Флиер А. Я. Происхождение культуры: новая концепция культурогенеза
Статья зарегистрирована ФГУП НТЦ «Информрегистр»: № 0421200131\0040.
Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 12-03004408а «Очерки теории исторической динамики культуры»).
УДК 008
Flier A. Ia. The Origin of Culture: A New Conception of Cultural Genesis
Аннотация ◊ В статье реализуется новый концептуальный подход к проблеме происхождения культуры как системы социального поведения человека и групповой коммуникации, являющейся развитием соответствующих программ поведения животных. Предлагаются новые гипотезы происхождения религии, искусства, национального своеобразия и других составляющих культуры. Рассматривается место человеческой культуры в процессе эволюции биологической жизни на Земле.
Ключевые слова: культура, программы социального поведения, деятельность, язык, религия, искусство, письменность, инстинкты, обычаи, рациональное поведение, свобода.
Abstract ◊ The article implements a new conceptual approach to the problem of the origin of culture as a system of the social behavior of person and group communication that is an advancement of the congruent programs of animals’ behavior. Some new hypotheses of the origin of religion, art, national distinctiveness and other components of culture are suggested. The place of human culture in the process of the evolution of biological life on Earth is considered.
Keywords: culture, social behavior programs, activity, language, religion, art, writing system, instincts, social customs, rational behavior, freedom.
Понимание и интерпретация проблемы происхождения культуры самым существенным образом зависят от того, что тот или иной ученый понимает под культурой, как он трактует ее сущность и социальную функцию, и позиции, которой он придерживается в вопросе о происхождении человека.
Я понимаю под культурой наиболее общую форму осуществления человеческой социальности, выражение врожденной склонности людей к коллективным формам жизнедеятельности. Культура является системным сводом общих принципов и правил такого порядка группового существования, обеспечивающим конструктивное протекание процесса социального сожительства людей. Я вижу в культуре исторически сложившую систему взаимоотношений между людьми по поводу нормативных порядков их совместной жизнедеятельности, средство поддержания и регулятивного обеспечения основных принципов такого соседства и взаимодействия[1].
А популярные в массовом сознании «положительные» свойства культуры, такие как гуманность, нравственность, утонченность, этичность, эстетичность и т. п., представляют собой лишь развитие определенных ее внутренних интенций, связанных с обеспечением коллективного характера человеческого Бытия, и являются, на мой взгляд, не исходными, а производными ее характеристиками. Культура прежде всего нормативна, а «положительна» она лишь в идеальном своем воплощении. Кстати, культура обладает и целым набором «отрицательных» свойств: она категорична в предпочтении «своего» и нетерпима к «чужому», она ограничивает социальную свободу человека только «разрешенными» моделями поведения, она ориентирована на прошлое как на эталон и с недоверием относится ко всему новому и т. п.[2]
Первостепенными функциями культуры являются стимулирование социальной интеграции людей в устойчивые коллективы и обеспечение достаточно плотной коммуникации между их участниками. В этой связи показательно, что территориальные пределы распространения тех или иных локальных культур, как правило, ограничиваются именно разрывами в необходимой плотности коммуникации (что связано с употреблением иного разговорного языка за этими границами).
Таким образом, основными инструментами культуры являются социальное поведение и коммуникация, на раннем этапе истории, воплощающиеся в обычае и языке. Именно они обеспечивают социальную консолидацию коллектива и интенсивный информационный обмен в его рядах. Далее уже начинаются процессы развития:
обычай развивается в ритуал и этикет, затем в законы и, наконец, в принципы и допустимые пределы социальной свободы, регулирующие социальное поведение человека, и т. п.;
разговорный язык развивается в письменный язык, в язык художественных образов, в язык социально значимых символов, в язык социальной маркировки человека (в одежде, оружии, обстановке дома и др.), в язык церемониального проведения и т. п.
Но главное заключается в том, что культура при всем многообразии своих частных функций в целом представляет собой определенную норму социального взаимодействия и коммуницирования, которая исполняется на практике большинством членов общества, передается от поколения к поколению методами воспитания и образования и постоянно активно манифестируется средствами социального ритуала, религии, литературы, искусства и т. п.[3] При этом, как представляется, нужно различать наблюдаемые и более или менее массово распространенные формы социального поведения людей, которые в совокупности могу быть названы их «социальной практикой», и пропагандируемые, внедряемые и поощряемые нормы, эталонные образцы «правильного» социального поведения, которые называются «культурой» рассматриваемого общества.
Именно с позиций такого понимания сущности культуры и ее наиболее значимых социальных функций я намерен рассматривать проблему ее исторического происхождения и этапов этого процесса.
Что касается представлений об историческом происхождении человека, то в современной академической науке дарвиновская эволюционная теория[4] (в качестве гипотезы высказанная на полтора столетия раньше шведским естествоиспытателем К. Линнеем)[5], уже давно не вызывает дискуссий, хотя, разумеется, далеко не во всех конкретных деталях, описанных Ч. Дарвином, она подтверждается. Это в полной мере касается и происхождения человека посредством эволюции от обезьян-приматов. Обилие палеоантропологических находок, имевших место за последние десятилетия, как убедительно подтверждает, так и существенно расширяет дарвиновскую концепцию, отказываясь от однолинейного ее варианта и переходя к многолинейному. В отличие от взглядов, доминировавших еще в середине XX века и деливших генезис человека на три исторически следовавших друг за другом родовых стадии: австралопитек — питекантроп — человек, с не очень ясной их дифференциацией на отдельные виды, по современным представлениям генезис человека выглядит следующим образом:
Род Australopithecus. Время существования 4–1 млн лет тому назад. Установленные виды: Australopithecus afarensis (“Lucy”), Australopithecus africanus, Australopithecus anamensis, Australopithecus bahrelghazali, Australopithecus garhi, Australopithecus sediba.
Род Paranthropus (тупиковая ветвь). Время существования 2,5–1 млн лет тому назад. Установленные виды Paranthropus aethiopicus, Paranthropus boisei, Paranthropus robustus.
Род Homo:
— Поздняя австралопитековая стадия развития (предположительно ведет свое происхождение от Australopithecus afarensis или Australopithecus sediba). Время существования примерно 2,7–1,7 млн лет назад. Виды: Homo habilis, Homo rudolfensis, Homo georgicus.
— Архантропы (предположительно ведут свое происхождение от Homo habilis). Время существования 2–0,1 млн лет назад. Виды: Homo erectus, Homo ergaster, Homo heidelbergensis, Homo antecessor, Homo floresiensis.
— Палеантропы (тупиковая ветвь). Виды: Homo neanderthalensis (предположительно ведет свое происхождение от Homo heidelbergensis или Homo antecessor, появился 140 тыс. лет тому назад, исчез 24 тыс. лет тому назад) и Homo sapiens idaltu (предположительно ведет свое происхождение от Homo erectus, возраст нескольких находок определяется в 160 тыс. лет тому назад).
— Неоантропы, вид: Homo sapiens sapiens (предположительно ведет свое происхождение от Homo erectus). Появился — по разным оценкам — от 400 до 150 тыс. лет тому назад, живет поныне[6].
Если придерживаться эволюционной концепции антропогенеза, то вопрос об историческом происхождении культуры неизбежно упирается в проблему того, в какой мере человеческая культура является развитием инстинктов социального поведения, свойственным высшим животным (в частности обезьянам-приматам), и какой мере культуру можно понимать как набор признаков, принципиально отличающих человека от его биологических предков.
Несомненно, человеческая культура обладает и теми, и другими свойствами, но в большей мере — чертами общности с социальным поведением животных. Культура содержит в себе очевидные родовые признаки своего развития, заимствованные из биологической программы развития из биологической программы социального поведения стадных животных; она функционально выполняет ту же консолидирующую роль, регулируя взаимоотношения индивидов в группе и способствуя их взаимопониманию и доверию, по своим регулятивным и коммуникативным возможностям адекватную возможностям человеческого сознания и образу человеческой жизнедеятельности. В социальном поведении животных наблюдается (и по мере осуществления новых исследований все больше и больше раскрывается) значительная часть принципиальных характеристик, свойственных человеческой культуре, как социально-регулятивной системе[7]. Понятно, что полнота проявления этих характеристик ограничивается уровнем развития сложных психических реакций, свойственных тому или иному виду.
Вместе с тем, число характеристик, принципиально отличающих человеческую культуру от социального поведения животных, сравнительно невелико и обусловлено большими возможностями человеческой психики, сознанием, речью и пр.[8] И у разных видов животных имеются свои достаточно эффективные способы обмена важной информацией, разумеется, не сопоставимые с человеческой речью, но вполне адекватные образу жизни, который ведут эти животные. Конечно, у животных нет таких специфических способов манифестации своих культурных взглядов и предпочтений, как например, искусство. Но, наверняка есть какие-то инстинкты, которые функционально играют ту же роль в регуляции их поведения, какую играет искусство в регуляции поведения и сознания человека (эмоционально стимулируют желательное социальное поведение и отношение к жизни). Нужно помнить, что мы еще очень мало знаем о поведении животных; системные этологические исследования в рамках зоопсихологии началась только в XX веке, а возможность длительного дистанционного наблюдения за поведением животных в естественных условиях появилась лишь 2-3 десятилетия назад[9].
Так или иначе, нет сомнений в том, что человеческая культура является продуктом эволюционного развития инстинктов социального поведения стадных животных и похожа на своего родового предка в той же мере, насколько человек похож на животных (человекообразных обезьян) в целом. Как известно, генетическое различие человека и приматов составляет от 1 до 2%[10]. Но это незначительное различие дает колоссальный качественный эффект, обусловленный развитием и возможностями человеческого мозга[11]. Примерно то же самое можно сказать и о различиях между социальным поведением животных и человеческой культурой. По своим основным функциональным и процедурным характеристикам подобное поведение животных не очень отличается от человеческой культуры. В нем также имеют место:
взаимодействие (причем, иногда довольно сложное), взаимная помощь и поддержка;
разделение функций при коллективных действиях (например, при добывании пищи, обустройстве жилища, обороне, а также половозрастная дифференциация форм деятельности);
преобразование территории обитания (строительство жилищ, прокладывание и утаптывание троп и пр.);
наличие социального неравенства (доминанты, субдоминанты, изгои и пр.) и внутренний популяционный этикет, пиетет младших по возрасту и статусу по отношению к старшим;
обучение молодняка;
игры (брачные, учебные, развлекательные);
определенные правила брачных отношений и раздела добычи;
довольно интенсивный обмен информацией — звуковой, визуальный (позами, телодвижениями, мимикой), ольфакторный (запахами) и, возможно, какой-то иной[12].
Приматам свойственны и такие чисто человеческие проявления, как эпизодическое использование орудий (камней, веток, палок и пр.) и даже хулиганство (осуществление вредоносных действий ради развлечения); это известно и по некоторым домашним животным — кошкам, собакам[13].
Основное различие заключается в том, что животное осуществляет свою жизнедеятельность в целом на основании устойчивой инстинктивной программы и не способно к быстрым переменам своих поведенческих стереотипов. Такое имеет место только при определенном накоплении соответствующего опыта (например, в процессе дрессировки). Человек же обладает сознанием и в принципе способен моментально отрефлексировать и откорректировать свое поведение в соответствии со складывающейся ситуацией; он легко обучаем. Этим определятся основная принципиальная разница между социальным поведением животных и социальным поведением человека, называемым культурой. Но культура — это именно нормативное социальное поведение человека, которое по существу функционально аналогично социальному поведению стадных животных и превосходит его лишь качественно.
Отмеченное качественное превосходство накапливалось в социальном поведении гоминид очень постепенно в течение 2–3 миллионов лет и в основном соответствовало этапам биологического становления человека. В этой связи можно утверждать, что «рождения культуры» как такового не было, ни как одномоментного события, ни как растянутого во времени процесса, имеющего точку начала и конца. Свой генезис культура ведет от самых простейших форм групповой биологической жизни на Земле и представляет собой определенный этап исторической эволюции этих форм. Культура, понимаемая как продукт трансформации форм социального поведения животных в нормы социального поведения человека, не имела какого-то видимого начала.
* * *
В своем становлении в качестве поведенческой программы, функционирующей в особом режиме постоянного самосовершенствования, культура прошла определенный путь развития. В нем выделяются несколько событий, представляющихся фазовыми скачками, в ходе которых культура как программа коллективной жизнедеятельности радикально повышала свое качество и становилась все более эффективным инструментом социальной регуляции. Рассмотрим эти фазовые скачки в хронологической последовательности их свершения.
Начало производства орудий труда и
стандартизация технологий деятельности
Первым событием, обозначившим движение порядков коллективного поведения предков человека в направлении системного усложнения, стало начало производства орудий труда, а также стандартизация приемов обработки камня, имевшие место еще на самом раннем этапе антропогенеза[14].
Чтобы понять значимость этого события, нужно ясно отдавать себе отчет в том, что всякая культура по существу представляет собой порядок регулярного повторения наиболее успешных способов (технологий) какой-либо деятельности. Если человек что-то успешно сделал один раз, это может быть случайностью, если он сделал это таким образом дважды, это может быть совпадением, но когда он производит эту операцию многократно, причем одним и тем же способом, то это уже должно быть определено как складывание у человека определенной культуры осуществления данной деятельности. Культура — это всегда повторение каких-то действий, причем более или менее стандартизированное в технологическом смысле.
Отдельные ситуативные факты орудийной деятельности, т. е. функционального использования предметов, взятых из среды обитания — камней, палок, веток и т. п., известны у многих животных, в том числе обезьян. Многие насекомые, например, постоянно пользуются для разных нужд внешними орудиями — песчинками, камешками, иголками, маленькими веточками. Птицы и некоторые насекомые плетут себе гнезда из веток и листьев. Но ни один животный вид не занимается изготовлением орудий, с помощью которых он добывает себе пищу, посредством специальной обработки взятых из природы заготовок, и тем более, не занимается этим систематически и регулярно[15].
Это начали делать только предки человека — австралопитеки. В число их орудий входили камни, кости, толстые ветки. Причем камни специально обрабатывались, чтобы сделать их функционально удобными для употребления. Но австралопитеки не только начали изготовлять каменные орудия, они сравнительно быстро пришли к стандартизации технологий требуемой обработки камней.
Изготовление орудий производилось посредством раскалывания крупной речной гальки пополам, но не поперек, а вдоль удлиненного округлого камня под определенным углом, дававшим необходимо острый край получившегося орудия (чоппера). Однотипность приемов, использовавшихся для получения таких сколов, их явная не случайность позволяет охарактеризовать эту практику как первую известную нам индустрию по производству орудий[16]. Следует обратить внимание на то, что эта индустрия являлась не инстинктивной программой деятельности (как у муравьев, которые тоже строят муравейник одними и теми же приемами), а именно культурой. Это различие очевидно, поскольку подобная деятельность, во-первых, не была генетически унаследована от биологических предков (никто из животных предков австралопитеков орудий не изготавливал), и, во-вторых, что в данном случае представляется наиболее важным, она постепенно совершенствовалась, развивалась, что не встречается ни у муравьев, ни у других животных. Эта культура, названная Олдувайской, возникла примерно 2,7 млн лет назад, исчезла около 1 млн лет назад и ее субъектами, по всей видимости, были представители вида Homo habilis (обычно археологи уклоняются от того, чтобы связывать каменные индустрии с конкретными антропологическими видами в силу слабой доказуемости таких идентификаций).
Технологическим развитием Олдувайской культуры стали Шельская (Аббевильская) культура (в Европе) и Ашельская культура (в Африке). В практике этих первобытных индустрий использовалась уже не только речная галька, но и крупные фрагменты (сколы) больших валунов; каменные орудия производились уже посредством множества двусторонних точных сколов по обоим бокам выбранного камня, заострявших его край (ручные рубила). Время появления обеих культур — примерно 1,75–1,5 млн лет назад, они просуществовали в разных регионах до периода 300–150 тыс. лет тому назад (т. е. до начала среднего палеолита). По времени распространения можно предположить, что субъектами этих культур были питекантропы видов Homo erectus, Homo ergaster и Homo heidelbergensis[17].
Следует отметить, что на время распространения Шельской и Ашельской культур приходится и освоение предками людей огня. И хотя большую хозяйственную значимость этого события невозможно не признать, на развитие культуры этот факт, по моему мнению, серьезно не повлиял. Культура — это, прежде всего, деятельность (материальная, интеллектуальная, коммуникативная и т. п.), а овладение огнем явилось сугубо техническим достижением и ни к каким новым принципам деятельности не привело.
Дальнейшее рассмотрение истории каменных индустрий я проводить не буду, поскольку уже понятно, что в становлении человеческой культуры произошел первый и очень существенный сдвиг. Он заключался в том, что, во-первых, началась деятельность предков людей по производству каменных орудий (именно по целенаправленному изготовлению) и, во-вторых, она сравнительно быстро обрела черты осмысленной стандартизации, превратилась в определенную регулярно воспроизводимую культуру и даже прошла некоторый путь технологического развития. Это уже принципиально отличало практику гоминид от случайной орудийной деятельности, наблюдаемой у некоторых млекопитающих, птиц и насекомых, но являющейся только использованием подобранных орудий, а не изготовлением их[18].
Принципиальная важность начала систематической орудийной деятельности и изготовления орудий отмечалась всеми исследователями первобытной древности, а на важность факта стандартизации технологий изготовления орудий обратил особое внимание А. П. Назаретян[19]. Дальнейшее развитие этой культурной тенденции привело к становлению такого фундаментального свойства культуры, как ее традиционность.
Формирование языка
Другой принципиальной новацией на пути становления человеческой культуры явилось формирование разговорного языка.
Следует сказать, что и различные животные (включая птиц и даже в какой-то мере рыб) тоже активно обмениваются как звуковыми сигналами, так и сигналами визуальными (позы, телодвижения) и ольфакторными (запахи), которые, несомненно, обладают весьма существенным информационным наполнением. Людям это хорошо известно из практики общения с домашними животными. А специальные научные исследования показывают, что оттеночная, а, следовательно, и смысловая сложность таких животных языков, много выше, чем это кажется неспециалистам[20]. Незначительная алфавитная наполненность языка животных (по числу самостоятельных идентифицируемых сигналов) компенсируется множеством вариантов их сочетания[21].
Разумеется, человеческая речь и ее вербальные языки во много раз сложнее по организации и обладают словарным запасом в десятки тысяч слов. Соответственно и понятийный ряд человеческого языка на несколько порядков богаче. Но функциональная задача разговорного языка — обмен информацией с помощью звуковых сигналов — осталась той же самой[22].
Принципиальное отличие человеческого языка от животной практики обмена звуковыми и иными сигналами, на мой взгляд, заключается в том, что получаемая информация, передаваемая подобными звуковыми сигналами, человеком интерпретируется. На это обратил внимание и Б. Ф. Поршнев[23]. Она соотносится со всей иной информацией об актуальной ситуации, в которой находится человек, что соответствующим образом корректирует его восприятие и понимание новой информации, его реакцию на новое знание. Т. е. у людей имеет место не автоматическая реакция на новую информацию, а ее критическая обработка сознанием[24]. Животным такое интерпретативное восприятие информации не присуще. Их информационный обмен, как правило, высоко экспрессивен (является проявлением беспокойства, предупреждением о какой-то экстраординарной ситуации) и вполне непосредственен по характеру восприятия.
Вторая особенность человеческого языка связана с тем, что люди не только говорят на языке, но еще и думают на нем (т. е. мысленного говорят сами с собой). То, каким образом происходит мыслительный процесс у животных, науке еще не очень понятно; возможно, на языке зрительных или каких-то иных образов[25]. Но нет сомнений в том, что практика мышления на вербальном языке самым существенным образом усилила эффективность интеллектуальных процессов человеческого сознания, в существенной мере придала им рефлексивный характер.
В науке существует множество версий о путях происхождения языка: звукоподражательном, посредством развития жестикуляции, из трудовых выкриков, из эмоциональных междометий и пр. Я полагаю, что никакого особого пути происхождения языка не было. Язык человеческого общения стал естественным продуктом эволюции коммуникативной практики стадных животных, имевшей место в рамках эволюции их социального поведения[26]. И так же как эволюция социального поведения животных привела к возникновению основных форм человеческой культуры, так и эволюция животных коммуникативных практик привела к языку в его человеческих формах. Т. е. язык сугубо коммуникативен по своей основной социальной функции, а прочие его возможности стали использоваться уже как дополнительные.
Дискуссия о времени формирования человеческого языка еще очень далека от достижения какого-либо научного консенсуса[27]. Наиболее распространена версия о сложении основных специфических параметров языка примерно 40 тыс. лет назад, т. е. на стадии верхнего палеолита; но есть и гипотезы о возникновении языка на более ранней — неандертальской стадии антропогенеза[28]. Однако, независимо от того, какое из этих суждений ближе к истине, главное (с точки зрения интересов настоящего исследования) заключается в том, что формирование человеческого языка, во-первых, радикально расширило возможности социальной коммуникации (а никакая культура без плотной социальной коммуникации в принципе не возможна) и, во-вторых, существенным образом расширило возможности человеческого сознания по интерпретации наблюдаемой действительности, ее образной и эмоциональной трактовке, абстрактному мышлению и т. п. Появление языка стало вторым принципиальным шагом к историческому становлению культуры.
Формирование разговорного языка обеспечило культуре такое ее свойство как коммуникативность.
Возникновение религии
Еще одним важнейшим событием на пути становления культуры явилось возникновение религии. Разумеется, поначалу речь шла лишь о первых проторелигиозных проявлениях сознания и связанной с этим деятельности (ритуальной практики) по обеспечению мифо-религиозных представлений людей.
Существует множество теорий происхождения религии, среди которых наибольшее научное распространение имеет эволюционистская теория (нам она известна в марксистской интерпретации), полагающая, что религиозное сознание человека было порождено его бессилием перед стихиями природы[29]. Известны также анимистическая гипотеза, согласно которой религия родилась из сновидений, галлюцинаций и пр., и социальная гипотеза, по которой религия родилась из стремления дать сакральное объяснение и оправдание сложным социальным отношениям между людьми и др.[30] Я придерживаюсь точки зрения, не противоречащей эволюционистской, но существенно уточняющей ее. Религия, на мой взгляд, явилась прежде всего формой самоопределения человека по отношению к феноменам жизни и смерти, к самому факту возникновения и конечности человеческой жизни.
Животные, как известно, рационально избегают опасности, но их непосредственное отношение к смерти, по понятным причинам, нам не известно. Человек же обладает вполне определенным отношением к жизни и смерти, и одной из форм проявления этого отношения стала религия как попытка «оправдания смерти», психологической адаптации к неизбежности ее прихода, стремление к обретению каких-то позитивных смыслов в факте существования смерти[31].
В свете сказанного становится понятным, почему современная наука считает древнейшими признаками возникновения религии преднамеренные захоронения покойников, т. е. практики обращения с мертвым телом. В этом заключалось важное свидетельство особого внимания к факту смерти. Животные своих покойников не хоронят даже из санитарных соображений, а обходят стороной (за исключением муравьев, очищающих муравейники от мертвых тел). А у людей уже на самых ранних этапах формирования культуры выработался сложнейший и многообразный по числу практикуемых вариантов ритуал как обращения с мертвым телом, так и манифестации памяти по умершему[32].
Древнейшим захоронением, известным современной науке, является погребение мальчика-неандертальца в пещере Тешик Таш в Узбекистане, относящимся к мустьерской культуре (300–30 тыс. лет тому назад). Очень показателен тот факт, что это захоронение представляло собой не просто погребение тела в земле, а было оформлено рогами горного козла, врытыми в землю вокруг могилы[33]. Т. е., несомненно, в данном случае речь шла не о санитарно-гигиенической, а о высоко символической акции.
Далее в верхнем палеолите религиозные представления, естественно, вышли за границы исключительного внимания к смерти и стали охватывать весь комплекс миропредставлений, который обычно называют словом «мифология». Здесь необходимо сделать одно уточнение, проясняющее соотношение мифологии и религии.
Мифология — это система взглядов, основанная на иррациональном способе восприятия и отражения мира. Для мифологического сознания свойственно стремление к познанию мира посредством мистической реконструкции его генезиса (т. е. посредством формирования легенд о его происхождении) и латентная попытка объяснить структуру Космоса через аналогию с хорошо знакомой структурой социального устройства общества[34]. Подобная мифология формировалась предположительно в эпоху позднего палеолита, достигла апогея в так называемый «варварский» период и весьма эффективно служила средством регуляции поведения и сознания людей на ранних этапах истории. Среди характерных признаков мифологического сознания принято выделять такие представления о Бытии, как:
Универсальность существования человека в мире: человек не выделяет себя из природы, не относится к миру как к объекту познания и преобразования, а к самому себе как к субъекту этого познания, но стремится к преимущественно магическим, чувственным формам взаимодействия с миром и его процессами и др.
Холистичность и синкретичность: доминирует нерасчлененная целостность в мироощущении; Бытие практически не дифференцируется на функциональные и структурные сегменты, на прошлое, настоящее и будущее, на объект и означающий его знак или слово, на практическое действие и символизирующий его ритуал. Весьма смутными являются представления о причинно-следственной детерминации событий и явлений. Преобладает хаотическое смешение в восприятии сакрального и мирского, живого и косного, человеческого и природного, реального и вымышленного, неизбежного и случайного и т. п.
Цикличность восприятия времени и динамичность восприятия пространства: при крайней скудости представлений о линейном времени и преобладании представлений о круговороте времен — вечном возвращении[35], доминирует идея неизменной вечности, в которой пребывает мир. Перемены в Бытии воспринимаются как иллюзия и интерпретируются как неизбежный циркулярный повтор событий в жизни людей, деяниях богов и пр. Пространство измеряется временем, потребным на его преодоление; структура мироздания ощущается как еще не законченная, формирующаяся, «растущая», вращающаяся вокруг некой сакральной оси, «центра мира» и т. п. В целом космогоническое мировосприятие доминирует над космологическим[36].
Религия — это иное историческое проявление иррационального сознания людей, представляющее собой попытку выстроить целостное системное мировоззрение, упорядочить свои представления о Бытии и создать психологически комфортное объяснение существующему миропорядку на основании идеи божественного сотворения и управления миром. В отличие от мифологии религия является систематизированным учением о генезисе и природе Бытия, а также правилах социального поведения человека, основанных на «сакральной конвенции» между Богом и людьми, выраженной в той или иной форме самого религиозного учения. По мере своего исторического развития религия, не отказываясь от решения мировоззренческих задач, приобретает все более выраженные социально-регулятивные и общеидеологические функции. Ключевыми вопросами религии являются отношение человека к конечности Бытия, к феномену смерти, к вопросам греха, воздаяния за него и возможности его искупления, к проблемам нравственного существования и т. п. В каком-то смысле религию можно считать наиболее полным и систематизированным учением о смерти и ее нравственно-философских основаниях. Это учение о несовершенстве мира, его не полном соответствии божественному замыслу, о наличии противостоящих Богу «темных сил», одним из следствий существования которых является греховность человека[37].
Формирование религий и вытеснение ими мифологии как типа мироощущений началось в основном в течение 1 тысячелетия до н. э. (в «осевое время»[38]) на фоне бурного развития аграрных цивилизаций и нового типа сознания, в котором значимая роль отводилась социально инициативной личности. Монотеистические религии уже были основаны на «Божественном откровении» или учениях пророков, причем, не отказываясь от неизбежной доли мистики, систематизировали общие миропредставления людей на вполне рациональной основе, упорядочивали мир на принципах линейного восприятия истории, структурированности и выраженной иерархичности мира, дифференцированности субъекта и объекта, сакрального, человеческого и природного, детерминированности Бытия, наличия четких причинно-следственных связей между событиями и явлениями и т. п. Такие религии давали человеку совершенно особое не только понимание, но и переживание Бытия, основанного на субъектно-объектной разделенности человека и Бога, преодолимой только в мистическом слиянии с ним[39].
Особая значимость возникновения религии с точки зрения проблемы происхождения культуры заключается в том, что с ее появлением в жизни человека родилось новое ее измерение — идеологическое, ценностное. В своем социальном поведении человек стал руководствоваться не только соображениями непосредственной рациональности, но и соображениями морали, правильности, соответствия своих действий каким-то идеальным установкам и правилам. Это аксиологическое измерение социального Бытия со временем стало одной из самых важных оставляющих культуры. Благодаря возникновению религии, культура обрела определенные мировоззренческие и ценностные параметры как свое важнейшее и неотъемлемое свойство.
Начало изобразительной деятельности
Изобразительная деятельность первобытного типа (в ее графической, позднее скульптурной и живописной формах) зародилась в конце эпохи мустье и получила выраженное развитие в верхнем палеолите (40–10 тыс. лет тому назад) более или менее одновременно с первыми проторелигиозными представлениями древних людей.
Первоначальная изобразительная практика первобытной эпохи, если судить по наиболее ранним известным науке памятникам наскальной графики (часть из которых относится еще к деятельности неандертальцев), имела не художественный, а скорее сигнальный характер, маркируя какие-то значимые для древних людей точки пространства. Первые изображения представляли собой разные насечки на камне, царапины, простейшие значки, линии, уголки, крестики и пр.[40] Я полагаю, что они выполняли по существу ту же функцию, что и практика животных метить территорию своим запахом (мочой, слюной, шерстью), маркируя границы собственных площадок обитания и кормления. Сейчас уже трудно сказать, какие конкретные цели преследовало подобное маркирование территории древними людьми; скорее всего смешанные — хозяйственные (места скопления удобных для обработки камней, точек, важных для охотничьей практики, сбора нужных растений и пр.), разметки маршрутов передвижения, поворотов, остановок, а также, возможно, религиозные (священные места). Главное, что отличало эти древнейшие наскальные изображения (петроглифы), заключалось в отсутствии каких-либо явных попыток изобразить что-то наблюдаемое, фигуративное[41]. Это были очевидные условные метки места, порой не функциональные, а просто отметины со смыслом «здесь был я» (отпечатки ладоней, «макароны», рисовавшиеся посредством проведения по мокрой глине сразу несколькими пальцами). Впрочем «макаронная» техника использовалась и позже в изображении животных в пещерах Франции и Испании[42].
Когда люди стали осуществлять первые опыты с изображением каких-то наблюдаемых и узнаваемых объектов, то, естественно, их тематика была связана с наиболее значимыми проблемами жизни палеолитических групп. Судя по всему, и это подтверждается как археологическими материалами, так и полевыми этнографическим исследованиями жизни наиболее архаичных народов[43], самой значимой проблемой для того времени было поддержание демографической устойчивости общины, т. е. деторождение. Поэтому первыми фигуративными рисунками (обладавшими большей или меньшей изобразительной условностью, однако легко узнаваемыми), которые оставили древние люди, были изображения женских гениталий, т. е. мест, откуда рождается новая жизнь[44].
В эпоху верхнего палеолита появились и первые скульптурные изваяния, высеченные из камня. В основном это были женские фигурки с акцентированными детородными органами или части женских фигур, безголовые и безрукие, но обязательно с развитой областью таза и огромной грудью («ориньякские венеры»).
Другой значимой проблемой существования верхнепалеолитических коллективов было питание, в существенной мере обеспечиваемое охотой, поэтому вторым тематизмом фигуративных изображений были охотничьи объекты — крупные звери — мамонты, быки, козлы, олени и пр. (что показательно, только травоядные звери, хищников не ели и на них не охотились). Интересно, что объекты собирательства — съедобные растения, грибы и пр. в первобытной изобразительной практике почти не встречаются, хотя их роль в питании людей того времени была столь же важной, как и объектов охоты. Эти изображения, появившиеся позднее гениталий, составляют существенную часть известных науке петроглифов и отражают разные стороны бытовой жизни древних людей, иногда встречаются и сцены охоты[45].
Зооморфные изображения характерны своей реалистичностью, в отличие от весьма условных антропоморфных, они легко узнаваемы, к чему, несомненно, специально стремились их создатели. Иногда в них в какой-то мере присутствовал цвет (особенно красный). Такое явное различие в степени реалистичности зооморфных и антропоморфных изображений («венер») показывает, что их предназначение чем-то функционально различалось. Изображения зверей легко идентифицировались (возможно, их, в том числе, использовали и в учебных целях для подготовки молодых охотников), а изображения женщин были в целом условны, реалистично (а порой и гипертрофированно) изображались только детородные органы, грудь, таз[46]. Последнее говорит о том, что репродуктивные ритуалы, для которых создавались изображения (скульптуры) женщин, имели какой-то иной характер, возможно, не публичный, не общедоступный и пр.
Естественно возникает вопрос о том, зачем древние люди занимались такой непродуктивной деятельностью, как изобразительная. Если в случае с сигнальными отметинами их рациональный характер все-таки очевиден, то уже фигуративные изображения могут быть истолкованы лишь как элементы магико-ритуальной практики. У людей эпохи верхнего палеолита (да и более поздних этапов первобытности) была широко распространена разного рода изобразительная и динамическая (в ритуальных танцах) имитация способов и объектов охоты, что так же использовалось с целью обучения молодежи практическим навыкам социальной жизнедеятельности[47]. Речь шла, в первую очередь, о различных имитационно-игровых формах поведения или каких-то изобразительных фиксациях их значимых сущностей. Реальная жизнь (в частности, охота) стимулировалась посредством магических имитационных акций, которые должны были позитивно воздействовать на ее успешность[48]. Магическое обеспечение репродуктивных вопросов было связано со скульптурными изображениями женщин и, видимо, каких-то ритуалов, направленных на решение этих проблем в жизни общины, характер которых исследователям еще не понятен. Естественно, в дальнейшем по мере развития и усложнения религиозно-мифологических представлений древних людей развивалась и усложнялась обслуживающая ее изобразительная деятельность[49].
И, наконец, еще одна важнейшая причина символической деятельности древних людей — страх. Представляется совершенно очевидным, что многие изображения, как и религиозные ритуалы, были связаны со страхом, который испытывал человек, перед различными опасностями, в т.ч. агрессивными животными. Изображения и ритуалы являлись попытками мистически «договориться» с реальными и инфернальными источниками опасности, умилостивить, задобрить, подкупить их, что выражалось в формах различного рода тотемизма и многочисленных табу[50]. Т. е. речь идет о первых попытках заключения каких-то «сакральных конвенций» с силами, не управляемыми человеком, что позднее нашло развернутое воплощение в учениях разного рода «систематических религий». Вместе с тем, очень часто определенные животные рассматривались теми или иными родами как «прародители», «великие предки»; им поклонялись, мифологизировали, хоронили их тела как близких родственников, хранили их черепа как магические амулеты (обереги) и, естественно, изображали[51].
Следует отметить, что, хотя верхнепалеолитические (и тем более позднейшие) изображения были не лишены определенных художественных достоинств, на этом этапе развития культуры художественное качество (искусство) не могло иметь самостоятельного значения и быть самоцелью изобразительной работы древних людей. Вопрос о том, в какой мере изобразительная деятельность на ранних этапах истории (и особенно в первобытную эпоху) преследовала эстетические цели или же являлась одной из форм религиозного ритуала, до сих пор остается весьма спорным[52]. Я полагаю, что, по крайней мере, традиционная художественная практика сельского населения и в древности, и в более поздние времена была скорее ритуалом, нежели искусством.
Художественное качество такой работы обрело самостоятельную значимость только тогда, когда появились первые заказчики, желавшие иметь предметы обихода более качественные и красивые, чем у всей общины, и готовые за это заплатить или принудить к их изготовлению силой, т. е. вожди, шаманы и пр. Но это время наступило лишь на завершающем этапе первобытной стадии, в «эпоху варварства». С появлением государств и религиозных институций художественная практика стала обслуживать политическую власть и религиозные учреждения. А признаки собственно искусства (как эстетической самоцели) стали появляться в художественной деятельности не раньше эпохи Ренессанса. Именно тогда изобразительная деятельность стала превращаться в художественное творчество, т. е. в искусство.
Вместе с тем не нужно забывать и о еще одной важной культурной функции изобразительной деятельности первобытной эпохи — она стала технической основой письменности. Древнейшая письменность ведь тоже носила характер в основном рисуночного письма — пиктографии, лишь постепенно развившейся в иероглифическое письмо, а у некоторых народов в алфавитное. И именно изобразительная деятельность палеолитической эпохи лежала в основе возникновения письменной графики.
Таким образом, мы видим, что историческая культуросозидательная роль древнейшей изобразительной деятельности была очень велика. Из этой деятельности родились, по меньшей мере, три сегмента культуры: искусство, письменность и материальное оформление религиозных ритуалов. Изобразительная деятельность развивала художественно-образный аспект мировосприятия и мироотражения людей, создавала свою особую форму фиксации социально значимой информации в зрительных образах. Главное заключается именно в том, что возникновение изобразительной деятельности придало культуре умение мыслить образами.
Переход к производящему сельскому хозяйству и ремеслу
Социальная, историческая и экономическая значимость перехода к производящему типу хозяйствования, начавшегося в 10 тысячелетии до н. э. и продлившегося в разных регионах до 5–3 тысячелетия до н. э., процесса, который, с подачи Гордона Чайлда, принято называть «неолитической революцией»[53], уже хорошо описана в научной литературе[54]. Поэтому я не буду специально рассматривать это событие в целом, а остановлюсь лишь на тех его чертах, которые решительным образом повлияли на процессы становления культуры.
В эпоху, предшествовавшую неолиту, т. е. в ситуации преобладания образа жизни и кормления присваивающего типа (охоты, рыболовства и собирательства) имело место определенное разделение труда между членами общины, бывшее преимущественно половозрастным: мужчины, женщины, дети, старики. Вместе с тем, каждый участник такой половозрастной группы был универсальным работником и умел делать все, что и остальные члены группы[55]. С наступлением неолита такое положение дел постепенно начало преодолеваться. В общем составе членов общины, занимавшихся охотой и собирательством, начали выделяться разные специализированные группы: земледельцев, потом скотоводов, потом ремесленников-гончаров, потом вожди, шаманы, воины и т. п. Началось разделение труда по отраслям деятельности. А это явилось важным шагом к тому, чтобы деятельность любого рода обрела признаки культуры, потому что собственно культурная деятельность всегда более или менее специализирована.
Переход от присваивающих форм хозяйственной деятельности к производящим, так или иначе, регулировался объективными природными обстоятельствами Бытия. Но имели место еще и социальные обстоятельства этого Бытия — усложнились внутренние взаимоотношения между членами коллектива, стали актуальными контакты с соседними коллективами[56]. Все это привносило новые параметры в общие принципы организации жизни.
Реакцией на новое положение дел явилось становление каких-то форм политической самоорганизации сообществ и механизмов политического (в интересах социальной устойчивости и внешней безопасности), а также идеологического (в интересах политической устойчивости) управления. Все это породило новые профессии: тех, кто управляет коллективной жизнью сообщества; тех, кто поддерживает порядок и безопасность силой, и тех, кто руководит практикой поклонения чему-то вечному и предсказывает будущее (а это — результат рождающегося представления об истории и переживания времени как некой актуальной составляющей Бытия). Так родились профессии правителей, воинов и жрецов (колдунов, шаманов), оказавшиеся на данном этапе функционально востребованными.
В неолите зародилось политическое правление в форме чифдомов или вождеств[57]. Воинами при внешней опасности становились все мужчины, но и в мирное время вождям были необходимы некоторые полицейские силы для поддержания внутреннего порядка, т. е. какое-то вооруженное окружение вождя функционировало постоянно. Предполагается, что примерно в это же время появились и первые «профессиональные» колдуны или иные неолитические интеллектуалы. Но более или менее кристаллизовавшиеся формы все это обрело в основном при складывании государственных образований, в большинстве случаев поначалу — городов-государств[58].
В отличие от земледельцев, скотоводов и охотников правители, воины и жрецы исполняли свои обязанности, примеряясь не к достаточно стабильным природным условиям существования (как земледельцы), а к подвижным человеческим интересам членов собственного сообщества и еще более непредсказуемым намерениям соседей. Эти обстоятельства требовали от них совсем другой настройки сознания, постоянной готовности к оперативной реакции на неожиданную перемену ситуации, к быстрым и часто совершенно оригинальным, новационным решениям и должной решительности в их осуществлении[59].
Таким образом, новый тип культуры, требующей оперативных и новационных решений, сложился параллельно в трех областях: управлении (производстве порядка) — вожди; насилии (поддержании порядка и обеспечении внешней безопасности) — воины; интеллектуальной и мистической рефлексии (объяснении мироустроения и предсказании будущего) — жрецы, колдуны, шаманы. В течение всего периода постепенного перехода от первобытной к аграрной стадии хозяйства и социальной организации также постепенно формировались и профессии ремесленника, изготовителя материальных предметов бытового обихода, орудий труда, оружия и пр., и художника, мастера по нанесению ритуально-магических изображений на плоскость или изготовлению столь же ритуально-магических фигурок[60].
Всякая специализированная деятельность требует и специального профессионального обучения. Поначалу оно имело место в семье, где сын перенимал специальность отца и у него же учился мастерству. Позднее ученики-подмастерья стали накапливаться вокруг видных мастеров и получать профессиональное обучение у них. Далее со временем дело дошло и до возникновения специальных профессиональных учебных заведений — университетов, училищ, профессионально-технических школ и пр. Таким образом, «неолитическая революция» и запущенная ею дифференциация отраслей деятельности оказали существенное воздействие и на становление системы профессионального образования.
Важно отметить и то, что такая дифференциация и специализация отраслей профессиональной деятельности от эпохи к эпохе углублялась, ширилась. То, что в древности делал один лекарь, позднее было разделено между медицинскими работниками десятков специализаций. Первоначально инженер был сравнительно универсальным техническим специалистом по всем профилям, а сейчас насчитываются сотни инженерных специализаций. И так в любой отрасли деятельности.
А это привело к еще одному эффекту, очень важному для процесса социального развития человечества и его культуры. Историческая практика показывает, что чем более узкоспециализированной деятельностью занимается человек, тем более творческий, поисковый характер имеет его работа (разумеется, в целом, при любых возможных частных отклонениях), тем чаще в этой профессиональной области рождаются усовершенствования, новации, технические и технологические модернизации. Такая новаторская специфика присуща специализированной деятельности в принципе (и в первую очередь городской ремесленной), в отличие от деятельности традиционного обыденного типа (сельской, крестьянской), которая мало склонна к усовершенствованиям[61]. И мы видим, что возрастание уровня специализации в профессиональной деятельности ведет к нарастанию темпа изменений в производстве, и — шире — к нарастанию динамики культурной изменчивости в целом[62]. Темп протекания истории ускоряется, научные, технические и культурные новации сменяют друг друга все быстрее и быстрее. А ведь все это началось с того, что 10 тыс. лет назад некоторые охотники и собиратели начали приручать к дому полезных животных, а не убивать их сразу, самостоятельно сеять в землю семена нужных растений, а не только собирать их плоды, начали специализироваться на изготовлении керамической посуды и строительных кирпичей из глины и т. п.
Переход к производящему типу хозяйствования и связанные с этим перемены в социальном устроении древних обществ представляют собой важнейший фазовый скачок в человеческой истории. После этого началась, эпоха, которая в свое время была названа «эпохой варварства»[63], а в наше время называется «эпохой чифдомов»[64]. И. М. Дьяконов считает «неолитическую революцию» началом самостоятельной фазы исторического развития, названной им первобытнообщинной в отличие от предшествовавшей ей «дикости», т. е. собственно первобытности[65]. Так или иначе, возникшую новую ситуацию в социальном развитии человеческого общества не возможно не заметить. Следующим шагом явилось становление городских цивилизаций.
Понятно, что в ходе самой «неолитической революции» эта тенденция развития культуры только наметилась, только встала на перспективный путь. По-настоящему она проявила себя после следующего фазового перехода в развитии культуры, который был связан с возникновением креативной деятельности. Но на данном этапе культура обрела свое продуктивное многообразие, стала производить не только материальную продукцию, но и социальный порядок, идеологию, мировоззрение.
Становление креативной деятельности
В описанном процессе специализации деятельности, начавшемся в неолите, была и еще одна особенность. Выше уже говорилось о том, что труд работника-универсала (например, крестьянина, который в рамках своего хозяйства должен уметь все) носит в основном технический характер, сводится к механическому исполнению положенных технологических действий и, как правило, не имеет поискового, творческого характера (хотя в реальной жизни случается всякое). В труде высокоспециализированного работника (скажем, ремесленника) импровизационное, творческое начало встречается гораздо чаще, и это особым образом стимулируется условиями заказов, которые он получает и выполняет. Ведь заказы ему выдают те, кто в состоянии их оплатить, а — главное — в их числе оказывается много людей, которые стремятся как-то выделиться из среды своих соседей (обладают повышенными социальными притязаниями на внешнее оформление своей жизни). Заказ на труд хорошего мастера становится социально престижным, а продукт его труда (в любой области) все больше и больше приобретает черты индивидуального произведения, как в искусстве, так и в ремесле[66].
Такой творческий по своей сути труд не мог получить полноценную легализацию в традиционном сельском обществе, ориентированном на исполнение его членами привычной нормативной деятельности, где любой поступок, не соответствующий господствующему обычаю, сразу же вызывал подозрение в какой-то нелояльности человека, его совершившего. Легализация стала возможной, когда труд специализированных мастеров сосредоточился в городах, где над человеком не довлела сельская община и ее порядки жизни. Санкцией на реализацию подобного креативного типа деятельности стал ускоряющийся темп социального и экономического расслоения общества (классообразование) и стимулируемое им развитие ощущения своей социальной избранности и престижности у властной верхушки, а также ее потребности в каких-то внешних выражениях этого высокого социального положения в материальных продуктах повышенного качества[67]. С этим было связано и формирование социального заказа на специальную деятельность, непосредственно обслуживающую эксклюзивные притязания правящего класса, обеспечивающую его товарами повышенного качества. В этих условиях сформировалась характерная культура специализированной деятельности (ремесленной, художественной, позднее научной и пр.), которую можно назвать креативной.
Особенности этой культуры определяются тем, что она адаптирована не столько к природным (как крестьянская культура), а в первую очередь к историческим условиям существования общества. Исторические условия высоко подвижны, и темп их изменчивости в ходе развития нарастает. Это требует постоянного изобретения технологических и организационных новаций, поскольку прежние формы в новых условиях оказываются уже не эффективными. Креативная культура принципиально ориентирована на разработку новых способов адаптации к новым обстоятельствам Бытия в виде новых технологий, нового инструментария, новых форм социальной организации и коммуникации, новых приемов познания мира, фиксации и трансляции этого знания, новых символов и образов, отражающих все это, и т. п. Обновление и развитие, совершенствование в сфере организации и управления, технического и информационного инструментария — это и есть социальная самоцель такой культуры[68].
Исторически креативная культура начала складываться с появлением первых поселений городского типа (и социальных групп людей, не занимающихся сельским хозяйством), а также политических форм организации жизни в 4–3 тысячелетиях до н. э., т. е. в эпохи раннего металла — энеолита и бронзового веков. Но по-настоящему эта культура возобладала в Старом свете как цивилизационно определяющая с эпохи «осевого времени» в первой половине 1 тысячелетия до н. э. Именно с этого времени среди культурной продукции стали появляться подлинные произведения профессионального мастерства (шедевры). Пространственно креативная культура сосредоточена исключительно в городах, где и происходят основные политические и социальные события в жизни общества, протекает его история и где преимущественно сосредоточен весь политический класс (определенным исключением был период европейского средневековья, когда аристократия была рассредоточена по замкам).
Но креативная культура не только адаптируется к быстро меняющимся историческим условиям. Она функционирует в ситуации социально и профессионально стратифицированного общества (сама способствует углублению этой стратифицированности) и обслуживает как коллективные интересы общества, так и эксклюзивный заказ высокостатусной его части[69]. Именно социальные и статусные притязания, как производителей, так и потребителей товаров являются основным механизмом построения взаимоотношений между людьми в культуре этого типа. Поэтому, в отличие от социально не иерархизированной традиционной культуры, креативная культура очень иерархизирована, ранжирована, в ней происходит постоянная конкуренция между всеми действующими лицами за место на ступенях социально-статусной лестницы[70].
Основной специфической особенностью креативной деятельности является малая зависимость от традиции и ее ограничений, склонность к инновативности в решении проблем и в создаваемом культурном продукте (материальном, символическом, организационном и структурном), в самой технологии деятельности. Новационность в ходе истории постепенно превратилась в самоцель деятельности, иногда осмысленную, а чаще — латентную. Именно по признакам оригинальности и новизны в решении поставленной задачи (а соответственно и новых параметров эффективности) новая продукция креативной культуры, как правило, побеждает в «конкурсе» соперничающих предложений[71].
Эту конкуренцию на рынке социальной жизнедеятельности (выражаясь в современных терминах), борьбу за статус, за выгодный заказ можно счесть основным механизмом социальной регуляции в культуре этого типа. Действуя в заданных параметрах и нормативах этой культуры, человек стремится не только физически выжить, но и приносить видимую пользу обществу, быть вознагражденным и уважаемым за эту свою полезность и значимость и занимать подобающее место в социальной иерархии. Креативная культура наследуется и воспроизводится из поколения в поколение посредством специализированного образования, которое с каждой эпохой становится все более узкопрофильным.
В отличие от традиционной культуры, стремящейся постоянно воспроизводить прошлое, креативная культура по природе своей проективна. Она создает что-то в сегодняшних интересах общества, стараясь предвидеть развитие этих интересов завтра. Разумеется, в рамках каждого культурного проекта этот завтрашний день понимается по-разному, но существо постановки вопроса при этом сохраняется.
Таким образом, переход человечества на новую ступень развития, соответствующую стадии формирования первых городских цивилизаций, привел к возникновению культуры нового типа — инновативной по характеру производимой продукции, специализированной и креативной по способу ее производства. Именно в связи с этим событием и началось постепенное социальное разделение культуры на «народную» (по существу традиционную крестьянскую) и «профессиональную» (городскую, специализированную), что получило большее или меньшее отражение практически во всех сферах деятельности, но особенно ярко проявило себя в материальном и художественном производстве, в особом образе и стиле жизни, в социальных притязаниях, свойственных горожанам.
Благодаря такому развитию форм жизни человеческого общества, культура обрела свои творческие свойства.
Возникновение письменности
Фактически каждый этап развития общества связан с определенным типом фиксации информации. Возникновение письменности и появление городской цивилизации более или менее совпадают по времени. Еще в начале 70-х гг. XX века отечественными этнографами С. А. Арутюновым и Н. Н. Чебоксаровым была высказана мысль о том, что развитие цивилизации исторически структурируется по ее информационным возможностям[72]. У М. Маклюэна такими этапами называются эпохи до-письменная, фонетического письма, печатной «Гуттенберговой галактики» и электронной «галактики Маркони»[73]. Письменность своим возникновением ознаменовала начальную стадию аграрной цивилизации и эпоху фонетического письма.
Возникновение письменности сопутствовало становлению всех значимых городских цивилизаций: в Месопотамии, Древнем Египте, Китае, Индии, Иране, Греции, Риме и у некоторых иных народов. Древняя Америка не знала письменности (кроме так называемого «узелкового письма» у инков, крайне ограниченного по своему понятийному репертуару), но американские культурные системы были в основном разрушены еще на подходе к этапу становления городских цивилизаций. Так или иначе, следует признать, что обретение специального способа фиксации информации и ее трансляции является необходимым условием социального развития культуры, начиная с определенной стадии, а именно: с перехода к городскому образу жизни.
Деревенская община не нуждается в письменности. Информационный поток, циркулирующий в ее системе, в течение тысячелетий эффективно поддерживался посредством устной передачи, как горизонтальной (между современниками), так и вертикальной (между поколениями, от родителей детям). Объем информации, заполняющей культуру городского общества (поначалу только верхних его социальных эшелонов), уже нуждается в фиксации и трансляции каким-то технически более совершенным способом, отчужденным от непосредственного источника информации и передаче потребителям в более или менее безличной форме (в виде написанного текста). Такой режим циркулирования создает возможность передавать существенно больше информации, надежней ее фиксировать и накапливать (нежели просто запоминать), а также распространять ее среди большего числа людей.
Выше уже говорилось о том, что в основании возникновения письменности лежало развитие практики изобразительной деятельности древних людей. Именно рисуночное письмо (пиктография) было древнейшим способом фиксации информации. Показательно, что на самых ранних этапах становления изобразительной деятельности уже параллельно развивалось и подражательное (фигуративное), и условное (символически обозначающее) ее направления. Т. е. склонность к использованию не только узнаваемого рисунка, но и условного знака была свойственна человеку еще издавна.
Письменность, в конечном счете, — это и есть переход от рисуночного письма, в котором изображаемые понятия идентифицируются потребителем по своим узнаваемым внешним чертам (т. е. иллюстрируются), к изображению этих понятий условными значками[74]. В практику вошли два типа значков: либо обозначающие нужное понятие целиком (иероглиф), либо обозначающие звуки, с помощью которых устно произносится это слово-понятие (буквы); в некоторых системах письма употребляются иероглифы, обозначающие целые слоги.
Значение возникновения письменности для развития культуры невозможно переоценить. Ведь культура — это в первую очередь информация, тем или иным образом регулирующая порядки коллективной жизни и деятельности людей. Такая информация должна не только существовать как некоторое знание, но и активно циркулировать в обществе, осуществляя свои регулятивные функции[75]. Благодаря появлению письменности, эта социально значимая информация получила возможность объективно существовать за пределами знаний конкретного человека, социально функционировать как самодостаточный феномен, отчужденный от своего источника, передаваться на любые расстояния, храниться в течение любого срока. Конечно, в какой-то мере таким свойством существования в качестве отчужденной информации обладали и изображения (рисунки). Но сфера функционирования такой рисуночной информации в древние эпохи была столь узка, что по своей реальной социальной эффективности такой способ фиксации и трансляции информации был не сопоставим с письмом.
Только благодаря появлению письменности культура получила свойство отчужденного, зафиксированного и транслируемого опыта, который может существовать независимо от социального функционирования своих конкретных носителей и передаваться неограниченному числу пользователей.
* * *
Таким образом, можно суммировать рассмотренные этапы становления культуры и заключить, что:
на стадии раннего палеолита деятельность предков людей отмечена как систематическим использованием, так и производством искусственных орудий труда и обретением свойств стандартизированности и регулярной повторяемости, что стало основой становления системы культурной традиции;
на стадии среднего и верхнего палеолита культура вышла на принципиально более высокий уровень функционирования в качестве системы коммуникации и обмена опытом (в формах языка), а так же начала обретать свойства системы мировоззрения (в формах религии) и системы образных представлений (в формах изобразительной деятельности);
на стадии неолита культура начала обретать свойство системы дифференцированной продуктивной деятельности (в формах производящего сельского хозяйства, ремесла, социального управления, символического производства);
на стадии энеолита и бронзового века культура начала обретать свойства системы инновативно-творческой деятельности (в формах городской специализированной культуры), а также системы отчужденного, зафиксированного и транслируемого опыта (в формах письменности).
Разумеется, на этом развитие культуры не остановилось. И последовавшие затем аграрная и индустриальная эпохи, и начавшаяся в последние десятилетия постиндустриальная эпоха характерны появлением множества новых значимых свойств культуры, все более и более выявлявших социальную сущность человека[76]. Но, видимо, в размышлениях об историческом происхождении культуры стоит остановиться на периоде перехода от первобытной к аграрной эпохе, становлении первых городских цивилизаций, государственных образований и начале письменности. Это можно рассматривать как начало функционирования культуры уже не только как народной (сельской), но и как креативной элитарной (городской), что свидетельствует о наступлении совершенно нового этапа в истории культуры.
Истоки культурного многообразия человечества
Рассмотрение проблемы происхождения культуры не возможно без внимания к вопросу о происхождении культурного многообразия человечества, т. е. разделения единой человеческой культуры на множество локальных культур и субкультур. Каким образом, и в каких формах происходило это разделение?
Для того, чтобы разобраться в этом, сначала стоит рассмотреть вопрос о происхождении расового многообразия человечества, т. е. разделения вида Homo sapiens на насколько больших и множество малых рас. До недавнего времени считалось, что такое размежевание по расовым признакам имело адаптивный характер, т. е. некоторые фенотипические черты облика людей, расселявшихся в разных регионах Земли, приспосабливались к особым климатическим условиям зоны расселения. Поэтому негроиды под влиянием значительной инсоляции в Африке стали черными, европеоиды в более холодном климате Европы стали белыми, монголоиды под воздействием пылевых бурь азиатских степей стали узкоглазыми и т. п.[77] Эту теорию происхождения рас можно назвать концепцией «географической и климатической детерминации расообразования».
Современные биологи это объяснение отвергают, по крайней мере, как основное[78]. По их мнению, причиной такого фенотипического разделения человеческого вида стало расселение людей по Земле сравнительно небольшими группами, в которых более или менее случайно оказывался некий набор генетических особенностей, получавший доминантный для данной общности характер. А поскольку расселившиеся общности тысячелетиями жили практически в полной территориальной изоляции друг от друга, никак не смешивались между собой, в них долгое время преобладали сравнительно близкородственные браки и т. п., то в этих группах происходило и постепенное накопление специфичных признаков строения лица, цвета кожи и пр., что и привело через какое-то время к образованию современных больших и малых рас[79].
Что касается становления этнокультурного многообразия человечества, то оно, как представляется, поначалу основывалось именно на адаптации отдельных коллективов людей к ландшафтно-климатическим условиям зоны поселения и ее кормовым возможностям, т. е. специфическому набору объектов охоты и собирательства. Этим определялся образ жизни каждой группы и ее техническое обеспечение жилищами, орудиями, приемами охоты и т. п., которые закреплялись в обычаях и нравах, и транслировались как социальный опыт из поколения в поколение.
А далее на развитие ситуации уже начинал существенным образом влиять факт изолированного расселения таких групп и отсутствие каких-либо коммуникативных контактов между ними. В этих условиях не происходило никакого культурного взаимовлияния между локальными общностями, обмена опытом и т. п., а, наоборот, из поколения в поколение усиливалась их культурная специфика. Таким же образом формировались и развивались языки внутригрупповой коммуникации, что также способствовало усилению культурной самоизоляции каждого сообщества и накопления его культурной специфики. Подобный взгляд можно назвать концепцией «территориально-коммуникативной детерминации этнокультурного деления человечества». Каждая автономная социальная группа приспосабливалась к природно-климатическим условиям своего существования самостоятельно и была ограждена определенного рода «коммуникативным барьером», создаваемым ее языком повседневного общения, в полной мере понятным только членам данного коллектива, что соответствующим образом регулировало сохранность локальных черт его культуры во всем их своеобразии[80].
Поэтому, если возникновение различных человеческих рас было обусловлено репродуктивной изоляцией отдельных территориальных коллективов людей, то культурное многообразие было обусловлено уже их коммуникативной изоляцией друг от друга.
Разумеется, на более поздних этапах истории плотность заселения Земли во многих районах существенно возросла, сообщества стали вступать в контакты между собой и обмениваться опытом; появилось множество народов, которые в культурном плане являются гибридными образованиями разных локальных традиций. Современные народы в большинстве своем (кроме явных географических изолятов — папуасов Океании, народов Северо-востока Азии, некоторых этносов Черной Африки, некоторых высокогорных народов и т. п.) представляют собой весьма своеобразные композиции культурных черт, как правило, нескольких древних или средневековых этнических групп, на разных этапах истории вступавших во взаимодействие. Т. е. современные народы и их культуры, напротив, являются плодами межэтнических коммуникаций и взаимовлияний[81]. Однако исторически сложившаяся культурная самостоятельность и самодостаточность разных сообществ продолжает манифестироваться как некий общий принцип. Этому в большей мере способствуют как сохраняющееся языковое многообразие человечества (опять-таки коммуникативный барьер), так и историческая память каждого народа, способствующая его более или менее проявляемой и отстаиваемой культурной самодостаточности. Так сформировалось то, что мы сейчас называем этническими культурами[82].
Но культурная локализация имеет не только этнический характер, рассмотренный выше, но и социальный, религиозный, политический. Мне представляется, что формирование и этих типов культурных локусов также было связано в основном с коммуникативными процессами. Члены тех или иных сословий, конфессий, политических групп охотнее коммуницировали со своими социальными, религиозными или политическими собратьями, нежели с представителями иных групп, что и приводило со временем к обретению этими группами высоко своеобразных культурных черт, а также к противостоянию и соперничеству разных групп[83]. Из истории мы хорошо знаем, сколь сильно различаются между собой аристократическая культура и крестьянская, христианская культура и мусульманская и т. п. Эти различия часто бывают еще более выразительными, нежели различия в чертах этнических культур.
Соединение разнообразных по генезису и функциям локальных культурных черт в целостные этно-социально-религиозно-политические культурные комплексы способствовало формированию буржуазных наций, имевшему место в эпоху становления индустриальных цивилизаций. Но это событие к историческому происхождению культуры уже отношения не имело.
* * *
Конечно, происхождение культуры — это совершенно условное понятие. Его даже нельзя начать отсчитывать от становления человека современного типа (вида Homo sapiens sapiens), поскольку первые события трансформации форм социального поведения животных в особые формы человеческой культуры начались еще на австралопитековой стадии антропогенеза (начало производства и стандартизация технологий изготовления орудий), а такие важнейшие свойства культуры как язык, религия и изобразительная деятельность начали проявлять себя еще в неандертальской культуре мустье.
Еще сложнее вопрос о том, на каком этапе истории нам следует завершать свои размышления о процессе происхождения культуры и от чего отсчитывать ее дальнейшее существование в уже «произошедшем» состоянии. Я думаю, что таким условным маркером завершения этапа происхождения следует считать становление первых городских цивилизаций, в частности переход социальных общностей от этноплеменной к политической форме организации (образование государств) и появление письменности. Хотя и этот период в процессе становления большинства сообществ занимал в среднем около тысячелетия, но история того времени не оставила нам более выразительного события, которое бы определенно завершало один этап и начинало другой.
Таким образом, я полагаю, что понятие «происхождение культуры» (культурогенез понимаемый в смысле культурогонии — рождения феномена) фактически тождественно первобытному периоду ее истории. Образно говоря, первобытный период можно считать неразумным младенчеством человечества, аграрный — его шаловливым детством, индустриальный — романтической юностью и, наконец, человечество приближается к своему взрослому состоянию. Происхождение культуры не имеет изначальной точки исторического отсчета (момента рождения), но может быть условно завершено становлением первых городских цивилизаций, образованием государств и классовым расслоением в обществе[84].
Место культуры в процессе эволюции жизни на Земле
Традиционно принято считать, что эволюция форм жизни на Земле завершилась с происхождением человека. Конечно, существует и множество гипотез на предмет того, что эволюция морфологических черт в отдаленном будущем продолжится и в границах человеческого вида[85]. Но это лишь гипотезы; никаких наблюдаемых фактов (по крайней мере, достаточно очевидных), подтверждающих вероятность такого рода изменений, в нашем распоряжении еще нет.
Вместе с тем, следует заметить, что процесс эволюции касается не только изменения морфологических форм живых существ, но и программ их поведения. Поведение растений сложнее, чем поведение бактерий; поведение птиц сложнее поведения рыб; поведение млекопитающих по своей сложности превосходит поведение земноводных и т. п. Именно по этой линии эволюция форм жизни продолжилась и обрела новое качество уже на основе вида Homo sapiens в формах развития человеческой культуры как особой программы социального поведения людей. Причем это развитие мы можем наблюдать на протяжении человеческой истории и осуществлять на этой основе определенные обобщения[86].
Следует сказать, что развитие культуры как программы социального поведения следует по пути движения от жесткой нормативности к свободе. В рассмотрении эволюции программ социального поведения я не буду затрагивать вопрос о процессах жизни простейших, грибковых и растительных форм, поскольку у них не наблюдается системное коллективное, т. е. собственно социальное поведение. Я начну анализ данной проблемы сразу с животных форм — насекомых, рыб, птиц и млекопитающих, ведущих именно коллективный образ жизни.
Прежде всего, нужно сказать, что биологическая жизнь на Земле изначально осуществлялась в форме самодостаточных отдельных организмов — одноклеточных, потом многоклеточных, а на определенном этапе эволюции приняла групповой, популяционный характер[87]. В рамках популяции сохранение и продолжение жизни стало напрямую зависеть от эффективности взаимодействия между составляющими популяцию организмами, а, следовательно, от их социального поведения по отношению друг к другу. Сразу же следует определиться с тем, что социальное поведение — это такое поведение членов социума (популяции), которое обусловлено интересами общины, способствует ее сохранению и воспроизводству как целостной системы[88]. Такое социальное поведение у разных видов основывается на разных программах и ими же регулируется.
В принципе можно выстроить такую историко-эволюционную последовательность развития программ социального поведения, начиная от стадных животных:
регулятором социального поведения животных является популяционный инстинкт, передающийся от поколения к поколению генетически, воспроизводящий длительный опыт коллективного существования данного вида и являющийся абсолютно детерминированным[89];
на стадии антропогенеза популяционный инстинкт постепенно дополнялся, а затем и вытеснялся социальным обычаем;
на первобытнообщинной и аграрной стадиях человеческой истории основным регулятором социального поведения людей стал обычай, передававшийся методом обучения, воспроизводивший социальный опыт сообществ, закрепленный в традиции, и являвшийся в основном детерминированным[90];
на индустриальной и постиндустриальной стадиях развития социальная активность людей во все большей мере стала регулироваться программой рационального поведения, которое строится на прагматических основаниях и актуальных побуждениях к деятельности человека, принимающего решение, и является ограниченно детерминированным.
Таким образом, мы наблюдаем определенную последовательность развития средств регуляции социального поведения особей: от инстинкта к обычаю и от обычая к рациональному поведению. Представляется очень показательным то, что эта эволюция не завершилась со становлением вида Homo sapiens, а продолжилась в ходе уже человеческой истории.
Сначала определимся в понятиях.
Инстинкт — это генетически наследуемая программа поведения, сложившаяся методом исторической отбраковки вариантов, опасных для популяционной устойчивости вида[91]. Длительность формирования инстинктов, по всей видимости, насчитывает сотни тысяч или даже миллионы лет. В программе инстинкта никакой свободы принятия решений не может быть по определению; особь, действующая по инстинктивному побуждению, не выбирает между вариантами проявления своей активности. Конечно, постоянно повторяемое инстинктивное поведение является не единственной формой активности животных; наблюдаются и их непосредственно адаптивные реакции на какие-то ситуации. Однако инстинктивное поведение является основной, доминирующей формой. Иные варианты имеют место лишь как дополнительные, ситуативные[92].
Обычай — это поведенческая программа, воспроизводящая образцы «правильного» поведения, закрепленные в памяти социального опыта сообщества. По существу обычай представляет собой функциональный аналог инстинкта, только наследуемый не генетически, а путем обучения и исполняемый не механически, а более или менее сознательно на основании того, что «так принято». Здесь следует отметить, что вид Homo sapiens является одним из сравнительно «молодых» видов, существующих сейчас на Земле, и у него еще не сложились собственные генетически передаваемые инстинкты. Однако их отсутствие компенсируют архетипы сознания и ментальности, лежащие в основании большинства обычаев, которые можно рассматривать в некотором смысле как человеческие заместители инстинктов[93]. Обычай — это программа поведения, в основном реализующая в жизненной практике архетипы сознания и ментальности, которые в большинстве своем ведут происхождение еще из первобытной древности. Разумеется, на ранних этапах истории социальное поведение, обусловленное обычаем, являлось не единственной, но основной формой поведения людей. Другие поведенческие формы тоже имели место (особенно у образованной части населения), но являлись дополнительными, социально локализованными и связанными больше с интеллектуальной деятельностью, нежели с бытовой практикой[94]. В поведенческой программе обычая свободный выбор вариантов поведения в принципе возможен, но нежелателен и допускается только в исключительных случаях.
Рациональное поведение — это поведенческая программа, которая предусматривает сравнительно свободный выбор человеком вариантов и форм акций своей социальной активности[95]. Его решение основывается на рациональной оценке как достижимости цели, совокупности обстоятельств, сопутствующих предстоящему действию, так и на выборе варианта поведения, наиболее соответствующего преследуемой цели и адаптивного по отношению к имеющейся совокупности обстоятельств. Рациональное поведение — это и есть свобода в ее практическом воплощении. Человек поступает каким-то образом не потому, что его к этому принуждают, а потому, что он сам рационально считает эти действия правильными (иногда его выбор бывает стимулирован эмоционально) и выбирает их среди многих возможных вариантов. Главное заключается в том, что он делает этот выбор свободно. Конечно, абсолютной свободы без границ не бывает, и рациональное поведение всегда ограничено нормами морали и нравственности, политическими и конъюнктурными соображениями, понятиями о чести и достоинстве, действующим законодательством и т. п. Но по многообразию возможностей выбора варианта действий, имеющихся в распоряжении человека, программа рационального поведения во много раз превосходит поведенческую программу обычая, не говоря уже об инстинкте[96]. Именно актуальные прагматические доводы, становящиеся основанием для выбора оптимального варианта поведения (свобода), а не социальный опыт сообщества (традиция) принципиально отличают программу рационального поведения от обычая[97].
Живое существо в течение жизни взаимодействует с двумя типами объектов: со средой обитания (природой) и другими особями своего вида.
Взаимодействие со средой включает:
познание среды (информация);
потребление среды (питание);
преобразование среды (строительство чего-либо);
оборону (защиту от агрессивной среды).
Взаимодействие с другими особями включает:
репродукцию;
коммуникацию (обмен информацией);
совместную деятельность;
управление совместной деятельностью, организацию деятельности[98].
Если социальное поведение животного обеспечивает только его взаимодействие с другими особями, а взаимодействие со средой животное осуществляет в основном самостоятельно (пожалуй, кроме обороны), то человеческая культура обеспечивает все виды взаимодействия индивида с его окружением, как природным, так и социальным. Это представляет собой еще один важный эволюционный шаг в развитии программ жизнедеятельности биологических существ на Земле[99].
Таким образом, культуру можно рассматривать как универсальную программу взаимодействия человека с его окружением, и социальным, и природным. И это взаимодействие поэтапно во все меньшей мере остается нормативным, моновариантным, обусловленным инстинктом или обычаем, и во все большей мере становится свободным, поливариантным, определяемым рациональным сознанием.
Культура еще не вытеснила обычай из социальной практики более эффективным рациональным поведением и, скорее всего, этого не произойдет никогда, поскольку в любом сообществе всегда будет иметь место слой людей, для которых приверженность обычаям останется востребованной. Но с точки зрения перспективы развития культуры как системы социального поведения человека, действительно, культура постепенно становится «пространством свободы».
Теперь можно попытаться ввести феномен культуры в рамки общей эволюции биологический жизни на Земле. Естественно речь пойдет не об эволюции морфологических форм жизни (это сейчас не входит в наши познавательные задачи), а об эволюции жизни как способа существования белковых организмов.
В свое время Э. С. Маркарян определил культуру как «адаптивно-адаптирующую стратегию жизнедеятельности»[100]. Это определение позволяет принципиально разделить жизнедеятельность животных, которая сугубо адаптивна и пассивно приспосабливается к условиям среды, и человеческую жизнедеятельность, которая как пассивно адаптируется в среде, так и активно адаптирует элементы среды к своим нуждам. Вместе с тем следует помнить и о том, что Маркарян понимал и трактовал культуру в ракурсе взглядов, распространенных среди этнографов и культурных антропологов середины XX века, которых интересовала только традиционная, народная культура. Основные положения культурологических теорий Маркаряна по существу касались только архаичной традиционной культуры и сегодня их невозможно применить ни по отношению к современной массовой культуре, ни по отношению к городской креативной культуре любых эпох (например, охарактеризовать такое явление, как Ренессанс). Безусловно, определение того, что в настоящей книге рассматривается в качестве культуры обычая, как адаптивно-адаптирующей стратегии жизнедеятельности — совершенно верно. Но это только та культура, которая доминировала на первобытной и аграрной стадиях развития.
Если же говорить о культуре как о программе рационального поведения, постепенно возобладавшей в течение индустриального периода развития и ставшей доминирующей в постиндустриальную эпоху, то есть все основания определить ее как активно-адаптирующую стратегию жизнедеятельности людей. Культура рационального поведения активно преобразует среду в интересах человека и лишь в ограниченной мере пассивно адаптируется к объективным условиям среды. Эта культура более всего распространена в социальных сегментах креативной и массовой культур.
Таким образом, можно выстроить следующую последовательность эволюции жизни как способа существования биологических организмов на высших стадиях их развития:
Социальное поведение животных, реализующее поведенческую программу популяционных инстинктов и осуществляющее стратегию пассивной адаптации в среде; оно в основном территориально локализовано.
Культура людей раннего периода истории (первобытная и аграрная эпохи), реализующая поведенческую программу социальных обычаев и осуществляющая сбалансированную адаптивно-адаптирующую стратегию существования в среде, сопровождаемую ограниченной территориальной экспансией.
Культура людей современного этапа истории (индустриальная и постиндустриальная эпохи), реализующая программу рационального поведения и осуществляющая активно-адаптирующую стратегию существования в среде, сопровождаемую масштабной территориальной экспансией.
В связи со всем сказанным, можно констатировать, что порядки социального поведения живых существ развивались в следующих направлениях:
а) от высоко нормированных и вариативно ограниченных в сторону более свободных и многовариантных;
б) от пассивной адаптации в среде к активному адаптированию среды в собственных интересах;
в) от территориальной локализованности ко все более масштабной территориальной экспансии[101].
В целом порядки социальной жизнедеятельности обитателей Земли с каждым этапом развития становятся все более активными и агрессивными. Среде обитания все больше и больше навязывается воля ее обитателей, преобразующих эту среду в своих интересах и осваивающих все новые и новые территории, экологические ниши жизнедеятельности. И одновременно социальное поведение живых организмов от стадии к стадии их морфологического, а потом и исторического развития становится все более поливариантным, рационально избирательным[102].
В этой схеме никак не комментируется факт появления вида Homo sapiens, который принято рассматривать как переломное событие всей эволюции жизни на Земле. Отчасти это так, но отчасти и нет. Ведь появление растений, а потом и животных являются столь же переломными событиями в развитии жизни[103]. Но морфологическая эволюция и ее основные этапы здесь не рассматриваются. А эволюция программ поведения связана с морфологией изучаемых объектов лишь инструментально. Человеческое сознание в данном случае фигурирует лишь как этап развития психики всех живых организмов, как более совершенный инструмент управления их поведением.
Так или иначе, но уже совершенно очевидно, что человеческая культура является не только выражением лучших духовных свойств самого человека, но и важным этапом развития жизни, стратегий жизнедеятельности и программ социального поведения живых существ, населяющих Землю. Это развитие имеет определенный вектор, не очень очевидный на ранних этапах эволюции жизни, но ставший хорошо заметным со вступлением в эволюционный процесс вида Homo sapiens. Направленность эволюции способов осуществления жизни в целом обращена в сторону сначала постепенных, а потом нарастающих по экспоненте процессов активизации и расширения разнообразия допустимых вариантов социального поведения. Это ведет к возрастанию уровня свободы каждой отдельной особи и к рационализации ее стратегий осуществления жизнедеятельности. У Homo sapiens эта стратегия называется культурой...
* * *
В свете сказанного выше должно быть пересмотрено классическое определение, гласящее, что «культура — это то, что не природа»[104]. Дальнейшее противопоставление природы и культуры утрачивает свой эвристический смысл; на его основании уже нельзя узнать ничего нового ни о природе, ни о культуре и их специфических свойствах. Более того, культура, как уже становится ясным, представляет собой определенную (возможно, высшую) стадию в развитии природы, значимый этап в эволюции программ коллективного поведения живых организмов. Культура природна в той же мере, насколько природен сам человек, насколько его биологическое начало определяет параметры его социального и интеллектуального Бытия. А это означает, что не противопоставление природы культуре, а наоборот, системный компаративный анализ черт их родства и свойств культуры как части природы может вывести нас на новые научные открытия.
Это в полной мере касается и продуктов деятельности человека. Почему гнездо — жилище птицы, построенное ее трудом, равно как и муравейник — жилище муравьев, построенное их трудом, — это природа, а дом (изба, хата, хижина, фанза, вигвам, бунгало и т. п.) — жилище человека, построенное его трудом, — это не природа? Разве человек не такое же биологическое существо как птица и муравей? Различие между птичьими гнездами и современными железобетонными мегаполисами очевидно. Но в чем принципиальное различие между гнездом птицы и шалашом первобытного человека? В чем принципиальное различие между способом существования кроманьонцев в пещерах, и способом существования медведей в берлогах? В том, что люди делали наскальные граффити, маркируя особо значимые места своей жизнедеятельности? Так и животные мочатся в значимых с их точки зрения местах, запахом отмечая границы своих территорий обитания и кормления. Разница только в технике исполнения.
Почему мы считаем социальное поведение волков в стае или пчел в улье явлениями природы, а такое же по существу, хотя и много более сложное по формам поведение людей в общине, обществе, любом социальном коллективе противоположностью природы? Традиционно мы полагаем, что окультуривание человека (его социализация и инкультурация) является подавлением каких-то его биологических инстинктов (животного начала). Но может быть, это просто вытеснение одних, прямолинейных и агрессивных форм поведения другими, более пластичными и комплементарными, а степень их природности или не природности здесь совершенно не существенна?
Изучение социального поведения животных, проводимое этологами в последние десятилетия, показывает, что никакой непреодолимой границы и признаков принципиальной альтернативности между поведением животных в популяции и поведением человека в обществе нет. Функционально они фактически тождественны, построены на общих прагматических основаниях (интересы отдельной особи всегда приносятся в жертву интересам коллектива) и близки по многим практическим формам своего осуществления. В обоих случаях наблюдаются: четкая социальная иерархия, разделение функций, интенсивный обмен информацией, игра как способ обучения и т. п., вплоть до проституции — спаривания самок за вознаграждение (у обезьян, многих видов птиц, некоторых грызунов и др.)[105]. Различие заключается только в степени сложности и психологической опосредованности такого поведения. И, разумеется, разница видна в номенклатуре результатов (продуктов) такого социального поведения: от гнезда в лесу до небоскреба в мегаполисе, от маркирования границ территории запахом до маркирования мировоззренческих и эстетических предпочтений формами произведений искусства и т. п.
Тезис, утверждающий, что культура — это не природа, а нечто, противоположное ей, таким образом, становится далеко не столь очевидным, как казалось еще недавно. Скорее наоборот. Культура — это особое проявление природы человека, специфическая форма реализации его генетически унаследованной социальности...
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] В этом вопросе я расхожусь с Э. С. Маркаряном, который относил взаимоотношения между людьми по поводу их коллективного существования к области интересов социологии (см. об этом: Межуев В. М. Размышления о культуре и культурологии: культурология в контексте современного гуманитарного знания // Культурологическая парадигма: исследования по теории и истории культурологического знания и образования. Научный альманах / под ред. А. Я. Флиера. Вып. 1. Познавательные возможности культурологии. М. : Согласие, 2011. С. 20). На мой взгляд, социология исследует взаимодействия между социальными группами, реализующими свои прагматические интересы. А взаимоотношения между людьми, отражающие ценности и нормы их коллективного существования, — это уже научный предмет культурологии.
[2] См. об этом: Флиер А. Я. Неизбежна ли культура? (О границах социальной полезности культуры) // Личность. Культура. Общество. 2009. Т. XI. Вып. 1. (46/47). С. 90–99.
[3] Об этом также см.: Богатырева О. А. Социальные циклы в живой природе: неэволюционная парадигма. Ч. I. Новосибирск : ИФП СО РАН, 1994.
[4] Darwin Ch. R. On the Origin of Species by Means of Natural Selection, or the Preservation of Favored Races in the Struggle for Life. L. : John Murray, 1859; Дарвин Ч. Происхождение видов путем естественного отбора / пер. К. А. Тимирязева с исправлениями и указателями под общей редакцией Н. И. Вавилова. Вводные статьи Н. И. Бухарина и Н. И. Вавилова. М. ; Л. : Сельхозгиз, 1935.
[5] Linnaeus C. Systema naturae sive regna tria naturae systematice proposita per classes, ordines, genera, & species. Lugduni Batavorum [Leyden] : apud Theodorum Haak, 1735; Линней К. Система природы. Царство животных. Ч. 1–2. СПб., 1804–1805.
[6] О современной таксономии антропогенеза см.: Leakey R., Lewin R. Origins Reconsidered. L. : Little, Brown & Co, 1992; Human Diet: Its Origin and Evolution / ed. by P. S. Ungar, M. F. Teaford. Westport : Bergin & Garvey, 2002; Beck R. B., Black L., Krieger L. S., Naylor P. C., Shabaka D. I. World History: Patterns of Interaction. Evanston, Il : McDougal Littell Inc., 2007; Алексеев В. П., Першиц А. И. История первобытного общества : Учебник. М. : Высшая школа, 1990; Бахолдина В. Ю. Происхождение человека. Находки, термины, гипотезы. М. : Фолиум, 2004; Марков А. В. Происхождение и эволюция человека. Обзор достижений палеоантропологии, сравнительной генетики и эволюционной психологии / Доклад, прочитанный в Институте биологии развития РАН 19 марта 2009 г. [Электронный ресурс] // Проблемы эволюции. URL: http://evolbiol.ru/markov_anthropogenes.htm (дата обращения: 10.08.2011); Зубов А. А. Стабильность и адекватность таксономической номенклатуры, относящейся к ранним стадиям эволюции рода Homo // Этнографическое обозрение. 2010. № 2. С. 3–14.
Следует сказать, что еще не установлен определенно таксономический уровень Homo floresiensis (архантропы или палеантропы). Кроме того в 2008 г. был открыт Homo altaiensis («денисовский человек»), который, возможно, также относится к таксону палеантропов (см.: Батенёва Т. Homo altaiensis [Электронный ресурс] // Известия. 1.04.2010. URL: http://izvestia.ru/news/360188 (дата обращения: 15.08.2012).
[7] Lorenz K. Z. Das sogenannte Böse zur Naturgeschichte der Aggression. Wien : Verlag Dr. G Borotha-Schoeler, 1963; Лоренц К. Агрессия (так называемое зло). М. : Прогресс ; Универс, 1994; Lorenz K. Z. Studies in Animal and Human Behavior. Vols. 1 and 2. Cambridge, MA : Harvard University Press, 1970–1971; Tinbergen N. Social Behavior in Animals. L. : Methuen, 1953; Тинберген Н. Социальное поведение животных. М. : Мир, 1993; McFarland D. Animal Behavior: Psychobiology, Ethology and Evolution. Menlo Park, CA : Benjamin Cummings, 1985; Мак-Фарленд Д. Поведение животных: Психобиология, этология и эволюция. М. : Мир, 1988; Плюснин Ю. М. Инвариантные структуры отношений в бихевиоральных системах : Дисс. в форме научного доклада на соиск. уч. ст. д-ра филос. н. Новосибирск : ИФП СО РАН, 1993.
[8] Бутовская М. Л., Плюснин Ю. М. Принципы организации пространственного поведения у человека и высших приматов (сравнительный анализ) // Современная антропология и генетика и проблема рас у человека. М. : Изд-во Института этнологии и антропологии РАН, 1995. С. 91–144.
[9] Бутовская М. Л. Язык тела: природа и культура. М. : Научный мир, 2004; Кирсанов В. Н. Краткий курс истории антропогенеза или сущность и происхождение труда, сознания и языка. М. : Палея, 1999.
[10] Боринская С. А. О генетических отличиях человека и шимпанзе [Электронный ресурс] // Антропогенез.ру. URL: http://antropogenez.ru/article/75/ (дата обращения: 20.06.2012); Дробышевский С. В. Достающее звено [Электронный ресурс] // Антропогенез.ру. URL: http://antropogenez.ru/zveno/ (дата обращения: 2.05.2012).
[11] Morris D. The Naked Ape: A Zoologist's Study of the Human Animal. N. Y. : Delta Book, 1969; Моррис Д. Голая обезьяна. Человек с точки зрения зоолога. СПб. : Амфора, 2001; Дольник В. Р. Непослушное дитя биосферы. Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей. М. : Педагогика-Пресс, 1994.
[12] Об этом см. также: Филиппова Г. Г. Зоопсихология и сравнительная психология : Учебное пособие для вузов. М. : Академия, 2007.
[14] Вишняцкий Л. Б. Культурная динамика в середине позднего плейстоцена и причины верхнепалеолитической революции. СПб. : Изд-во СПбГУ, 2008.
[15] McFarland D. Op. cit.; Jerison H. J. Evolution and the Brain and Intelligence. N. Y. : Academic Press, 1973.
[16] Об этом см.: Butler C. Prehistoric Flintwork. Strood : Tempus, 2005.
[17] См. об этом работы последнего времени: Innovation in Cultural Systems. Contributions from Evolutionary Anthropology / Ed. by M. J. O’Brien, S. J. Shennan. Cambridge, MA ; L. : The MIT Press, 2010; McClellan J. E., Dorn H. Science and Technology in World History : An Introduction. Baltimore ; L. : The Johns Hopkins University Press, 2006; Вишняцкий Л. Б. Введение в преисторию (проблемы антропогенеза). Кишинев : Высшая антропологическая школа, 2005.
[18] См об этом: Мещеряков Б. Г., Мещерякова И. А. Введение в человекознание. М. : РГГУ, 1994.
[19] Назаретян А. П. Антропология насилия и культура самоорганизации. Очерки по эволюционно-исторической психологии. М. : УРСС, 2008.
[20] Донских О. А. К истокам языка. Новосибирск : Наука, 1988.
[21] Морозов В. П. Занимательная биоакустика. М. : Знание, 1987.
[22] Резникова Ж. И., Рябко Б. Я. Первые шаги в поиске общих черт в языке человека и животных // Этология человека на пороге 21 века: новые данные и старые проблемы. М. : Старый сад, 1999.
[23] См.: Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. М. : Мысль, 1974.
[24] Об этом см.: Pinker S. The Language Instinct. N. Y. : William Morrow and Company Inc., 1994; Пинкер С. Язык как инстинкт. М. : Эдиториал УРСС, 2004.
[25] Резникова Ж. И. Интеллект и язык животных и человека. Основы когнитивной этологии. М. : Академкнига, 2005.
[26] Шер Я. А., Вишняцкий Л. Б., Бледнова Н. С. Происхождение знакового поведения. М. : Научный мир, 2004; об этом см. также: Бодуэн де Куртенэ И. А. Об одной из сторон постепенного очеловечения языка в процессе развития от обезьяны к человеку в области произношения в связи с антропологией // Ежегодник Российского антропологического общества. 1905. Ч. I.
[27] См.: Вендина Т. И. Введение в языкознание : Учебное пособие для педагогических вузов. М. : Высшая школа, 2008; Corballis M. C. From Hand to Mouth: The Origins of Language. Princeton : Princeton University Press, 2002.
[28] Об обеих точках зрения см.: Вишняцкий Л. Б. История одной случайности или происхождение человека. Фрязино : Век, 2005.
[29] Engels F. Herrn Eugen Dühring's Umwälzung der Wissenschaft. Philosophie. Politische Oekonoinie Sozialismus. Leipzig, 1878; Энгельс Ф. Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т. 20.
[30] Токарев С. А. Религия в истории народов мира. М. : Политиздат,1986.
[31] Сходную точку зрения высказывает и известный американский футуролог Рэймонд Курцвейл (Kurzweil R. The Singularity Is Near: When Humans Transcend Biology. N. Y. : Viking Penguin, 2005; см. об этом также: Young S. Designer Evolution: A Transhumanist Manifesto. N. Y.: Prometheus Books, 2005).
[32] Систематические исследования такого ритуала см.: Смирнов Ю. А. Лабиринт. Морфология преднамеренного погребения. М. : Наука, Восточная литература, 1997; Флиер А. Я. Трудная судьба покойника // Флиер А. Я. Некультурные функции культуры. М. : МГУКИ, 2008. С. 155–172.
[33] Окладников А. П. Утро искусства. Л. : Искусство, 1967.
[34] Frankfort H., Frankfort H. A., Wilson J. A., Jacobsen T. Before Philosophy. The Intellectual Adventure of Ancient Man. Baltimore : Penguin Books, 1946; Франкфорт Г., Франкфорт Г. А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии философии. Духовные искания древнего человека. М. : Наука, 1984.
[35] Eliade M. Le Mythe de l'éternel retour : Arhétypes et répétitio. Paris : Gallimard, 1949; Элиаде М. Миф о вечном возвращении. СПб. : Алетейя, 1998.
[36] Приводимое здесь определение мифологического сознания принадлежит к.ф.н. О. И. Горяиновой. Оно неоднократно излагалось ею в выступлениях на научных конференциях и в личных беседах с автором этой книги, но так и не было опубликовано ни в одном печатном издании. Я абсолютно солидарен с этим определением и уже использовал его в учебном пособии «Культурология для культурологов» (см.: Флиер А. Я. Культурология для культурологов : Учебное пособие для аспирантов, докторантов и соискателей, а также преподавателей культурологии. М. : Академический проект, 2000), однако считаю необходимым еще раз подчеркнуть его принадлежность О. И. Горяиновой.
[37] Такова моя точка зрения. Иные взгляды на сущность религии см.: Мень А. В. История религии : В поисках Пути, Истины и Жизни : В 7 т. М. : СП «Слово», 1991–1992; Семёнов Ю. И. Введение во всемирную историю. Вып. 1–3. М. : Изд-во МФТИ, 1997–2001; Толстой Л. Н. Что такое религия и в чем сущность ее? // Запрещенный Толстой. Вып. 1. СПб. : Фонд за выживание и развитие человечества, 1996; и др.
[38] Jaspers K. The Origin and Goal of History. New Haven, CT : Yale University Press, 1953; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М. : Политиздат, 1991.
[39] Об этом см. также: Coppens Y. Origines de l'homme. De la matière à la conscience. Paris : De Vive Voix, 2010.
[40] См.: Столяр А. Д. Происхождение изобразительного искусства. М. : Искусство, 1985.
[41] См.: Шер Я. А., Вишняцкий Л. Б., Бледнова Н. С. Указ. соч.
[43] См.: Malinowski B. K. The Sexual Life of Savages in North-Western Melanesia : An Ethnographic Account of Courtship, Marriage and Family Life among the Natives of the Trobriand Islands, British New Guinea / With a preface by H. Ellis. L. : George Routledge & Sons, 1929; Малиновский Б. Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии // Малиновский Б. Избранное: Динамика культуры. М. : РОССПЭН, 2004. С. 437–860.
[45] Об этом см.: Семёнов В. А. Первобытное искусство. Каменный век. Бронзовый век. СПб. : Азбука-классика, 2008.
[46] Фролов Б. А. Первобытная графика Европы. М. : Наука, 1992.
[47] Об этом см.: Шер Я. А., Вишняцкий Л. Б., Бледнова Н. С. Указ. соч.
[48] Smith J. Z. To Take Place: Toward Theory in Ritual. Chicago : University of Chicago Press, 1987.
[49] Об этом см.: Формозов А. А. Памятники первобытного искусства на территории СССР. М. : Наука, 1966.
[50] См. об этом: Freud S. Totem und Tabu. Einige Übereinstimmungen im Seelenleben der Wilden und der Neurotiker. Wien : Hugo Heller, 1913; Фрейд З. Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии. СПб. : Азбука-классика, 2005.
[51] См., например: Березкин Ю. Е., Ареальное распределение фольклорно-мифологических мотивов // История и математика: Анализ и моделирование социально-исторических процессов. М. : КомКнига ; URSS, 2007. С. 205–232.
[52] См. об этом: Durkheim É. Les Formes élémentaires de la vie religieuse. Paris : Les Presses universitaires de France, 1912; Токарев С. А. Обряды и мифы // Мифы народов мира. Энциклопедия : В 2-х т. М. : Советская энциклопедия, 1988. Т. 2. С. 235–237; Rappaport R. A. Ritual and Religion in the Making of Humanity. Cambridge : Cambridge University Press, 1999.
[53] См.: Childe G. Man Makes Himself. Oxford : Oxford University Press, 1936.
[54] См., например: Redman Ch. E. Rise of Civilization: From Early Hunters to Urban Society in the Ancient Near East. San Francisco : Freeman, 1978; Sauer C. O. Agricultural Origins and Dispersals. Cambridge, MA : MIT Press, 1952; Cohen M. N. The Food Crisis in Prehistory: Overpopulation and the Origins of Agriculture. New Haven, CT : Yale University Press, 1977; Sahlins M. D. Stone Age Economics. N. Y. : Aldine, 1974; Салинз М. Экономика каменного века. М. : ОГИ, 1999; Массон В. М. Проблема неолитической революции в свете новых данных археологии // Вопросы истории. 1970. № 6. С. 73–89; Коротаев А. В. Социальная эволюция: факторы, закономерности, тенденции. М. : Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 2003.
[55] Lambert D. The Cambridge Guide to Prehistoric Man. Cambridge : Cambridge University Press, 1987; Ламберт Д. Доисторический человек: Кембриджский путеводитель. Л. : Недра, 1991.
[56] Об этом см.: Шнирельман В.А, Возникновение производящего хозяйства. М. : Наука, 1989.
[57] Об этом см.: Крадин Н. Н. Вождество: современное состояние и проблемы изучения // Ранние формы политической организации: от первобытности до государственности. М. : Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 1995. С. 11–61; Бочаров В. В. Истоки власти // Антропология власти : В 2-х т. СПб. : Изд. СПбГУ, 2006. Т. 1 : Власть в антропологическом дискурсе. С. 172–224.
[58] Введение // История древнего мира / Под ред. И. М. Дьяконова, В. Д. Нероновой, И. С. Свенцицкой. М. : Наука, 1989. Т. 1 : Ранняя древность. С. 5–30.
[59] Об этом см.: Белков П. Л. Социальная стратификация и средства управления в доклассовом и предклассовом обществе // Ранние формы социальной стратификации. М. : Восточная литература, 1993. С. 71–98.
[61] Luhmann N. Die Gesellschaft der Gesellschaft (1.3 Evolution). Frankfurt am Main : Suhrkamp Verlag, 1997; Луман Н. Общество общества. Часть III. Эволюция. М. : Логос, 2005.
[62] См.: Флиер А. Я., Полетаева М. А. Динамика культуры (культурные процессы) // Флиер А. Я., Полетаева М. А. Тезаурус основных понятий культурологии. М. : МГУКИ, 2008. С. 274–280.
[63] Ferguson A. An Essay on the History of Civil Society. L. : T. Cadell, 1782.
[64] Carneiro R. L. The Chiefdom: Precursor of the State // The Transition to Statehood in the New World / Ed. by G. D. Jones and R. R. Kautz. Cambridge ; N.Y. : Cambridge University Press, 1981. P. 37–79.
[65] Дьяконов И. М. Пути истории. От древнейшего человека до наших дней. М. : Восточная литература, 1994.
[66] Семёнов Ю. И. Теоретические проблемы «экономической антропологии» // Этнологические исследования за рубежом. М. : Наука, 1973. С. 30–76.
[67] Finley M. I. The Ancient Economy. Berkeley ; Los Angeles, CA : University of California Press, 1974.
[68] Костина А. В., Флиер А. Я. Тернарная функциональная модель культуры // Костина А. В., Флиер А. Я. Культура: между рабством конъюнктуры, рабством обычая и рабством статуса. М. : Согласие, 2011. С. 15–130; Богоявленская Д. Б. Психология творческих способностей. М. : Академия, 2002.
[69] Об этом см.: Merton R. K. Social Theory and Social Structure. N. Y.: Free Press, 1957; Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М. : АСТ ; Хранитель, 2006.
[70] См.: Luhmann N. Soziale systeme. Grundriss einer algemeinen theorie. Frankfurt am Main : Suhrkamp, 1984; Луман Н. Социальные системы. Очерк общей теории. СПб. : Наука, 2007; Luhmnn N. Die Gesellschaft der Gesellschaft (1.3 Evolution).
[71] Этот механизм описан в кн.: Флиер А. Я. Культурогенез. М. : РИК, 1995.
[72] Арутюнов С. А., Чебоксаров Н. Н. Передача информации как механизм существования этносоциальных и биологических групп человечества // Расы и народы. Вып. 2. М. : Наука, 1972. С. 8–30.
[73] McLuhan M. The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographic Man. Toronto : University of Toronto Press, 1962; Маклюэн М. Галактика Гуттенберга. Сотворение человека печатной культуры. Киев : Ника-Центр, 2003.
[74] См.: Friedrich J. Geschichte der Schrift. Heidelberg : Carl Winter, 1966; Фридрих И. История письма. М. : Наука, 1979.
[75] Об этом см.: Лотман Ю. М. Культура и информация // Методическая разработка по курсу «Основы теории литературы». Рига, 1990. С. 5–8.
[76] Об этом см.: Савельева И. М., Полетаев А. В. Социология знания о прошлом : Учебное пособие для вузов. М. : Изд. дом ГУ ВШЭ, 2005.
[77] Woltmann L. Politische Anthropologie. Eine Untersuchung über den Einfluß der Descendenztheorie auf die Lehre von der politischem Entwicklung der Völker. Eisenach ; Leipzig : Thüringische Verlag-Anstalt, 1903; Вольтман Л. Политическая антропология. Исследование о влиянии эволюционной теории на учение о политическом развитии народов. СПб. : Изд-во О. Н. Поповой, 1905; Бунак В. В. Раса как историческое понятие // Наука о расах и расизм. Труды института антропологии МГУ. Вып. 4. М. ; Л. , 1938. С. 5–46; Алексеев В. П. Географические очаги формирования человеческих рас. М. : Мысль, 1985; Алексеев В. П. Историческая антропология и этногенез. М. : Наука, 1989.
[78] Boyd W. C., Asimov I. Races and People. N. Y. : Abelard-Schuman, 1955; Азимов А., Бойд У. Расы и народы. Ген, мутация и эволюция человека. М. : Центрполиграф, 2003; Зубов А. А. Миф о нереальности внутривидового разнообразия человечества // Наука о человеке и общество: итоги, проблемы, перспективы. М. : Институт этнологии и антропологии РАН, 2003. С. 11–22.
[79] Об этом см.: Дольник В. Р., Указ. соч.; Пехов А. П. Биология с основами экологии. Серия «Учебники для вузов. Специальная литература». СПб. : Лань, 2000.
Как показали новейшие генетические исследования, у европеоидов и монголоидов имеется некоторая примесь генов неандертальцев (обитавших в Европе и Средней Азии одновременно с Homo sapiens примерно до 25 тысячелетия до н. э.), а у негроидов к югу от Сахары этой примеси не обнаруживается (см.: Марков А. В. Красота как индикатор приспособленности [Электронный ресурс] // Полит.ру. 27.08.2012 г. URL: http://www.polit.ru/article/2012/08/27/ss20_markov2/ (дата обращения: 27.08.2012).
[80] Об этом см. также: Маркарян Э. С. Соотношение формационных и локальных исторических типов культуры // Этнографические исследования развития культуры. М. : Наука, 1985. С. 7–30.
[81] Stoking G. W. Race, Culture and Evolution : Essays in the History of Anthropology. N. Y. : The Free Press, 1968.
[82] Об этом см. также: Арутюнов С. А. Народы и культуры: Развитие и взаимодействие. М. : Наука, 1989.
[83] См.: Перщиц А. И., Семёнов Ю. И., Шнирельман В. А. Война и мир в ранней истории человечества : В 2 т. М. : Институт этнологии и антропологии РАН, 1994.
[84] Интересные рассуждения о происхождении культуры и становлении ее свойств, рассмотренных в этой главе, см. в кн.: Assmann J. Das kulturelle Gedächtnis. Schrift, Erinnerung und politische Identität in frühen Hochkulturen. München : C. H. Beck, 1992; Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М. : Языки славянской культуры, 2004.
[85] См., например: Ward P. Future Evolution: An Illuminated History of Life to Come. N. Y.: W. H. Freeman, 2001; Bostrom N. The Future of Human Evolution // Death and Anti-Death: Two Hundred Years After Kant, Fifty Years after Turing / Ed. by Ch. Tandy. Palo Alto, CA : Ria University Press, 2004. P. 339–371; Cochran G., Harpending H. The 10.000 Year Explosion: How Civilization Accelerated Human Evolution. N. Y. : Basic Books, 2009.
[86] Моисеев Н. Н. Алгоритмы развития. М. : Наука, 1987; Коротаев А. В., Малков А. С., Халтурина Д. А. Законы истории: Математическое моделирование исторических макропроцессов. Демография, экономика, войны. М. : КомКнига ; УРСС, 2005.
[87] См. об этом: Северцов А. С. Теория эволюции. М. : Владос, 2005; Гринин Л. Е., Марков А. В., Коротаев А. В. Макроэволюция в живой природе и обществе. М. : Либроком, 2009; Shapiro J. A. Evolution: A View from the 21st Century. Upper Saddle River, NJ : FT Press Science, 2011.
[88] Это отличает социальное поведение от коллективного поведения (например, поведения толпы), которое не всегда имеет такую четкую детерминацию (см.: Blumer H., 1951).
[89] Крушинский Л. В. Биологические основы рассудочной деятельности. М. : Изд-во МГУ, 1986; Крушинский Л. В. Эволюционно-генетические аспекты поведения. М. : Наука, 1991.
[90] Гофман А. Б., Левкович В. П. Обычай как форма социальной регуляции // Советская этнография. 1973. № 1. С. 14–23.
[91] Об этом см.: Beer C. G. Instinct // Encyclopedia of the Social Sciences. Vol. 7. N. Y. : Free Press, 1968. P. 345–347.
[92] См.: Экологические и эволюционные аспекты поведения животных. М. : Наука, 1974; Филиппова Г. Г. Указ. соч.
[93] При этом не нужно забывать, что в человеческом поведении сохраняется и множество инстинктов, генетически унаследованных от наших биологических предков, которые срабатывают в разных жизненных ситуациях человека, однако, на мой взгляд, не играют значимой роли в общем комплексе его социального поведения. Изучением этого сохраняющегося атавизма человеческого поведения занимаются этологи (см. об этом: Дольник В. Р. Указ. соч.).
[95] Швырев B. C. Рациональность как ценность культуры // Вопросы философии. 1992. № 6. С. 91–105.
[96] Я сейчас не касаюсь специфических механизмов, определяющих поведение животных на психическом уровне — условных и безусловных рефлексов, импритинга, рассудочной деятельности и т. п. Здесь интересна эволюция поведения на человеческом уровне психического развития, связанная с вытеснением обычая, основанного на архетипах сознания и ментальностях, рациональным поведением, имеющим прагматические основания.
[98] См. об этом также: Зорина З. А., Полетаева И. М. Основы этологии и генетики поведения. М. : МГУ, 1999.
[99] См. об этом: MacDonald K. Evolution and Development. L. : UCL Press, 1998; МакДоналд К. Эволюция и развитие // Этология человека на пороге 21 века: новые данные и старые проблемы. М. : Старый сад, 1999.
[100] Маркарян Э. С. Очерки теории культуры. Ереван : Изд-во АН Армянской ССР, 1969; Маркарян Э. С. Теория культуры и современная наука. М. : Мысль, 1983.
[101] См. об этом также: Park R. E. Human Ecology // Park R. E. On Social Control and Collective Behavior / Ed. by R. H. Turner. Chicago : University of Chicago Press, 1967. P. 69–84; Парк Р. Экология человека // Теория общества. Фундаментальные проблемы. М. : Канон-Пресс-Ц ; Кучково поле, 1999. С. 384–400.
[102] Осипова-Дербас Л. В. Эволюция цивилизации. СПб. : Европейский дом, 2002.
[103] Иорданский Н. Н. Эволюция жизни. М. : Академия, 2001.
[104] Давыдов Ю. Н. Культура — природа — традиция // Традиция в истории культуры. М. : Наука, 1978. С. 41–60; Рерих Н. К. Культура и цивилизация М. : Международный Центр Рерихов, 1994; Флиер А. Я. Природа и культура // Культурология. XX век : Энциклопедия. СПб. : Университетская книга, 1998. С. 137–138.
Азимов А., Бойд У. Расы и народы. Ген, мутация и эволюция человека. М. : Центрполиграф, 2003.
Алексеев В. П. Географические очаги формирования человеческих рас. М. : Мысль, 1985.
Алексеев В. П. Историческая антропология и этногенез. М. : Наука, 1989.
Алексеев В. П., Першиц А. И. История первобытного общества : Учебник. М. : Высшая школа, 1990.
Арутюнов С. А. Народы и культуры: Развитие и взаимодействие. М. : Наука, 1989.
Арутюнов С. А., Чебоксаров Н. Н. Передача информации как механизм существования этносоциальных и биологических групп человечества // Расы и народы. Вып. 2. М. : Наука, 1972. С. 8–30.
Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М. : Языки славянской культуры, 2004.
Батенёва Т. Homo altaiensis [Электронный ресурс] // Известия. 1.04.2010. URL: http://izvestia.ru/news/360188 (дата обращения: 15.08.2012).
Бахолдина В. Ю. Происхождение человека. Находки, термины, гипотезы. М. : Фолиум, 2004.
Белков П. Л. Социальная стратификация и средства управления в доклассовом и предклассовом обществе // Ранние формы социальной стратификации. М. : Восточная литература, 1993. С. 71–98.
Березкин Ю. Е., Ареальное распределение фольклорно-мифологических мотивов // История и математика: Анализ и моделирование социально-исторических процессов. М. : КомКнига ; URSS, 2007. С. 205–232.
Богатырева О. А. Социальные циклы в живой природе: неэволюционная парадигма. Ч. I. Новосибирск : ИФП СО РАН, 1994.
Богоявленская Д. Б. Психология творческих способностей. М. : Академия, 2002.
Бодуэн де Куртенэ И. А. Об одной из сторон постепенного очеловечения языка в процессе развития от обезьяны к человеку в области произношения в связи с антропологией // Ежегодник Российского антропологического общества. 1905. Ч. I.
Боринская С. А. О генетических отличиях человека и шимпанзе [Электронный ресурс] // Антропогенез.ру. URL: http://antropogenez.ru/article/75/ (дата обращения: 20.06.2012).
Бочаров В. В. Истоки власти // Антропология власти : В 2-х т. СПб. : Изд. СПбГУ, 2006. Т. 1 : Власть в антропологическом дискурсе. С. 172–224.
Бунак В. В. Раса как историческое понятие // Наука о расах и расизм. Труды института антропологии МГУ. Вып. 4. М. ; Л. , 1938. С. 5–46.
Бутовская М. Л. Язык тела: природа и культура. М. : Научный мир, 2004.
Бутовская М. Л., Плюснин Ю. М. Принципы организации пространственного поведения у человека и высших приматов (сравнительный анализ) // Современная антропология и генетика и проблема рас у человека. М. : Изд-во Института этнологии и антропологии РАН, 1995. С. 91–144.
Введение // История древнего мира / Под ред. И. М. Дьяконова, В. Д. Нероновой, И. С. Свенцицкой. М. : Наука, 1989. Т. 1 : Ранняя древность. С. 5–30.
Вендина Т. И. Введение в языкознание : Учебное пособие для педагогических вузов. М. : Высшая школа, 2008.
Вишняцкий Л. Б. Введение в преисторию (проблемы антропогенеза). Кишинев : Высшая антропологическая школа, 2005.
Вишняцкий Л. Б. История одной случайности или происхождение человека. Фрязино : Век, 2005.
Вишняцкий Л. Б. Культурная динамика в середине позднего плейстоцена и причины верхнепалеолитической революции. СПб. : Изд-во СПбГУ, 2008.
Вольтман Л. Политическая антропология. Исследование о влиянии эволюционной теории на учение о политическом развитии народов. СПб. : Изд-во О. Н. Поповой, 1905.
Гофман А. Б., Левкович В. П. Обычай как форма социальной регуляции // Советская этнография. 1973. № 1. С. 14–23.
Гринин Л. Е., Марков А. В., Коротаев А. В. Макроэволюция в живой природе и обществе. М. : Либроком, 2009.
Давыдов Ю. Н. Культура — природа — традиция // Традиция в истории культуры. М. : Наука, 1978. С. 41–60.
Дарвин Ч. Происхождение видов путем естественного отбора / пер. К. А. Тимирязева с исправлениями и указателями под общей редакцией Н. И. Вавилова. Вводные статьи Н. И. Бухарина и Н. И. Вавилова. М. ; Л. : Сельхозгиз, 1935.
Дольник В. Р. Непослушное дитя биосферы. Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей. М. : Педагогика-Пресс, 1994.
Дольник В. Р., Указ. соч.; Пехов А. П. Биология с основами экологии. Серия «Учебники для вузов. Специальная литература». СПб. : Лань, 2000.
Донских О. А. К истокам языка. Новосибирск : Наука, 1988.
Дробышевский С. В. Достающее звено [Электронный ресурс] // Антропогенез.ру. URL: http://antropogenez.ru/zveno/ (дата обращения: 2.05.2012).
Дьяконов И. М. Пути истории. От древнейшего человека до наших дней. М. : Восточная литература, 1994.
Зорина З. А., Полетаева И. М. Основы этологии и генетики поведения. М. : МГУ, 1999.
Зубов А. А. Миф о нереальности внутривидового разнообразия человечества // Наука о человеке и общество: итоги, проблемы, перспективы. М. : Институт этнологии и антропологии РАН, 2003. С. 11–22.
Зубов А. А. Стабильность и адекватность таксономической номенклатуры, относящейся к ранним стадиям эволюции рода Homo // Этнографическое обозрение. 2010. № 2. С. 3–14.
Иорданский Н. Н. Эволюция жизни. М. : Академия, 2001.
Кирсанов В. Н. Краткий курс истории антропогенеза или сущность и происхождение труда, сознания и языка. М. : Палея, 1999.
Коротаев А. В. Социальная эволюция: факторы, закономерности, тенденции. М. : Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 2003.
Коротаев А. В., Малков А. С., Халтурина Д. А. Законы истории: Математическое моделирование исторических макропроцессов. Демография, экономика, войны. М. : КомКнига ; УРСС, 2005.
Костина А. В., Флиер А. Я. Тернарная функциональная модель культуры // Костина А. В., Флиер А. Я. Культура: между рабством конъюнктуры, рабством обычая и рабством статуса. М. : Согласие, 2011. С. 15–130.
Крадин Н. Н. Вождество: современное состояние и проблемы изучения // Ранние формы политической организации: от первобытности до государственности. М. : Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 1995. С. 11–61.
Крушинский Л. В. Биологические основы рассудочной деятельности. М. : Изд-во МГУ, 1986.
Крушинский Л. В. Эволюционно-генетические аспекты поведения. М. : Наука, 1991.
Ламберт Д. Доисторический человек: Кембриджский путеводитель. Л. : Недра, 1991.
Линней К. Система природы. Царство животных. Ч. 1–2. СПб., 1804–1805.
Лоренц К. Агрессия (так называемое зло). М. : Прогресс ; Универс, 1994.
Лотман Ю. М. Культура и информация // Методическая разработка по курсу «Основы теории литературы». Рига, 1990. С. 5–8.
Луман Н. Общество общества. Часть III. Эволюция. М. : Логос, 2005.
Луман Н. Социальные системы. Очерк общей теории. СПб. : Наука, 2007.
МакДоналд К. Эволюция и развитие // Этология человека на пороге 21 века: новые данные и старые проблемы. М. : Старый сад, 1999.
Маклюэн М. Галактика Гуттенберга. Сотворение человека печатной культуры. Киев : Ника-Центр, 2003.
Мак-Фарленд Д. Поведение животных: Психобиология, этология и эволюция. М. : Мир, 1988.
Малиновский Б. Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии // Малиновский Б. Избранное: Динамика культуры. М. : РОССПЭН, 2004. С. 437–860.
Маркарян Э. С. Очерки теории культуры. Ереван : Изд-во АН Армянской ССР, 1969.
Маркарян Э. С. Соотношение формационных и локальных исторических типов культуры // Этнографические исследования развития культуры. М. : Наука, 1985. С. 7–30.
Маркарян Э. С. Теория культуры и современная наука. М. : Мысль, 1983.
Марков А. В. Происхождение и эволюция человека. Обзор достижений палеоантропологии, сравнительной генетики и эволюционной психологии / Доклад, прочитанный в Институте биологии развития РАН 19 марта 2009 г. [Электронный ресурс] // Проблемы эволюции. URL: http://evolbiol.ru/markov_anthropogenes.htm (дата обращения: 10.08.2011).
Массон В. М. Проблема неолитической революции в свете новых данных археологии // Вопросы истории. 1970. № 6. С. 73–89.
Межуев В. М. Размышления о культуре и культурологии: культурология в контексте современного гуманитарного знания // Культурологическая парадигма: исследования по теории и истории культурологического знания и образования. Научный альманах / под ред. А. Я. Флиера. Вып. 1. Познавательные возможности культурологии. М. : Согласие, 2011. С. 20.
Мень А. В. История религии : В поисках Пути, Истины и Жизни : В 7 т. М. : СП «Слово», 1991–1992.
Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М. : АСТ ; Хранитель, 2006.
Мещеряков Б. Г., Мещерякова И. А. Введение в человекознание. М. : РГГУ, 1994.
Моисеев Н. Н. Алгоритмы развития. М. : Наука, 1987.
Морозов В. П. Занимательная биоакустика. М. : Знание, 1987.
Моррис Д. Голая обезьяна. Человек с точки зрения зоолога. СПб. : Амфора, 2001.
Назаретян А. П. Антропология насилия и культура самоорганизации. Очерки по эволюционно-исторической психологии. М. : УРСС, 2008.
Окладников А. П. Утро искусства. Л. : Искусство, 1967.
Осипова-Дербас Л. В. Эволюция цивилизации. СПб. : Европейский дом, 2002.
Парк Р. Экология человека // Теория общества. Фундаментальные проблемы. М. : Канон-Пресс-Ц ; Кучково поле, 1999. С. 384–400.
Перщиц А. И., Семёнов Ю. И., Шнирельман В. А. Война и мир в ранней истории человечества : В 2 т. М. : Институт этнологии и антропологии РАН, 1994.
Пинкер С. Язык как инстинкт. М. : Эдиториал УРСС, 2004.
Плюснин Ю. М. Инвариантные структуры отношений в бихевиоральных системах : Дисс. в форме научного доклада на соиск. уч. ст. д-ра филос. н. Новосибирск : ИФП СО РАН, 1993.
Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. М. : Мысль, 1974.
Резникова Ж. И. Интеллект и язык животных и человека. Основы когнитивной этологии. М. : Академкнига, 2005.
Резникова Ж. И., Рябко Б. Я. Первые шаги в поиске общих черт в языке человека и животных // Этология человека на пороге 21 века: новые данные и старые проблемы. М. : Старый сад, 1999.
Рерих Н. К. Культура и цивилизация М. : Международный Центр Рерихов, 1994.
Савельева И. М., Полетаев А. В. Социология знания о прошлом : Учебное пособие для вузов. М. : Изд. дом ГУ ВШЭ, 2005.
Салинз М. Экономика каменного века. М. : ОГИ, 1999.
Северцов А. С. Теория эволюции. М. : Владос, 2005.
Семёнов В. А. Первобытное искусство. Каменный век. Бронзовый век. СПб. : Азбука-классика, 2008.
Семёнов Ю. И. Введение во всемирную историю. Вып. 1–3. М. : Изд-во МФТИ, 1997–2001.
Семёнов Ю. И. Теоретические проблемы «экономической антропологии» // Этнологические исследования за рубежом. М. : Наука, 1973. С. 30–76.
Смирнов Ю. А. Лабиринт. Морфология преднамеренного погребения. М. : Наука, Восточная литература, 1997.
Столяр А. Д. Происхождение изобразительного искусства. М. : Искусство, 1985.
Тинберген Н. Социальное поведение животных. М. : Мир, 1993.
Токарев С. А. Обряды и мифы // Мифы народов мира. Энциклопедия : В 2-х т. М. : Советская энциклопедия, 1988. Т. 2. С. 235–237.
Токарев С. А. Религия в истории народов мира. М. : Политиздат,1986.
Толстой Л. Н. Что такое религия и в чем сущность ее? // Запрещенный Толстой. Вып. 1. СПб. : Фонд за выживание и развитие человечества, 1996.
Филиппова Г. Г. Зоопсихология и сравнительная психология : Учебное пособие для вузов. М. : Академия, 2007.
Флиер А. Я. Культурогенез. М. : РИК, 1995.
Флиер А. Я. Культурология для культурологов : Учебное пособие для аспирантов, докторантов и соискателей, а также преподавателей культурологии. М. : Академический проект, 2000.
Флиер А. Я. Неизбежна ли культура? (О границах социальной полезности культуры) // Личность. Культура. Общество. 2009. Т. XI. Вып. 1. (46/47). С. 90–99.
Флиер А. Я. Природа и культура // Культурология. XX век : Энциклопедия. СПб. : Университетская книга, 1998. С. 137–138.
Флиер А. Я. Трудная судьба покойника // Флиер А. Я. Некультурные функции культуры. М. : МГУКИ, 2008. С. 155–172.
Флиер А. Я., Полетаева М. А. Динамика культуры (культурные процессы) // Флиер А. Я., Полетаева М. А. Тезаурус основных понятий культурологии. М. : МГУКИ, 2008. С. 274–280.
Формозов А. А. Памятники первобытного искусства на территории СССР. М. : Наука, 1966.
Франкфорт Г., Франкфорт Г. А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии философии. Духовные искания древнего человека. М. : Наука, 1984.
Фрейд З. Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии. СПб. : Азбука-классика, 2005.
Фридрих И. История письма. М. : Наука, 1979.
Фролов Б. А. Первобытная графика Европы. М. : Наука, 1992.
Швырев B. C. Рациональность как ценность культуры // Вопросы философии. 1992. № 6. С. 91–105.
Шер Я. А., Вишняцкий Л. Б., Бледнова Н. С. Происхождение знакового поведения. М. : Научный мир, 2004.
Шнирельман В.А, Возникновение производящего хозяйства. М. : Наука, 1989.
Экологические и эволюционные аспекты поведения животных. М. : Наука, 1974.
Элиаде М. Миф о вечном возвращении. СПб. : Алетейя, 1998.
Энгельс Ф. Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т. 20.
Ясперс К. Смысл и назначение истории. М. : Политиздат, 1991.
Assmann J. Das kulturelle Gedächtnis. Schrift, Erinnerung und politische Identität in frühen Hochkulturen. München : C. H. Beck, 1992.
Beck R. B., Black L., Krieger L. S., Naylor P. C., Shabaka D. I. World History: Patterns of Interaction. Evanston, Il : McDougal Littell Inc., 2007.
Beer C. G. Instinct // Encyclopedia of the Social Sciences. Vol. 7. N. Y. : Free Press, 1968. P. 345–347.
Bostrom N. The Future of Human Evolution // Death and Anti-Death: Two Hundred Years After Kant, Fifty Years after Turing / Ed. by Ch. Tandy. Palo Alto, CA : Ria University Press, 2004. P. 339–371.
Boyd W. C., Asimov I. Races and People. N. Y. : Abelard-Schuman, 1955.
Butler C. Prehistoric Flintwork. Strood : Tempus, 2005.
Carneiro R. L. The Chiefdom: Precursor of the State // The Transition to Statehood in the New World / Ed. by G. D. Jones and R. R. Kautz. Cambridge ; N.Y. : Cambridge University Press, 1981. P. 37–79.
Childe G. Man Makes Himself. Oxford : Oxford University Press, 1936.
Cochran G., Harpending H. The 10.000 Year Explosion: How Civilization Accelerated Human Evolution. N. Y. : Basic Books, 2009.
Cohen M. N. The Food Crisis in Prehistory: Overpopulation and the Origins of Agriculture. New Haven, CT : Yale University Press, 1977.
Coppens Y. Origines de l'homme. De la matière à la conscience. Paris : De Vive Voix, 2010.
Corballis M. C. From Hand to Mouth: The Origins of Language. Princeton : Princeton University Press, 2002.
Darwin Ch. R. On the Origin of Species by Means of Natural Selection, or the Preservation of Favored Races in the Struggle for Life. L. : John Murray, 1859.
Durkheim É. Les Formes élémentaires de la vie religieuse. Paris : Les Presses universitaires de France, 1912.
Eliade M. Le Mythe de l'éternel retour : Arhétypes et répétitio. Paris : Gallimard, 1949.
Engels F. Herrn Eugen Dühring's Umwälzung der Wissenschaft. Philosophie. Politische Oekonoinie Sozialismus. Leipzig, 1878.
Ferguson A. An Essay on the History of Civil Society. L. : T. Cadell, 1782.
Finley M. I. The Ancient Economy. Berkeley ; Los Angeles, CA : University of California Press, 1974.
Frankfort H., Frankfort H. A., Wilson J. A., Jacobsen T. Before Philosophy. The Intellectual Adventure of Ancient Man. Baltimore : Penguin Books, 1946.
Freud S. Totem und Tabu. Einige Übereinstimmungen im Seelenleben der Wilden und der Neurotiker. Wien : Hugo Heller, 1913.
Friedrich J. Geschichte der Schrift. Heidelberg : Carl Winter, 1966.
Human Diet: Its Origin and Evolution / ed. by P. S. Ungar, M. F. Teaford. Westport : Bergin & Garvey, 2002.
Innovation in Cultural Systems. Contributions from Evolutionary Anthropology / Ed. by M. J. O’Brien, S. J. Shennan. Cambridge, MA ; L. : The MIT Press, 2010.
Jaspers K. The Origin and Goal of History. New Haven, CT : Yale University Press, 1953.
Kurzweil R. The Singularity Is Near: When Humans Transcend Biology. N. Y. : Viking Penguin, 2005.
Lambert D. The Cambridge Guide to Prehistoric Man. Cambridge : Cambridge University Press, 1987.
Leakey R., Lewin R. Origins Reconsidered. L. : Little, Brown & Co, 1992.
Linnaeus C. Systema naturae sive regna tria naturae systematice proposita per classes, ordines, genera, & species. Lugduni Batavorum [Leyden] : apud Theodorum Haak, 1735.
Lorenz K. Z. Das sogenannte Böse zur Naturgeschichte der Aggression. Wien : Verlag Dr. G Borotha-Schoeler, 1963.
Lorenz K. Z. Studies in Animal and Human Behavior. Vols. 1 and 2. Cambridge, MA : Harvard University Press, 1970–1971.
Luhmann N. Die Gesellschaft der Gesellschaft (1.3 Evolution). Frankfurt am Main : Suhrkamp Verlag, 1997.
Luhmann N. Soziale systeme. Grundriss einer algemeinen theorie. Frankfurt am Main : Suhrkamp, 1984.
MacDonald K. Evolution and Development. L. : UCL Press, 1998.
Malinowski B. K. The Sexual Life of Savages in North-Western Melanesia : An Ethnographic Account of Courtship, Marriage and Family Life among the Natives of the Trobriand Islands, British New Guinea / With a preface by H. Ellis. L. : George Routledge & Sons, 1929.
McClellan J. E., Dorn H. Science and Technology in World History : An Introduction. Baltimore ; L. : The Johns Hopkins University Press, 2006.
McFarland D. Op. cit.; Jerison H. J. Evolution and the Brain and Intelligence. N. Y. : Academic Press, 1973.
McFarland D. Animal Behavior: Psychobiology, Ethology and Evolution. Menlo Park, CA : Benjamin Cummings, 1985.
McLuhan M. The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographic Man. Toronto : University of Toronto Press, 1962.
Merton R. K. Social Theory and Social Structure. N. Y.: Free Press, 1957.
Morris D. The Naked Ape: A Zoologist's Study of the Human Animal. N. Y. : Delta Book, 1969.
Park R. E. Human Ecology // Park R. E. On Social Control and Collective Behavior / Ed. by R. H. Turner. Chicago : University of Chicago Press, 1967. P. 69–84.
Pinker S. The Language Instinct. N. Y. : William Morrow and Company Inc., 1994.
Rappaport R. A. Ritual and Religion in the Making of Humanity. Cambridge : Cambridge University Press, 1999.
Redman Ch. E. Rise of Civilization: From Early Hunters to Urban Society in the Ancient Near East. San Francisco : Freeman, 1978.
Sahlins M. D. Stone Age Economics. N. Y. : Aldine, 1974.
Sauer C. O. Agricultural Origins and Dispersals. Cambridge, MA : MIT Press, 1952.
Shapiro J. A. Evolution: A View from the 21st Century. Upper Saddle River, NJ : FT Press Science, 2011.
Smith J. Z. To Take Place: Toward Theory in Ritual. Chicago : University of Chicago Press, 1987.
Stoking G. W. Race, Culture and Evolution : Essays in the History of Anthropology. N. Y. : The Free Press, 1968.
Tinbergen N. Social Behavior in Animals. L. : Methuen, 1953.
Ward P. Future Evolution: An Illuminated History of Life to Come. N. Y.: W. H. Freeman, 2001.
Woltmann L. Politische Anthropologie. Eine Untersuchung über den Einfluß der Descendenztheorie auf die Lehre von der politischem Entwicklung der Völker. Eisenach ; Leipzig : Thüringische Verlag-Anstalt, 1903.
Young S. Designer Evolution: A Transhumanist Manifesto. N. Y.: Prometheus Books, 2005.
BIBLIOGRAPHY (TRANSLITERATION)
Azimov A., Boid U. Rasy i narody. Gen, mutatsiia i evoliutsiia cheloveka. M. : Tsentrpoligraf, 2003.
Alekseev V. P. Geograficheskie ochagi formirovaniia chelovecheskikh ras. M. : Mysl', 1985.
Alekseev V. P. Istoricheskaia antropologiia i etnogenez. M. : Nauka, 1989.
Alekseev V. P., Pershits A. I. Istoriia pervobytnogo obshchestva : Uchebnik. M. : Vysshaia shkola, 1990.
Arutiunov S. A. Narody i kul'tury: Razvitie i vzaimodeistvie. M. : Nauka, 1989.
Arutiunov S. A., Cheboksarov N. N. Peredacha informatsii kak mekhanizm sushchestvovaniia etnosotsial'nykh i biologicheskikh grupp chelovechestva // Rasy i narody. Vyp. 2. M. : Nauka, 1972. S. 8–30.
Assman Ia. Kul'turnaia pamiat': Pis'mo, pamiat' o proshlom i politicheskaia identichnost' v vysokikh kul'turakh drevnosti. M. : Iazyki slavianskoi kul'tury, 2004.
Bateneva T. Homo altaiensis [Elektronnyi resurs] // Izvestiia. 1.04.2010. URL: http://izvestia.ru/news/360188 (data obrashcheniia: 15.08.2012).
Bakholdina V. Iu. Proiskhozhdenie cheloveka. Nakhodki, terminy, gipotezy. M. : Folium, 2004.
Belkov P. L. Sotsial'naia stratifikatsiia i sredstva upravleniia v doklassovom i predklassovom obshchestve // Rannie formy sotsial'noi stratifikatsii. M. : Vostochnaia literatura, 1993. S. 71–98.
Berezkin Iu. E., Areal'noe raspredelenie fol'klorno-mifologicheskikh motivov // Istoriia i matematika: Analiz i modelirovanie sotsial'no-istoricheskikh protsessov. M. : KomKniga ; URSS, 2007. S. 205–232.
Bogatyreva O. A. Sotsial'nye tsikly v zhivoi prirode: neevoliutsionnaia paradigma. Ch. I. Novosibirsk : IFP SO RAN, 1994.
Bogoiavlenskaia D. B. Psikhologiia tvorcheskikh sposobnostei. M. : Akademiia, 2002.
Boduen de Kurtene I. A. Ob odnoi iz storon postepennogo ochelovecheniia iazyka v protsesse razvitiia ot obez'iany k cheloveku v oblasti proiznosheniia v sviazi s antropologiei // Ezhegodnik Rossiiskogo antropologicheskogo obshchestva. 1905. Ch. I.
Borinskaia S. A. O geneticheskikh otlichiiakh cheloveka i shimpanze [Elektronnyi resurs] // Antropogenez.ru. URL: http://antropogenez.ru/article/75/ (data obrashcheniia: 20.06.2012).
Bocharov V. V. Istoki vlasti // Antropologiia vlasti : V 2-kh t. SPb. : Izd. SPbGU, 2006. T. 1 : Vlast' v antropologicheskom diskurse. S. 172–224.
Bunak V. V. Rasa kak istoricheskoe poniatie // Nauka o rasakh i rasizm. Trudy instituta antropologii MGU. Vyp. 4. M. ; L. , 1938. S. 5–46.
Butovskaia M. L. Iazyk tela: priroda i kul'tura. M. : Nauchnyi mir, 2004.
Butovskaia M. L., Pliusnin Iu. M. Printsipy organizatsii prostranstvennogo povedeniia u cheloveka i vysshikh primatov (sravnitel'nyi analiz) // Sovremennaia antropologiia i genetika i problema ras u cheloveka. M. : Izd-vo Instituta etnologii i antropologii RAN, 1995. S. 91–144.
Vvedenie // Istoriia drevnego mira / Pod red. I. M. D'iakonova, V. D. Neronovoi, I. S. Sventsitskoi. M. : Nauka, 1989. T. 1 : Ranniaia drevnost'. S. 5–30.
Vendina T. I. Vvedenie v iazykoznanie : Uchebnoe posobie dlia pedagogicheskikh vuzov. M. : Vysshaia shkola, 2008.
Vishniatskii L. B. Vvedenie v preistoriiu (problemy antropogeneza). Kishinev : Vysshaia antropologicheskaia shkola, 2005.
Vishniatskii L. B. Istoriia odnoi sluchainosti ili proiskhozhdenie cheloveka. Friazino : Vek, 2005.
Vishniatskii L. B. Kul'turnaia dinamika v seredine pozdnego pleistotsena i prichiny verkhnepaleoliticheskoi revoliutsii. SPb. : Izd-vo SPbGU, 2008.
Vol'tman L. Politicheskaia antropologiia. Issledovanie o vliianii evoliutsionnoi teorii na uchenie o politicheskom razvitii narodov. SPb. : Izd-vo O. N. Popovoi, 1905.
Gofman A. B., Levkovich V. P. Obychai kak forma sotsial'noi reguliatsii // Sovetskaia etnografiia. 1973. № 1. S. 14–23.
Grinin L. E., Markov A. V., Korotaev A. V. Makroevoliutsiia v zhivoi prirode i obshchestve. M. : Librokom, 2009.
Davydov Iu. N. Kul'tura — priroda — traditsiia // Traditsiia v istorii kul'tury. M. : Nauka, 1978. S. 41–60.
Darvin Ch. Proiskhozhdenie vidov putem estestvennogo otbora / per. K. A. Timiriazeva s ispravleniiami i ukazateliami pod obshchei redaktsiei N. I. Vavilova. Vvodnye stat'i N. I. Bukharina i N. I. Vavilova. M. ; L. : Sel'khozgiz, 1935.
Dol'nik V. R. Neposlushnoe ditia biosfery. Besedy o povedenii cheloveka v kompanii ptits, zverei i detei. M. : Pedagogika-Press, 1994.
Dol'nik V. R., Ukaz. soch.; Pekhov A. P. Biologiia s osnovami ekologii. Seriia «Uchebniki dlia vuzov. Spetsial'naia literatura». SPb. : Lan', 2000.
Donskikh O. A. K istokam iazyka. Novosibirsk : Nauka, 1988.
Drobyshevskii S. V. Dostaiushchee zveno [Elektronnyi resurs] // Antropogenez.ru. URL: http://antropogenez.ru/zveno/ (data obrashcheniia: 2.05.2012).
D'iakonov I. M. Puti istorii. Ot drevneishego cheloveka do nashikh dnei. M. : Vostochnaia literatura, 1994.
Zorina Z. A., Poletaeva I. M. Osnovy etologii i genetiki povedeniia. M. : MGU, 1999.
Zubov A. A. Mif o nereal'nosti vnutrividovogo raznoobraziia chelovechestva // Nauka o cheloveke i obshchestvo: itogi, problemy, perspektivy. M. : Institut etnologii i antropologii RAN, 2003. S. 11–22.
Zubov A. A. Stabil'nost' i adekvatnost' taksonomicheskoi nomenklatury, otnosiashcheisia k rannim stadiiam evoliutsii roda Homo // Etnograficheskoe obozrenie. 2010. № 2. S. 3–14.
Iordanskii N. N. Evoliutsiia zhizni. M. : Akademiia, 2001.
Kirsanov V. N. Kratkii kurs istorii antropogeneza ili sushchnost' i proiskhozhdenie truda, soznaniia i iazyka. M. : Paleia, 1999.
Korotaev A. V. Sotsial'naia evoliutsiia: faktory, zakonomernosti, tendentsii. M. : Izd. firma «Vostochnaia literatura» RAN, 2003.
Korotaev A. V., Malkov A. S., Khalturina D. A. Zakony istorii: Matematicheskoe modelirovanie istoricheskikh makroprotsessov. Demografiia, ekonomika, voiny. M. : KomKniga ; URSS, 2005.
Kostina A. V., Flier A. Ia. Ternarnaia funktsional'naia model' kul'tury // Kostina A. V., Flier A. Ia. Kul'tura: mezhdu rabstvom kon"iunktury, rabstvom obychaia i rabstvom statusa. M. : Soglasie, 2011. S. 15–130.
Kradin N. N. Vozhdestvo: sovremennoe sostoianie i problemy izucheniia // Rannie formy politicheskoi organizatsii: ot pervobytnosti do gosudarstvennosti. M. : Izd. firma «Vostochnaia literatura» RAN, 1995. S. 11–61.
Krushinskii L. V. Biologicheskie osnovy rassudochnoi deiatel'nosti. M. : Izd-vo MGU, 1986.
Krushinskii L. V. Evoliutsionno-geneticheskie aspekty povedeniia. M. : Nauka, 1991.
Lambert D. Doistoricheskii chelovek: Kembridzhskii putevoditel'. L. : Nedra, 1991.
Linnei K. Sistema prirody. Tsarstvo zhivotnykh. Ch. 1–2. SPb., 1804–1805.
Lorents K. Agressiia (tak nazyvaemoe zlo). M. : Progress ; Univers, 1994.
Lotman Iu. M. Kul'tura i informatsiia // Metodicheskaia razrabotka po kursu «Osnovy teorii literatury». Riga, 1990. S. 5–8.
Luman N. Obshchestvo obshchestva. Chast' III. Evoliutsiia. M. : Logos, 2005.
Mak-Farlend D. Povedenie zhivotnykh: Psikhobiologiia, etologiia i evoliutsiia. M. : Mir, 1988.
Malinovskii B. Seksual'naia zhizn' dikarei Severo-Zapadnoi Melanezii // Malinovskii B. Izbrannoe: Dinamika kul'tury. M. : ROSSPEN, 2004. S. 437–860.
Markarian E. S. Ocherki teorii kul'tury. Erevan : Izd-vo AN Armianskoi SSR, 1969.
Markarian E. S. Sootnoshenie formatsionnykh i lokal'nykh istoricheskikh tipov kul'tury // Etnograficheskie issledovaniia razvitiia kul'tury. M. : Nauka, 1985. S. 7–30.
Markarian E. S. Teoriia kul'tury i sovremennaia nauka. M. : Mysl', 1983.
Markov A. V. Proiskhozhdenie i evoliutsiia cheloveka. Obzor dostizhenii paleoantropologii, sravnitel'noi genetiki i evoliutsionnoi psikhologii / Doklad, prochitannyi v Institute biologii razvitiia RAN 19 marta 2009 g. [Elektronnyi resurs] // Problemy evoliutsii. URL: http://evolbiol.ru/markov_anthropogenes.htm (data obrashcheniia: 10.08.2011).
Masson V. M. Problema neoliticheskoi revoliutsii v svete novykh dannykh arkheologii // Voprosy istorii. 1970. № 6. S. 73–89.
Mezhuev V. M. Razmyshleniia o kul'ture i kul'turologii: kul'turologiia v kontekste sovremennogo gumanitarnogo znaniia // Kul'turologicheskaia paradigma: issledovaniia po teorii i istorii kul'turologicheskogo znaniia i obrazovaniia. Nauchnyi al'manakh / pod red. A. Ia. Fliera. Vyp. 1. Poznavatel'nye vozmozhnosti kul'turologii. M. : Soglasie, 2011. S. 20.
Men' A. V. Istoriia religii : V poiskakh Puti, Istiny i Zhizni : V 7 t. M. : SP «Slovo», 1991–1992.
Merton R. Sotsial'naia teoriia i sotsial'naia struktura. M. : AST ; Khranitel', 2006.
Meshcheriakov B. G., Meshcheriakova I. A. Vvedenie v chelovekoznanie. M. : RGGU, 1994.
Moiseev N. N. Algoritmy razvitiia. M. : Nauka, 1987.
Morozov V. P. Zanimatel'naia bioakustika. M. : Znanie, 1987.
Morris D. Golaia obez'iana. Chelovek s tochki zreniia zoologa. SPb. : Amfora, 2001.
Nazaretian A. P. Antropologiia nasiliia i kul'tura samoorganizatsii. Ocherki po evoliutsionno-istoricheskoi psikhologii. M. : URSS, 2008.
Okladnikov A. P. Utro iskusstva. L. : Iskusstvo, 1967.
Osipova-Derbas L. V. Evoliutsiia tsivilizatsii. SPb. : Evropeiskii dom, 2002.
Park R. Ekologiia cheloveka // Teoriia obshchestva. Fundamental'nye problemy. M. : Kanon-Press-Ts ; Kuchkovo pole, 1999. S. 384–400.
Pershchits A. I., Semenov Iu. I., Shnirel'man V. A. Voina i mir v rannei istorii chelovechestva : V 2 t. M. : Institut etnologii i antropologii RAN, 1994.
Pinker S. Iazyk kak instinkt. M. : Editorial URSS, 2004.
Pliusnin Iu. M. Invariantnye struktury otnoshenii v bikhevioral'nykh sistemakh : Diss. v forme nauchnogo doklada na soisk. uch. st. d-ra filos. n. Novosibirsk : IFP SO RAN, 1993.
Porshnev B. F. O nachale chelovecheskoi istorii. M. : Mysl', 1974.
Reznikova Zh. I. Intellekt i iazyk zhivotnykh i cheloveka. Osnovy kognitivnoi etologii. M. : Akademkniga, 2005.
Reznikova Zh. I., Riabko B. Ia. Pervye shagi v poiske obshchikh chert v iazyke cheloveka i zhivotnykh // Etologiia cheloveka na poroge 21 veka: novye dannye i starye problemy. M. : Staryi sad, 1999.
Rerikh N. K. Kul'tura i tsivilizatsiia M. : Mezhdunarodnyi Tsentr Rerikhov, 1994.
Savel'eva I. M., Poletaev A. V. Sotsiologiia znaniia o proshlom : Uchebnoe posobie dlia vuzov. M. : Izd. dom GU VShE, 2005.
Salinz M. Ekonomika kamennogo veka. M. : OGI, 1999.
Severtsov A. S. Teoriia evoliutsii. M. : Vlados, 2005.
Semenov V. A. Pervobytnoe iskusstvo. Kamennyi vek. Bronzovyi vek. SPb. : Azbuka-klassika, 2008.
Semenov Iu. I. Vvedenie vo vsemirnuiu istoriiu. Vyp. 1–3. M. : Izd-vo MFTI, 1997–2001.
Semenov Iu. I. Teoreticheskie problemy «ekonomicheskoi antropologii» // Etnologicheskie issledovaniia za rubezhom. M. : Nauka, 1973. S. 30–76.
Smirnov Iu. A. Labirint. Morfologiia prednamerennogo pogrebeniia. M. : Nauka, Vostochnaia literatura, 1997.
Stoliar A. D. Proiskhozhdenie izobrazitel'nogo iskusstva. M. : Iskusstvo, 1985.
Tinbergen N. Sotsial'noe povedenie zhivotnykh. M. : Mir, 1993.
Tokarev S. A. Obriady i mify // Mify narodov mira. Entsiklopediia : V 2-kh t. M. : Sovetskaia entsiklopediia, 1988. T. 2. S. 235–237.
Tokarev S. A. Religiia v istorii narodov mira. M. : Politizdat,1986.
Tolstoi L. N. Chto takoe religiia i v chem sushchnost' ee? // Zapreshchennyi Tolstoi. Vyp. 1. SPb. : Fond za vyzhivanie i razvitie chelovechestva, 1996.
Filippova G. G. Zoopsikhologiia i sravnitel'naia psikhologiia : Uchebnoe posobie dlia vuzov. M. : Akademiia, 2007.
Flier A. Ia. Kul'turogenez. M. : RIK, 1995.
Flier A. Ia. Kul'turologiia dlia kul'turologov : Uchebnoe posobie dlia aspirantov, doktorantov i soiskatelei, a takzhe prepodavatelei kul'turologii. M. : Akademicheskii proekt, 2000.
Flier A. Ia. Neizbezhna li kul'tura? (O granitsakh sotsial'noi poleznosti kul'tury) // Lichnost'. Kul'tura. Obshchestvo. 2009. T. XI. Vyp. 1. (46/47). S. 90–99.
Flier A. Ia. Priroda i kul'tura // Kul'turologiia. XX vek : Entsiklopediia. SPb. : Universitetskaia kniga, 1998. S. 137–138.
Flier A. Ia. Trudnaia sud'ba pokoinika // Flier A. Ia. Nekul'turnye funktsii kul'tury. M. : MGUKI, 2008. S. 155–172.
Flier A. Ia., Poletaeva M. A. Dinamika kul'tury (kul'turnye protsessy) // Flier A. Ia., Poletaeva M. A. Tezaurus osnovnykh poniatii kul'turologii. M. : MGUKI, 2008. S. 274–280.
Formozov A. A. Pamiatniki pervobytnogo iskusstva na territorii SSSR. M. : Nauka, 1966.
Frankfort G., Frankfort G. A., Uilson Dzh., Iakobsen T. V preddverii filosofii. Dukhovnye iskaniia drevnego cheloveka. M. : Nauka, 1984.
Freid Z. Totem i tabu. Psikhologiia pervobytnoi kul'tury i religii. SPb. : Azbuka-klassika, 2005.
Fridrikh I. Istoriia pis'ma. M. : Nauka, 1979.
Frolov B. A. Pervobytnaia grafika Evropy. M. : Nauka, 1992.
Shvyrev B. C. Ratsional'nost' kak tsennost' kul'tury // Voprosy filosofii. 1992. № 6. S. 91–105.
Sher Ia. A., Vishniatskii L. B., Blednova N. S. Proiskhozhdenie znakovogo povedeniia. M. : Nauchnyi mir, 2004.
Shnirel'man V.A, Vozniknovenie proizvodiashchego khoziaistva. M. : Nauka, 1989.
Ekologicheskie i evoliutsionnye aspekty povedeniia zhivotnykh. M. : Nauka, 1974.
Eliade M. Mif o vechnom vozvrashchenii. SPb. : Aleteiia, 1998.
Engel's F. Perevorot v nauke, proizvedennyi gospodinom Evgeniem Diuringom // K. Marks i F. Engel's. Soch. Izd. 2-e. T. 20.
Iaspers K. Smysl i naznachenie istorii. M. : Politizdat, 1991.
Assmann J. Das kulturelle Gedächtnis. Schrift, Erinnerung und politische Identität in frühen Hochkulturen. München : C. H. Beck, 1992.
Beck R. B., Black L., Krieger L. S., Naylor P. C., Shabaka D. I. World History: Patterns of Interaction. Evanston, Il : McDougal Littell Inc., 2007.
Beer C. G. Instinct // Encyclopedia of the Social Sciences. Vol. 7. N. Y. : Free Press, 1968. P. 345–347.
Bostrom N. The Future of Human Evolution // Death and Anti-Death: Two Hundred Years After Kant, Fifty Years after Turing / Ed. by Ch. Tandy. Palo Alto, CA : Ria University Press, 2004. P. 339–371.
Boyd W. C., Asimov I. Races and People. N. Y. : Abelard-Schuman, 1955.
Butler C. Prehistoric Flintwork. Strood : Tempus, 2005.
Carneiro R. L. The Chiefdom: Precursor of the State // The Transition to Statehood in the New World / Ed. by G. D. Jones and R. R. Kautz. Cambridge ; N.Y. : Cambridge University Press, 1981. P. 37–79.
Childe G. Man Makes Himself. Oxford : Oxford University Press, 1936.
Cochran G., Harpending H. The 10.000 Year Explosion: How Civilization Accelerated Human Evolution. N. Y. : Basic Books, 2009.
Cohen M. N. The Food Crisis in Prehistory: Overpopulation and the Origins of Agriculture. New Haven, CT : Yale University Press, 1977.
Coppens Y. Origines de l'homme. De la matière à la conscience. Paris : De Vive Voix, 2010.
Corballis M. C. From Hand to Mouth: The Origins of Language. Princeton : Princeton University Press, 2002.
Darwin Ch. R. On the Origin of Species by Means of Natural Selection, or the Preservation of Favored Races in the Struggle for Life. L. : John Murray, 1859.
Durkheim É. Les Formes élémentaires de la vie religieuse. Paris : Les Presses universitaires de France, 1912.
Eliade M. Le Mythe de l'éternel retour : Arhétypes et répétitio. Paris : Gallimard, 1949.
Engels F. Herrn Eugen Dühring's Umwälzung der Wissenschaft. Philosophie. Politische Oekonoinie Sozialismus. Leipzig, 1878.
Ferguson A. An Essay on the History of Civil Society. L. : T. Cadell, 1782.
Finley M. I. The Ancient Economy. Berkeley ; Los Angeles, CA : University of California Press, 1974.
Frankfort H., Frankfort H. A., Wilson J. A., Jacobsen T. Before Philosophy. The Intellectual Adventure of Ancient Man. Baltimore : Penguin Books, 1946.
Freud S. Totem und Tabu. Einige Übereinstimmungen im Seelenleben der Wilden und der Neurotiker. Wien : Hugo Heller, 1913.
Friedrich J. Geschichte der Schrift. Heidelberg : Carl Winter, 1966.
Human Diet: Its Origin and Evolution / ed. by P. S. Ungar, M. F. Teaford. Westport : Bergin & Garvey, 2002.
Innovation in Cultural Systems. Contributions from Evolutionary Anthropology / Ed. by M. J. O’Brien, S. J. Shennan. Cambridge, MA ; L. : The MIT Press, 2010.
Jaspers K. The Origin and Goal of History. New Haven, CT : Yale University Press, 1953.
Kurzweil R. The Singularity Is Near: When Humans Transcend Biology. N. Y. : Viking Penguin, 2005.
Lambert D. The Cambridge Guide to Prehistoric Man. Cambridge : Cambridge University Press, 1987.
Leakey R., Lewin R. Origins Reconsidered. L. : Little, Brown & Co, 1992.
Linnaeus C. Systema naturae sive regna tria naturae systematice proposita per classes, ordines, genera, & species. Lugduni Batavorum [Leyden] : apud Theodorum Haak, 1735.
Lorenz K. Z. Das sogenannte Böse zur Naturgeschichte der Aggression. Wien : Verlag Dr. G Borotha-Schoeler, 1963.
Lorenz K. Z. Studies in Animal and Human Behavior. Vols. 1 and 2. Cambridge, MA : Harvard University Press, 1970–1971.
Luhmann N. Die Gesellschaft der Gesellschaft (1.3 Evolution). Frankfurt am Main : Suhrkamp Verlag, 1997.
Luhmann N. Soziale systeme. Grundriss einer algemeinen theorie. Frankfurt am Main : Suhrkamp, 1984.
MacDonald K. Evolution and Development. L. : UCL Press, 1998.
Malinowski B. K. The Sexual Life of Savages in North-Western Melanesia : An Ethnographic Account of Courtship, Marriage and Family Life among the Natives of the Trobriand Islands, British New Guinea / With a preface by H. Ellis. L. : George Routledge & Sons, 1929.
McClellan J. E., Dorn H. Science and Technology in World History : An Introduction. Baltimore ; L. : The Johns Hopkins University Press, 2006.
McFarland D. Op. cit.; Jerison H. J. Evolution and the Brain and Intelligence. N. Y. : Academic Press, 1973.
McFarland D. Animal Behavior: Psychobiology, Ethology and Evolution. Menlo Park, CA : Benjamin Cummings, 1985.
McLuhan M. The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographic Man. Toronto : University of Toronto Press, 1962.
Merton R. K. Social Theory and Social Structure. N. Y.: Free Press, 1957.
Morris D. The Naked Ape: A Zoologist's Study of the Human Animal. N. Y. : Delta Book, 1969.
Park R. E. Human Ecology // Park R. E. On Social Control and Collective Behavior / Ed. by R. H. Turner. Chicago : University of Chicago Press, 1967. P. 69–84.
Pinker S. The Language Instinct. N. Y. : William Morrow and Company Inc., 1994.
Rappaport R. A. Ritual and Religion in the Making of Humanity. Cambridge : Cambridge University Press, 1999.
Redman Ch. E. Rise of Civilization: From Early Hunters to Urban Society in the Ancient Near East. San Francisco : Freeman, 1978.
Sahlins M. D. Stone Age Economics. N. Y. : Aldine, 1974.
Sauer C. O. Agricultural Origins and Dispersals. Cambridge, MA : MIT Press, 1952.
Shapiro J. A. Evolution: A View from the 21st Century. Upper Saddle River, NJ : FT Press Science, 2011.
Smith J. Z. To Take Place: Toward Theory in Ritual. Chicago : University of Chicago Press, 1987.
Stoking G. W. Race, Culture and Evolution : Essays in the History of Anthropology. N. Y. : The Free Press, 1968.
Tinbergen N. Social Behavior in Animals. L. : Methuen, 1953.
Ward P. Future Evolution: An Illuminated History of Life to Come. N. Y.: W. H. Freeman, 2001.
Woltmann L. Politische Anthropologie. Eine Untersuchung über den Einfluß der Descendenztheorie auf die Lehre von der politischem Entwicklung der Völker. Eisenach ; Leipzig : Thüringische Verlag-Anstalt, 1903.
Young S. Designer Evolution: A Transhumanist Manifesto. N. Y.: Prometheus Books, 2005.
Flier Andrey Iakovlevich, Doctor of Science (philosophy), professor of the Philosophy, Culturology and Politology Department at Moscow University for the Humanities, the chairman of the Scientific Panel at Scientific and Educational Culturological Society. Tel.: +7 (499) 374-55-11.