Горюнков С. В. Введение в мифологическую теорию культурогенеза. Часть IV. Матричный принцип и эволюция

Goriunkov S. V. Introduction into the Mythological Theory of Culture Genesis. Part IV. The Matrix Principle and Evolution

Аннотация ◊ В статье проверены на совместимость структуры эволюционного процесса и матричного принципа.

Ключевые слова: эволюционный процесс, матричный принцип, иерархия структурных уровней, биологическое время, «вторая» природа.

Absrtract ◊ In the article the structures of evolutionary process and the matrix principle are checked up for compatibility.

Keywords: evolutionary process, the matrix principle, the hierarchy of structural levels, biological time, the “second” nature.

Тот факт, что способность к самовоспроизводству оказывается фундаментальным свойством не только клеточного и видового уровней организации живой материи, но и её надорганизменного — социокультурного уровня, ставит нас перед необходимостью заново переосмыслить исходные позиции, с которых концепция структурных уровней в своё время стартовала.

В первую очередь нужно вспомнить об условиях и обстоятельствах возникновения общей теории систем. «Мною, — писал её создатель Людвиг фон Берталанфи, — была предложена в 30-е годы программа теории открытых систем, основанная скорее на том тривиальном факте, что организм представляет собой открытую систему, нежели на какой-либо развёрнутой биологической теории, существовавшей в то время. На этой базе возникла необходимость распространить традиционную физическую теорию на биофизику… Впоследствии оказалось возможным дальнейшее обобщение. Выяснилось, что ко многим явлениям биологии, а также явлениям бихевиоральных и социальных наук применимы определённые математические понятия и модели, которые неприложимы к объектам, исследуемым в физике и химии, и в этом смысле превосходят физику как образец “точной науки”. Стало также очевидным структурное подобие, изоморфизм таких моделей, построенных для различных областей; при этом в центре внимания оказались проблемы порядка, организации, целостности, телеологии и т. д., которые демонстративно исключались из рассмотрения в механистической науке. Такова в общих чертах исходная идея “общей теории систем”»[1].

Особо оговаривалась непосредственная предпосылка самой идеи «изоморфизмов»: фундаментальное для общей теории систем понятие иерархического порядка. «Сейчас мы видим вселенную как огромную иерархию, включающую элементарные частицы, атомные ядра, атомы, молекулы, высокомолекулярные соединения, изобилие структур между молекулами и клетками, клетки организма и надындивидуальные организации. Такая иерархия проявляется как в “структурах”, так и в “функциях”… Структура (т. е. порядок частей) и функция (т. е. порядок процессов) могут быть одним и тем же: в физическом мире вещество превращается в движение энергии, а в биологическом мире структуры являются выражением определённых процессов… (выделено мною. — С. Г.). Общая теория иерархического порядка, очевидно, будет важнейшей составной частью общей теории систем. Принципы иерархического порядка могут быть сформулированы в вербальном порядке; уже существуют некоторые полуматематические идеи на этот счёт, связанные с матричной теорией, и соответствующие формулировки в терминах математической логики. Большое значение, видимо, будет иметь исчисление иерархии. Проблема иерархического порядка тесно связана с вопросами эволюции, араморфоза и меры организации; последнюю, видимо, невозможно адекватно выразить ни в энергетических терминах (энтропия), ни в терминах теории информации (биты). В конечном счёте динамика и иерархический порядок могут представлять собой одно и то же»[2] (выделено мною. — С. Г.).

При содействии Л. фон Берталанфи в США было организовано «Общество исследований в общей теории систем», в функции которого входило: «1 — исследование изоморфизмов понятий, законов и моделей в различных областях науки для их переноса из одной дисциплины в другую; 2 — способствование построению адекватных теоретических моделей для тех областей науки, в которых они отсутствуют; 3 — минимизация дублирования теоретических исследований в различных научных областях; 4 — содействие выявлению единства науки путём установления связей между специалистами различных наук»[3]. Но не случайными оказались и постоянно звучавшие в высказываниях Берталанфи отсылки в перспективу («…будет иметь…», «…может представлять…»). Хотя мода на системную терминологию и вошла в научный обиход, в целом ОТС в истории научной мысли оказалась не столько революцией, сколько её ранним предвестием, «первым звонком», довольно быстро заглушенным инерционными тенденциями.

Причина — та, что в своей заявленной форме системное видение реальности вступало в непримиримое противоречие с традиционными предпосылочными установками классической науки. С точки зрения общей теории систем, единая концепция мира должна была основываться «не на лапласовской надежде свести в конце концов все уровни реальности к уровню физики, но скорее на изоморфизме законов в различных областях»[4]. Уже здесь просматривалась чуждая современному научному мышлению «идея объекта, сравнимого или, более того, превосходящего по совершенству исследователя»[5]. Да и сама программа системных исследований прямо ориентировала на сознательный выход из рамок классической методологии. «Поскольку, — утверждал Берталанфи, — фундаментальный признак живого — организация, традиционные способы исследования отдельных частей и процессов не могут дать полного описания живых явлений. Такие исследования не содержат информации о координации частей и процессов. Поэтому главной задачей биологии должно стать открытие законов, действующих в живых системах на всех уровнях организации»[6].

Более того: создатель ОТС прямо предсказал неизбежность ревизии предпосылочных оснований господствующей научной парадигмы. «Если мир представляет собой иерархию организованных целостностей, — писал он, — то и образ человека должен отличаться от его образа в мире физических частиц, где случайные события выступают в качестве последней и единственной “истины”. Мир символов, ценностей, социальных и культурных сущностей представляется в этом случае гораздо более “реальным”, а его встроенность в космический порядок оказывается подходящим “мостом” между “двумя культурами”… — наукой и гуманитарным мироощущением, технологией и историей, естественными и социальными науками или сторонами любой другой сформулированной по аналогичному принципу антитезы»[7].

На тот же скрытый потенциал ОТС указал, хотя и косвенно, У. Р. Эшби — кибернетик, введший в научный обиход понятие «самоорганизации», а впоследствии раскритиковавший его как недостаточно научное[8]. Знаменательно, что общую теорию систем Эшби высоко оценил именно за её парадигматическую новизну – за способность сказать о происхождении жизни на Земле «нечто такое, что решительно противоречит всем высказываниям по этому вопросу с момента возникновения теории эволюции»[9].

И всё же, повторюсь, общая теоретическая и методологическая почва для адекватного восприятия системных предвосхищений оказалась мало подготовленной. Да и сам Л. Берталанфи был недостаточно последователен в отстаивании парадигматической новизны собственной теории. Если принять его «постулат… об иерархической субординации частей, простирающейся к надорганизменным уровням, то напрашивается вывод, что истоки биологической организации надо искать, двигаясь по иерархии не от простого к сложному “снизу-вверх”, а наоборот – “сверху-вниз”, т. е. в конечном счёте вне организма… Но сам Берталанфи не сделал такого вывода, а объявил признаком живого некую “первичную активность организма”, не объяснив этого понятия, а сводя его к другим столь же неопределённым (“свобода выбора”, “эквифинальность” и т. д.)»[10].

Такая непоследовательность неизбежно заводила общую теорию систем в тупик эклектического совмещения синергетической и системной методологий. Дело в том, что, хотя эта эклектика и выдаётся до сих пор за «дальнейшее развитие системного подхода», но на самом деле обе методологии принципиально несовместимы. Синергетическая методология, при всех своих претензиях на качественную новизну, никогда не выходила за рамки традиционной идеи прогрессирующего усложнения мира[11]. И не могла выйти, поскольку была простой модернизацией языка эволюционной парадигмы[12]. В этом смысле она несла на себе все недостатки последней, что и отметил У. Р. Эшби: «Так как ни об одной системе нельзя строго утверждать, что она является самоорганизующейся, и так как выражение “самоорганизующаяся” ведёт к укоренению весьма путаного и противоречивого представления о данной проблеме, это выражение, вероятно, вообще не следовало бы употреблять»[13].

Системная же методология ориентировала на радикальное переосмысление эмпирических данных эволюционизма с целью включения их в качественно иную парадигму изначально сложного мира. Но поскольку общий уровень коллективного научного сознания к такому переосмыслению оказался не готов, то и само переосмысление приняло форму адаптации собственно-системных идей к традиционно-эволюционистским. Эта-то адаптация и обернулась, в конечном счёте, выхолащиванием сути системных исследований. «Потолком» их достижений явилась, как известно, разработка частных программ и рекомендаций по управлению социально-экономическими и инженерно-техническими процессами[14]. И хотя интерес к проблеме иерархического порядка в отечественной системологии никогда не ослабевал[15], сама проблема стала трактоваться, по преимуществу, как методологически спорная — не способная «привести к позитивным результатам»[16].

К счастью для отечественной науки, общая теория систем оказалась в ней не единственной «стартовой площадкой», стимулировавшей изучение проблемы сложных иерархических систем. Примерно в то же самое время, когда Берталанфи только приступал к созданию своей теории, сходные идеи, но осмысляемые с иных позиций и на несколько иной фактологической базе, прозвучали в работах В. И. Вернадского — в его трудах, посвящённых исследованию структуры живого вещества.

Отправной точкой для Вернадского явилась необходимость критического пересмотра традиционных научных представлений о начале жизни на Земле — необходимость, вызванная несовпадением эмпирических данных с господствовавшими в науке того времени теоретическими представлениями. Общий ход мыслей Вернадского выглядел примерно так:

«Научно вопрос о начале жизни на земле сводится… к вопросу о начале в ней биосферы. И только в этой форме он должен сейчас изучаться. Вне биосферы мы жизнь научно не знаем и проявлений её научно не видим»[17]. «…Должен считаться незыблемым “принцип Реди” («всё живое происходит от живого». — С. Г.) — то великое эмпирическое обобщение, которое было установлено в XVII в. и которое неизменно подтверждается научным опытом и наблюдением»[18]. «Необходимо считаться с особенностью геохимических функций живых организмов и механизма биосферы, вызывающих сложность жизни, существование неразрывного комплекса организмов, распадающихся на многочисленные морфологически различные формы … Должен был одновременно появиться сложный комплекс живых форм, развернувшийся затем в современную живую природу»[19] (выделено мною. — С. Г.). «Среди миллионов видов нет ни одного, который мог бы исполнять один все геохимические функции жизни, которые существуют в биосфере изначала. Следовательно, изначала морфологический состав живой природы в биосфере должен был быть сложным»[20]. «Вывод о необходимости одновременной чрезвычайно разнообразной геохимической функции в биосфере представителей жизни — является основным условием, определяющим характер её появления»[21].

«Можно только удивляться могуществу консервативных традиций в биологии, — писал один из популяризаторов наследия Вернадского, — благодаря которому эти идеи… долго заслонялись господствующей концепцией “монополии организма”»[22]. Впрочем, удивляться как раз и не стоило, потому что новые идеи носили не столько биологический, сколько общенаучный теоретико-познавательный характер, выходящий далеко за сферу компетенции собственно биологии. А в самой теоретико-познавательной области эти идеи тоже вступали в противоречие с господствовавшими установками, — к чему Вернадский постоянно, хотя и осторожно, привлекал научное внимание. «Мы не можем дать сейчас ясных и точных научных и философских определений ни в одной области изучения природы. Все основные понятия естествознания, как, например, понятие пространства, времени, вещества, химического элемента, движения и т. д., всегда неизбежно… заключают элемент иррационального, не поддаются точному и ясному логическому выражению… Мы… не в состоянии схватить в логических формах выражений всё бесконечное разнообразие природы или какой бы то ни было её части… наше понятие не охватывает того реально изучаемого объекта, для которого оно нами создано. При углублении в это понятие мы неизбежно сталкиваемся с несовершенством нашего логического аппарата, нашего слова, и на всяком шагу будем встречаться с противоречиями между ним и реальной действительностью»[23].

Здесь Вернадский, предвосхищая, как всегда, методологическую проблематику, говорит своими словами о затрудняющей всякое понимание полисемической природе понятий и о проистекающей отсюда бессознательной зависимости мышления (в том числе научного) от языковой семантики[24]. Чем и объясняется типичная для его собственного мышления установка на примат эмпирики над философией: «Правильным является… стремление, всё более и более преобладающее в научных исканиях… подходить к изучению её (жизни. — С. Г.) явлений чисто эмпирически, считаться с невозможностью дать ей “объяснение”, т. е. дать ей место в нашем абстрактном космосе, научно построенном из моделей-гипотез»[25].

Классическим образцом эмпирического подхода к проблеме явилось разделение Вернадским двух, считавшихся взаимосвязанными, вопросов: о начале жизни на Земле и о происхождении видов. «Эволюционный процесс идёт в определённой жизненной среде, состав и масса которой неизменны в геологическом времени так же, как неизменна та энергия, которая эту жизненную среду поддерживает. Выйти за пределы этой жизненной среды нельзя путём изучения происхождения видов. А проблема начала жизни связана с проблемой создания самой жизненной среды, в пределах которой идёт жизненный процесс, т. е. эта проблема выходит за пределы среды. Жизненная среда — монолит жизни, живая природа — явным образом не представляет случайное, незакономерное явление. Она явным образом имеет определённую структуру, представляет форму организованности, неизменно существующую в геологическом времени и неизменно связанную с организованностью биосферы»[26].

Отсюда прямо вытекала постановка вопроса о конкретном способе этой организованности — об иерархии структурных уровней биосферы. Сам Вернадский указывал на уровни одноклеточных и многоклеточных организмов, видовых популяций и биогеоценозов, не говоря уже о самом биосферном уровне. К вариациям на эту же тему свелись и все последующие исчисления иерархии. Так, Н. В. Тимофеев-Ресовский выделял четыре основных уровня: молекулярно-генетический, онтогенетический, популяционный и биогеоценотический (из содержания его работ видно, что молекулярно-генетическим он называл клеточный уровень, а онтогенетическим — организменный)[27]. То же — у А. А. Ляпунова: «Следуя известной концепции Н. В. Тимофеева-Ресовского, мы выделяем четыре основных уровня организации живой природы: клеточный, организменный, популяционный и биогеоценотический»[28]. И почти то же — у В. Н. Беклемишева: «Наиболее сложной из всех систем является живой покров Земли, включающий в свой состав все живые существа нашей планеты. Среди более индивидуальных типов организации мы можем выделить несколько уровней по степени сложности, по конструктивному рангу. Таковы клеточный уровень…, уровень многоклеточного животного, уровень кормуса многоклеточных… (кормус — термин, означающий здесь высшее целое, образованное путем объединения особей многоклеточных — С. Г.) <…> Иерархия последовательно включающих друг в друга… организаций — вот структура живого покрова Земли»[29].

Наблюдались, впрочем, и колебания в определении количества уровней. «Недавно нами было предложено выделять пять основных уровней организации живого: 1 — организменный (единица — особь, индивид); 2 — популяционно-видовой (единица — отдельная популяция или группа популяций, т. е. вид); 3 — биоценотический (единица — конкретный биоценоз); 4 — формационный (единица — фауна и флора относительно замкнутой биогеографической области, например, тайга, саванна, гилея, тундра); 5 — биосферный (геомерида, или всё живое вещество биосферы). В пределах же каждого из основных уровней организации живого предлагалось различать ступени развития…»[30]. Позднее Е. М. Лавренко… высказал замечания в пользу объединения двух уровней организации, формационного и биосферного, в единый биостроматический. Это предложение должно быть принято… Таким образом, мы возвращаемся к тем четырём первичным формам организации жизни, которые были предложены В. И. Вернадским. Эти четыре формы организации живого являются членами иерархического ряда, который можно назвать первичным рядом систем (организменная — популяционно-видовая — биоценотическая — биостроматическая)»[31].

Нужно сказать, что с идеями В. И. Вернадского происходит примерно то же самое, что и с идеями Л. фон Берталанфи: они постоянно подвергаются «втискиванию» в прокрустово ложе чуждых им представлений. Причина ясна: общий для этих идей взгляд на мир как на изначально сложный хотя и не считается уже методологически ошибочным, но, тем не менее, остаётся глубоко чуждым традиционному научному сознанию. Его прежнее категорическое неприятие (как «идеалистического», «виталистического» и т. д.) перешло сегодня в скрыто-инерционную фазу, где идея изначальной сложности мира сосуществует с господствующей идеей его эволюционного усложнения на правах научной экзотики,терпимой лишь по необходимости (по невозможности «запретить»). И это можно понять: своей непривычностью идея изначальной сложности уже на уровне бессознательного рефлекса раздражает ту, достаточно большую, часть научного сообщества, которая представляет собой рутинную самовоспроизводящуюся «систему правил игры в науку» с её главным правилом: не задумываться над предпосылками собственного мышления. С другой стороны, идея изначально сложной действительности, до сих пор не имеющая опоры в адекватной себе картине мира, и вправду с большим трудом воспринимается той стороной современного научного сознания, которое не приучено доверять одной лишь эмпирике.

Типичный пример противоречивого восприятия идей В. И. Вернадского находим у автора, который только что (см. выше) демонстрировал, как своё научное достижение, возвращение к предложенным В. И. Вернадским четырём формам организации живого. В той же работе, чуть ниже, он пишет уже о недопустимости стремления «уточнять» принадлежность систем к тому или иному уровню из-за возникающих при этом затруднений: «затруднения ни в коей мере не должны сбивать исследователей на старые позиции исканий единых иерархических рядов»[32] (курсив мой — С. Г.).

Причина выдвигаемого требования вроде бы серьёзна: нельзя уточнять принадлежность систем к тому или иному уровню «в большей мере, чем это позволяют сами объекты»[33]. Но, спрашивается: откуда взялась претензия на знание «меры»? И зачем вообще тогда нужна иерархическая идея? Ведь главный стимул поиска иерархических рядов, предельно чётко сформулированный в общей теории систем, заключается в обнаружении изоморфизмов как инструмента «минимизации дублирования теоретических исследований в различных научных областях» и «содействия выявлению единства науки путём установления связей между специалистами различных наук»[34].

Главное же: в чём тогда смысл «возвращения» к идеям Вернадского? Ведь для самого Вернадского вопрос о критерии выделения уровней — далеко не последний: «Мы уже много знаем о многообразии явлений и уровней жизни, но всё ещё не понимаем (курсив мой — С. Г.) её сущности, не можем найти “чего-то” общего, присущего всему многообразию живого, т. е. установить критерий живого»[35].

Позиция, выражаемая формулой «всё ещё не понимаем», диаметрально противоположна позиции, выражаемой формулой «ни в коей мере не должны искать…». Вторая позиция подразумевает, что всё главное уже нашли, в то время как первая – что всё ещё не нашли, но хотим найти. И, по большому счёту, вторая позиция в науке преобладает. Вот что, например, писал об уровнях иерархии создатель теории функциональных систем П. К. Анохин: «Мне не раз приходилось слышать замечания, что система с результатом – это “специальный случай” системы. Но тогда очень важно было бы узнать, что является у “системы без результата” тем фактором, который обеспечивает переход, выражаясь языком Эшби, “от неорганизованного к организованному”, т. е. от хаоса взаимодействий к системе?»[36] «Главное качество биологической системы и состоит в том, что она непрерывно и активно производит перебор степеней свободы множества компонентов, часто даже в микроинтервалах времени, чтобы включить те из них, которые приближают организм к получению полезного результата»[37]. А в этом случае и сама «иерархия систем превращается в иерархию результатов каждой из субсистем предыдущего уровня»[38].

Но иерархия результатов потому только и «иерархия», что подразумевает наличие некоего, пронизывающего её, «инвариантного ядра». А что конкретно должен представлять собой инвариантный результат применительно к уровням биологической иерархии? Вернадский, как мы видели, прямого ответа не даёт. Хотя и указывает в одном из своих биогеохимических очерков на способность организмов к размножению как на «одно из самых основных – если не самое основное – всегда присущих живому свойств»[39]. «Уже К. Линней ясно видел, что это свойство должно считаться основным для живого. Той непроходимой гранью, которая отделяет его от мёртвой, косной материи. Мысль о значении этого явления в понимании жизни ярко была выражена более 2000 лет назад гениальной интуицией великого грека Плотина. Многовековой упорной работой натуралистов-систематиков, точных наблюдателей природы, собран здесь огромный запас фактов, но редка область биологии, куда бы так медленно проникала синтезирующая мысль; где бы так мало явное значение явления отвечало уделяемому ему вниманию»[40].

Очевидно, что Вернадский говорит здесь о самовоспроизводстве как о критерии выделения, по меньшей мере, двух уровней организации живой материи: клеточного и организменного. Распространять данный критерий на надорганизменные уровни, начала и концы которых недоступны непосредственному наблюдению, он, как эмпирик, не имеет прямых оснований. Но имеет основания косвенные, на которых и заостряет внимание.

Одно из таких косвенных оснований — это сама концепция происхождения жизни как изначально сложного комплекса организмов: единственным научно-оправданным объяснением этой концепции могло бы явиться допущение о существовании в историческом прошлом биосферы её «матричного обеспечения». Второе косвенное основание связано с теми свойствами живого вещества, которые, «коренным образом изменяя традиционные научные представления о пространстве, времени, энергии и материи», вынуждают ставить вопрос о «космической сущности феномена жизни»[41]. Наконец, третье косвенное основание связано с той, во многом ещё непонятной, спецификой биосферы, которая определяется ролью в ней человеческого фактора.

Это третье основание заслуживает самостоятельного рассмотрения.

В 1925 году в “Revue générale des sciences” была опубликована на французском языке статья В. И. Вернадского, к основным идеям которой он впоследствии неоднократно возвращался в других своих работах. На русском языке статья была напечатана, с небольшими изменениями, в 1940 году в сборнике биогеохимических очерков. Суть статьи сводилась к следующему.

«В биосфере существует великая геологическая, быть может космическая, сила, планетное действие которой обычно не принимается во внимание в представлениях о космосе, представлениях научных или имеющих научную основу. Эта сила, по-видимому, не есть проявление энергии или новая особенная её форма. Она не может быть во всяком случае просто и ясно выражена в форме известных нам видов энергии. Однако действие этой силы на течение земных энергетических явлений глубоко и сильно и должно, следовательно, иметь отражение… в бытии самой планеты. Эта сила есть разум человека, устремлённая и организованная воля его, как существа общественного. Проявление этой силы в окружающей среде явилось после мириада веков выражением единства совокупности организмов — монолита жизни — «живого вещества», — одной лишь частью которого является человечество. Но в последние века человеческое общество всё более выделяется по своему влиянию на среду, окружающую живое вещество. Это общество становится в биосфере, т. е. в верхней оболочке нашей планеты, единственным в своём роде агентом, могущество которого растёт с ходом времени со всё увеличивающейся быстротой. Оно одно изменяет новым образом и с возрастающей быстротой структуру самых основ биосферы. Оно становится всё более независимым от других форм жизни и эволюционирует к новому жизненному проявлению»[42].

В других работах этого же периода Вернадский констатирует факт резкого несоответствия научной (физической) картины мира тому научному (живому, по Вернадскому) труду, который кладётся в её основу. «Невольно зарождается сомнение, не позволяющее натуралистам мириться с приматом математических, астрономических и физико-химических наук, вытекающим из современного научного построения мироздания». И там же: «Ясно, что жизнь не отделима от космоса, и её изучение должно отразиться — может быть, очень сильно — на его научном облике»[43].

Как бы предвидя долгий процесс перевода традиционного научного образа мышления на «неклассические рельсы», Вернадский придаёт этим своим соображениям, да и вообще всему своему научному творчеству этого периода такую форму, которая, максимально полно используя резервы господствующей парадигмы, в то же время исподволь ориентирует исследовательскую мысль на осознание примата явлений жизни, причём в первую очередь новейших её явлений, связанных с существованием человека. А всё, что выглядело преждевременным в текущих научных исследованиях, нашло своё выражение в прогнозе: «То, что вчера казалось научно невозможным, завтра может оказаться научно необходимым». «Мы подходим к очень ответственному времени, к коренному изменению нашего научного мировоззрения». «Если подтвердится, что жизнь есть не планетное, а космическое явление — последствия этого для биологических и гуманитарных концепций будут чрезвычайны»[44].

Данный прогноз очень долго ассоциировался с гипотезой Г. Рихтера, Г. Гельмгольца и С. Аррениуса о рассеянных в космосе мельчайших зародышах жизни (Вернадский, кстати, тоже не отвергал идею «панспермии»). На самом же деле речь здесь идёт о том, что окружающая нас и включающая нас в себя действительность — это не мёртвое пространство-время физиков, дополненное «вкраплениями» в него эволюционно возникших биологических образований, а некое неразрывное, аналогичное квантовому, единство наблюдаемой и наблюдающей частей реальности, т. е.живая организация.

Специфика всякой живой организации заключается в том, что протекающие в ней процессы, внешне похожие на усложнение, на самом деле являются процессами перевода скрытых форм сложности в явные. И уже только поэтому концепция «живой действительности» предполагает осмысление эволюционно-исторической проблематики с точки зрения её соответствия структуре матричного принципа.

На практике такое осмысление означает, что явление, которое мы привыкли называть «эволюционно-историческим процессом», нужно образно совместить со структурой матричного принципа и затем посмотреть, что именно представляет собой результат совмещения. Этот результат и должен явиться наглядным объяснением сути концепции «живой действительности».

Общее представление о способе совмещения даёт схема:

Из схемы видно, что явление, называемое «эволюционно-историческим процессом», при его наложении на структуру матричного принципа начинает выглядеть как производное двух самостоятельных, но органически вытекающих один из другого самовоспроизводственных циклов (на схеме это «производное» затонировано). Видно, что в предыдущем самовоспроизводственном цикле затонированная часть схемы выполняла дочернюю функцию, а в текущем выполняет матричную (перемена функции обозначена перевёртыванием затонированного полукружия). Видно также, что незатонированная составляющая предыдущего цикла — это гипотетическая матрица. Наконец, видно, что с точки зрения своего соответствия структуре матричного принципа «эволюционно-исторический процесс» может быть интерпретирован следующим образом:

1 — этап, связанный с прогрессирующим развитием биологических форм, является на самом деле этапом вызревания дочерней системы на гипотетической матричной. Геологически читаемая продолжительность этого этапа — от архея вплоть до начала плейстоцена (плейстоцен — это эпоха великих оледенений).

2 — этап, связанный с промежуточным положением между биологической и социокультурной линиями эволюции, является на самом деле этапом отделения дочерней системы от гипотетической матричной и, соответственно, этапом превращения бывшей дочерней системы в новую матричную систему. Геологически читаемая продолжительность этого этапа совпадает с длительностью эпохи плейстоцена (в конце которой, как считается, на земле появился палеолитический человек современного вида).

3 — этап, связанный с возрастанием в нём роли антропогенного фактора (начиная с конца плейстоцена и по сегодняшний день), является на самом деле началом нового самовоспроизводственного цикла. Геологически читаемая продолжительность этого этапа совпадает с длительностью текущей эпохи голоцена — от неолита до современной технической цивилизации (где последняя поддаётся интерпретации в категориях матричного принципа: как «вторая природа», стремящаяся достигнуть уровня сложности «первой»). А память о матрице предыдущего цикла пережиточно сохраняется на этом этапе в мифорелигиозных представлениях об «ином мире» — мире «первопредков», «демиургов», «людей древнего народа» и т. п.

Разумеется, всё сказанное нужно воспринимать в свете соображений В. И. Вернадского о «биологическом (неравномерном) времени».

6. МАТРИЧНЫЙ ПРИНЦИП И БИОЛОГИЧЕСКОЕ ВРЕМЯ

Интерпретация промежуточного этапа остаётся пока чисто гипотетической (в её пользу говорит лишь то, что функцию порубежья между биологической и социокультурной линиями эволюции выполняет именно кризисная эпоха великих оледенений). Но очевидно, что интерпретация промежуточного этапа могла бы считаться доказанной, если бы удалось экспериментально подтвердить интерпретацию первого этапа (звучащую, напоминаю, так: эволюция биологических форм является внешним, непосредственно наблюдаемым выражением более фундаментального — самовоспроизводственного процесса).

Существо задачи можно пояснить на примере с биогенетическим законом: «онтогенез — краткое повторение филогенеза». С точки зрения изоморфизма законов, общих как для видового, так и для биосферного уровней организации живого, этот закон абсолютно непоследователен. То есть, выдвигая на первый план сходство явлений, он как бы затушёвывает их различие, состоящее в том, что начало онтогенеза осуществляется в условиях внутриутробной фазы развития (или — иначе говоря — фазы вызревания дочерней системы на матричной), а начало филогенеза обходится, как принято считать, без таковой. Последовательная же интерпретация биогенетического закона должна предполагать наличие «внутриутробной» фазы не только в онтогенезе, но и в филогенезе. А это значит, что необходимо допустить гипотетическое существование в эволюционном прошлом нашей биосферы самого условия и причины эволюции — управляющей матрицы.

Проверка гипотезы возможна на основе концепции В. И. Вернадского о неравномерном (биологическом) времени, — поскольку за исходное при изучении этой неравномерности Вернадский предлагал взять существование поколений[45], т. е. всё тот же матричный принцип.

Взятый за исходное, матричный принцип подразумевает наличие в самовоспроизводственном цикле фазы, в которой скорость созревания дочерней системы во много раз превышает скорость течения времени в матричной. Например, в многоклеточной самовоспроизводящейся системе интерфаза клеток плода по сравнению с интерфазой клеток материнского организма очень коротка, особенно на начальной стадии «дробления». То же самое должно наблюдаться (в силу постулированного для иерархических структур изоморфизма) и на биосферном уровне: внутреннее время дочерней системы должно течь во много раз быстрее, чем внутреннее время гипотетической матричной — с тем, однако, чтобы постепенно замедляться. То есть, время дочерней системы (с которой в данном случае отождествляется наша биосфера) должно характеризоваться постепенным его замедлением.

Характеризуется ли оно таким замедлением на самом деле? Да, если свидетельства такого замедления усматривать в некоторых загадках геологического времени, имеющих отношение к хронологии докембрия и кембрия. «При сравнении геохронологических дат фанерозоя и рифея вырисовывается малопонятная картина. Оказалось, что геологические свиты, осадочные формации и крупные геологические циклы формировались в рифее в 5–8 раз медленнее, чем в фанерозое…», хотя «общий тип строения осадочных толщ рифея поразительно сходен с более поздними. При изучении разрезов мы видим те же особенности строения осадочных толщ, одинаковую слоистость пород, одинаковые текстурные признаки. Очевидно, что мы имеем дело с особым явлением — загадкой радиоактивных часов земли, для которой пока нет удовлетворительного объяснения. Мы можем лишь утверждать, что миллионы лет докембрия и миллионы лет фанерозоя, определённые изотопными методами, — разные величины. Цифры “абсолютного возраста” докембрия, имеющие огромное значение для корреляции разрезов, не могут быть использованы для решения общих вопросов геологической истории, установления ранга стратиграфических подразделений докембрия и других выкладок»[46].

Понимать это следует так: измерение геологического времени миллионами лет, ставшее возможным благодаря лабораторному использованию изотопных методов, создаёт впечатление замедленности хода времени на древнейших стадиях геологической истории земли по сравнению с позднейшими её стадиями. Но сопоставление лабораторных данных с данными визуального наблюдения заставляет думать, что измерение геологического времени миллионами лет не даёт истинного представления о длительности эволюционного процесса, потому что сама частота «тикания» геологических часов в истории биосферы обнаруживает свойство неравномерности (что и названо «загадкой радиоактивных часов земли»). Если же в своём начале геологическое время «тикает» с особенно высокой частотой, постепенно снижая её (а только так и можно интерпретировать «загадку радиоактивных часов земли»), то данный факт приходится принимать за доказательство замедления внутрибиосферного времени.

Можно предложить «проверку проверки»: если замедление времени в биосфере действительно служит косвенным свидетельством существования в прошлом (до плейстоцена включительно) гипотетический матричной системы, то среди текстов, описывающих мифологическую модель мира «изнутри» (с позиции внутреннего наблюдателя), должен существовать и такой их класс, в котором было бы зафиксировано наличие двух пространственно-временных планов, соответствующих матричному и дочернему, с соответствующей замедленностью времени в матричном.

Обращаясь к самим текстам, мы видим, что, действительно, представление о двуплановости мифологического пространства является принципиальной его характеристикой (имеется в виду дополнительный к основному план «иного мира», принимающий в фольклорно-мифологических текстах форму «верхнего», «нижнего», «подводного» и т. п. — в зависимости от средств его достижения.). Мы видим, далее, что один план всегда принадлежит некой «курирующей силе» (мифическим «первопредкам», «людям древнего народа»), а другой — непосредственным носителям данной мифологической традиции, занимающим подчиненное по отношению к этой курирующей силе место. Мы видим также, что важнейший мифологический мотив — это описание способов перемещения из одного пространственно-временного плана в другой (иллюстрацией к таким описаниям может служить — помимо самих фольклорно-мифологических текстов — весь международный материал по изучению обряда инициации, а также по изучению комплекса шаманских представлений), и что внутреннее время одного из планов, действительно, замедлено по сравнению с временем другого (международный сюжет: герой проникает в иной мир и проводит там некое время, а по возвращении узнает, что дома за несколько часов или дней его отсутствия прошло много лет). Наконец, мы видим, что способ организации обоих планов как единой модели всегда обусловлен ролью объектов, выполняющих в фольклорно-мифологических текстах функцию «пуповины» («мировое древо» и его аллоформы), и что прекращением функционирования этих объектов знаменуется обычно распад двуплановой модели (смена её исторической «одноплановой» моделью).

Похоже, что подобного рода перекрестные проверки могли бы быть сколь угодно усложняемы и детализируемы.

Интерпретация последнего этапа эволюционно-исторического процесса (текущего цикла, связанного с возрастанием в нём роли антропогенного фактора) вызовет, по-видимому, наименьшее количество возражений, так как перед традиционно настроенными исследователями уже встаёт в полный рост загадка сущности «техносферы». Суть загадки — в том, что внутри эволюционного процесса явственно вычленяется особая линия эволюции: создание и усложнение рукотворного мира вещей, Второй Природы, противостоящей структурно и функционально Первой. Состыковать обе линии — в этом и заключается сегодня важнейшая мировоззренческая проблема, от решения которой зависит понимание нами самих себя и своего места в мире.

Решение этой проблемы осуществляется в рамках огромного множества научно-технических направлений. А начало им всем положила в своё время книга, выпущенная Институтом экотехники — международной исследовательской организацией, занимавшейся углублённым изучением биосферы планеты и разработкой экологически рациональных методов ведения хозяйства. Авторы книги, руководители института председатель Марк Нельсон и исполнительный секретарь главного проекта «Космические биосферы» Джон Аллен поставили перед собой задачу разработать теоретические основы «биосферики» — комплексной научной дисциплины, изучающей условия жизни и деятельности живых организмов. Начали они с чёткого разграничения собственно биосферы (в их терминологии — «Биосферы-1») и искусственных сред, способных обеспечить нормальную жизнедеятельность человека на земле и в космосе (в их терминологии — «Биосферы-2»). Отталкиваясь во многом от предвосхищений К. Э. Циолковского, опираясь на труды В. И. Вернадского, широко используя результаты исследований западных учёных, авторы попытались раскрыть механизм взаимодействия «Биосферы-1» и «Биосферы-2». С этой целью они проанализировали структуру, функции и тенденции развития «Биосферы-2» в её соотносимости с основными этапами прошлой эволюции «Биосферы-1», особо отмечая наличие антагонистического фактора между биосферами (скорость роста технических нововведений намного превышает темпы приспособления живой природы к изменениям, вызываемым деятельностью человека). И хотя основная часть книги посвящена сугубо прикладным вопросам, связанным с экологией техники и техникой экологии (всё это вместе взятое авторы и называют «экотехникой»), затрагивается и чисто теоретический, мировоззренческий аспект проблемы, особенно в подведении главной мысли о необходимости сохранения «Биосферы-1» и одновременно неизбежности разрастания компонентов «Биосферы-2» до масштабов, соответствующих масштабу самой Природы[47].

Нельзя не заметить, что в целом весь этот круг идей (восходящих к софокловскому «чтобы узнать вещь, нужно её сделать»[48]) придаёт метафорическому противопоставлению «первой» и «второй» природы новый, более строгий и глубокий смысл: эволюция «второй» природы предстаёт перед нами как процесс, ориентированный на достижение «второй» природой степени сложности «первой». То есть, она предстаёт перед нами как выражение структуры матричного принципа.

В деталях этой структуры, как и следовало ожидать, узнаются фундаментальнейшие мифологические архетипы. Вот лишь несколько наиболее очевидных соответствий:

1 — «Вторая природа» — это опредмеченное лицо культуры, это рукотворный мир необходимых человеку вещей. Человек вне «второй природы» не может быть назван человеком в полном смысле этого слова; им он становится лишь как обладатель вещи, лишь как неразрывное единство «человек + орудие», «человек + одежда», «человек + жилище», где «орудие», «одежда» и «жилище» важны не только сами по себе, но и как частные примеры замещения ими некоего подсознательного человеческого идеала — универсального средства достижения целей. — Но точно таким же обладателем универсального средства достижения целей является и мифический персонаж, существо двойной природы: «человек + одежда (звериная, растительная, предметная)», «человек + жилище (домовина, храм, очаг и др.)», «человек + орудие (самый широкий круг предметов вплоть до классической фольклорной реминисценции универсального средства — волшебной палочки)». Можно сказать, что мифологическая концепция вещи как бы игнорирует её «суетную» сторону (технологическую, экономическую, бытовую и т. д.), акцентируя внимание исключительно на сущностной стороне. То есть вещи мифических персонажей — это не те продукты общественного производства и потребления, необходимость постоянного обновления которых, тяготеющая над человеком, делает его «белкой в историческом колесе», а кодовые обозначения чего-то такого, что способно пролить свет на скрытый потенциал самой человеческой природы.

2 — В целевом аспекте «вторая» природа может быть понята сегодня не с точки зрения своего функционального назначения, а с точки зрения отражённого в её названии идеала («природа»), — это хорошо видно из самой сущности таких научных направлений, как бионика, теория искусственного интеллекта и др. То есть в целевом своём аспекте «вторая» природа наделена очевидной тенденцией к достижению уровня сложности «первой». И если в начале такой тенденции «вещь» выглядит как всего лишь хайдеггеровский «путь творца к самому себе», то в конце «пути» логично ожидать её превращения в подобие творца. — Но ведь и персонаж мифа — это воплощение его неразрывного единства не только с «чудесным предметом», но и с персонифицированным эквивалентом «чудесного предмета» — с «чудесным помощником» (что, кстати, подтверждается и на производном от мифов материале волшебной сказки: «Рассмотрение помощника неотделимо от рассмотрения волшебных предметов. Они действуют совершенно одинаково»[49]). А образ «чудесного помощника» слишком уж явственно отсылает к той, пронизывающей всю мифологическую систему представлений, концепции «двойничества» («близнечества», «заместительства» и др.), без которой и сама эта система попросту «не работает».

3 — побудительной причиной созидания и совершенствования людьми «второй» природы является их стремление освободить себя от наиболее обременительных сторон собственной трудовой деятельности (весь научно-технический прогресс, по сути, сводится к сотворению всё более и более совершенных «чудесных помощников», забирающих на себя львиную долю рутинного труда). — Но ведь и в мифах мы видим точно такие же, выражаемые от имени «богов», побудительные мотивы, сопровождающие их демиургическую деятельность. Вот как, в частности, звучат они в одном ассиро-вавилонском тексте, где «боги», изнурённые непосильным трудом, обращаются к Энки (к Великому Премудрому Разуму) с просьбой создать «нечто, что богов заменит», и тот создаёт, «по образу себе подобному», род человеческий:

«Мир людей как божьих творений» предстаёт перед нами в этих строках как вершина возможностей, потенциально скрытых в сущности «второй» природы. Но эти же строки содержат в себе скрытое объяснение и той специфики «божьих творений», которую правильнее всего было бы назвать спецификой «выпущенного на волю джинна». На человека возлагаются функции их создателей; поэтому соотношение «творцы-творения» оборачивается в мифах не подчинённостью вторых первым («богов младшего поколения» — «богам старшего поколения», «людей нового народа» — «людям древнего народа» и т. п.), а претензией вторых на равенство с первыми. Отсюда — так наз. «богоборческие» мотивы. И отсюда же — как частный аспект проявления этих мотивов — ситуация, вынуждающая, например, персонажей одного центральноамериканского мифа сетовать: «Разве они по своей природе не простые создания нашего творения? Разве они тоже должны стать божествами?… Разве они должны стать равными нам, своим творцам…?»[51]

Всё это до некоторой степени объясняет внутреннюю логику причин, делающих неизбежным переход от «удвоения» к «делению». Ведь мир людей, наделённых функциями их создателей — это не только вершина возможностей, потенциально скрытых в сущности «второй природы», но и вершина того изначально заложенного в отношениях между «первой» и «второй» природами антагонизма, разнообразные проявления которого (в первую очередь экологические) окружают нас на каждом шагу уже сегодня. А в этом антагонизме — ключ к происхождению самого, может быть, загадочного мифологического мотива — мотива «конфликта между людьми и вещами», созвучного по своему смысловому контексту мотиву «конфликта между богами старшего и младшего поколений». И в этом же антагонизме — ключ к происхождению мотива «гибели богов»: общий контекст, в который встроен мотив «гибели» — это контекст завершающей фазы космогенеза, фазы окончательного распадения мира, соподчиняющего «творцов» и их «творения».

Распадение мифологической модели мира влечёт за собой и распадение двойственной природы мифологических существ, её «уполовинивание». Лишённые сверхвозможностей, основанных на соподчинённости с собственными творениями, сверхлюди прекращают существование как естественно завершивший свой полный жизненный цикл биоценоз; из сверхлюдей они превращаются в обычных людей. А как обычные люди они кладут начало биоценозу нового жизненного цикла, социализируя его структуру закодированной в метаязыковой семантике памятью.

[1] Берталанфи фон Л. Общая теория систем — обзор проблем и результатов // Системные исследования : Ежегодник. М. : Наука, 1969. С. 36–37.

[4] Тахтаджян А. Л. Тектология: история и проблемы // Системные исследования : Ежегодник 1971. М. : Наука, 1972. С. 232–233.

[5] Лефевр В. А. Системы, сравнимые с исследователем по совершенству // Системные исследования : Ежегодник. М. : Наука, 1969. С. 109.

[6] Берталанфи фон Л. История и статус общей теории систем // Системные исследования : Ежегодник. М. : Наука, 1973. С. 23–24.

[8] Эшби У. Р. Принципы самоорганизации // Принципы самоорганизации : Пер. с англ. / под ред. и с предисловием А. Я. Лернера. М. : Мир. С. 329–332.

[10] Пресман А. С.Идеи В. И. Вернадского в современной биологии. М. : Знание, 1976. С. 6.

[11] Хакен Г.Синергетика. Иерархия неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах. М. : Мир, 1985. С. 14–16, 361; см. также: Пригожин И. Конец определённости. Время, хаос и новые законы природы. Ижевск, 1999. С. 31.

[12] Горюнков С. В. Введение в мифологическую теорию культурогенеза. Часть I. Проблема предпосылочных оснований [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2010. № 4 — Культурология. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2010/4/Goriunkov_Culture_Genesis/ (дата обращения: 19.10.2011).

[14] Месарович М., Мако Д., Такахара И.Теория иерархических многоуровневых систем : Пер. с англ. / Под ред. И. Ф. Шахнова, предисловие чл.-корр. АН СССР Г. С. Поспелова. М. : Мир, 1973.

[15] Кремянский В. И. Структурные уровни живой материи. М. : Наука, 1969.

[16] Садовский В. Н. Системный подход и общая теория систем: статус, основные проблемы и перспективы развития // Системные исследования. Методологические проблемы : Ежегодник 1979. М. : Наука, 1980. С. 43.

[17] Вернадский В. И. Об условиях появления жизни на земле // Известия АН СССР. VII серия : Отделение математических и естественных наук. 1931. № 5. С. 634.

[22] Завадский К. М. Основные формы организации живого и их подразделения // Философские проблемы современной биологии. М. ; Л. : Наука, 1966. С. 31.

[23] Вернадский В. И. Живое вещество. М. : Наука, 1978. С. 181.

[24] Горюнков С. В. В рабстве у слов: к проблеме качества гуманитарных экспертиз [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2011. № 2 (март — апрель). URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2011/2/Goriunkov_Expert_Evaluation_Quality/ (дата обращения: 19.10.2011); Он же. Введение в мифологическую теорию культурогенеза. Часть II. Проблема непроявленной семантики [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2011. № 4 — Культурология. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2011/4/Goriunkov_The_Problem_of_Undeveloped_Semantics/ (дата обращения: 19.10.2011).

[26] Вернадский В. И. Биогеохимические очерки. М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1940. С. 171.

[27] Тимофеев-Ресовский Н. В. Структурные уровни биологических систем // Системные исследования : Ежегодник. М. : Наука, 1970. С. 82–83.

[28] Ляпунов А. А. В чём состоит системный подход к изучению реальных объектов сложной природы? // Системные исследования : Ежегодник. М. : Наука, 1971. С. 12.

[29] Беклемишев В. Н. Об общих принципах организации жизни // Бюллетень московского общества испытателей природы. Отдел биологический. Т. LXIX. Вып. 2 (март — апрель). М. : Изд-во Московского университета, 1964. С. 27.

[36] Анохин П. К.Принципиальные вопросы общей теории функциональных систем. М. : Наука, 1971. С. 26.

[43] Вернадский В. И. Изучение явлений жизни и новая физика // Известия АН СССР. VII серия. 1931. № 3. С. 411, 436.

[46] Келлер Б. М. Загадки верхнего докембрия // Природа. 1979. № 1. С. 73–75.

[47] Хозин Г. Рецензия на книгу Дж. Аллена и М. Нельсона «Космические биосферы» // Новые книги за рубежом по общественным наукам. 1987. № 3. С. 32–36.

[48] Спасибо М. Е. Устинову, обратившему моё внимание на высказывание Софокла.

[49] Пропп В. Я. Морфология «волшебной» сказки. Исторические корни волшебной сказки. М. : Лабиринт, 1998. С. 254.

[50] Я открою тебе сокровенное слово : литература Вавилонии и Ассирии / сост. В. К. Афанасьева и И. М. Дьяконов. М., 1981. С. 56.

[51] Пополь-Вух. Родословная владык Тотоникапана / Издание подготовил Р. В. Кинжалов ; отв. ред. Ю. В. Кнорозов. М. ; Л. : Наука, 1959. С. 82–83.

Анохин П. К. Принципиальные вопросы общей теории функциональных систем. М. : Наука, 1971.

Беклемишев В. Н. Об общих принципах организации жизни // Бюллетень московского общества испытателей природы. Отдел биологический. Т. LXIX. Вып. 2 (март — апрель). М. : Изд-во Московского университета, 1964. С. 22–38.

Берталанфи фон Л. История и статус общей теории систем // Системные исследования : Ежегодник. М. : Наука, 1973. С. 20–37.

Берталанфи фон Л. Общая теория систем — обзор проблем и результатов // Системные исследования : Ежегодник. М. : Наука, 1969. С. 30–54.

Вернадский В. И. Биогеохимические очерки. М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1940.

Вернадский В. И. Живое вещество. М. : Наука, 1978.

Вернадский В. И. Изучение явлений жизни и новая физика // Известия АН СССР. VII серия. 1931. № 3. С. 414–437.

Вернадский В. И. Об условиях появления жизни на земле // Известия АН СССР. VII серия : Отделение математических и естественных наук. 1931. № 5. С. 633–653.

Горюнков С. В. В рабстве у слов: к проблеме качества гуманитарных экспертиз [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2011. № 2 (март — апрель). URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2011/2/Goriunkov_Expert_Evaluation_Quality/ (дата обращения: 19.10.2011).

Горюнков С. В. Введение в мифологическую теорию культурогенеза. Часть I. Проблема предпосылочных оснований [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2010. № 4 — Культурология. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2010/4/Goriunkov_Culture_Genesis/ (дата обращения: 19.10.2011).

Горюнков С. В. Введение в мифологическую теорию культурогенеза. Часть II. Проблема непроявленной семантики [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2011. № 4 — Культурология. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2011/4/Goriunkov_The_Problem_of_Undeveloped_Semantics/ (дата обращения: 19.10.2011).

Завадский К. М. Основные формы организации живого и их подразделения // Философские проблемы современной биологии. М. ; Л. : Наука, 1966. С. 29–47.

Келлер Б. М. Загадки верхнего докембрия // Природа. 1979. № 1. С. 66–75.

Кремянский В. И. Структурные уровни живой материи. М. : Наука, 1969.

Лефевр В. А. Системы, сравнимые с исследователем по совершенству // Системные исследования : Ежегодник. М. : Наука, 1969. С. 104–110.

Ляпунов А. А. В чём состоит системный подход к изучению реальных объектов сложной природы? // Системные исследования : Ежегодник. М. : Наука, 1971. С. 5–18.

Месарович М., Мако Д., Такахара И. Теория иерархических многоуровневых систем : Пер. с англ. / Под ред. И. Ф. Шахнова, предисловие чл.-корр. АН СССР Г. С. Поспелова. М. : Мир, 1973.

Пополь-Вух. Родословная владык Тотоникапана / Издание подготовил Р. В. Кинжалов. Отв. ред. Ю. В. Кнорозов. М. ; Л. : Наука, 1959.

Пресман А. С. Идеи В. И. Вернадского в современной биологии. М. : Знание, 1976.

Пригожин И. Конец определённости. Время, хаос и новые законы природы. Ижевск, 1999.

Пропп В. Я. Морфология «волшебной» сказки. Исторические корни волшебной сказки. М. : Лабиринт, 1998.

Садовский В. Н. Системный подход и общая теория систем: статус, основные проблемы и перспективы развития // Системные исследования. Методологические проблемы : Ежегодник 1979. М. : Наука, 1980. С. 29–54.

Тахтаджян А. Л. Тектология: история и проблемы // Системные исследования : Ежегодник 1971. М. : Наука, 1972. С. 200–277.

Тимофеев-Ресовский Н. В. Структурные уровни биологических систем // Системные исследования : Ежегодник. М. : Наука, 1970. С 80–113.

Хакен Г.Синергетика. Иерархия неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах. М. : Мир, 1985.

Хозин Г. Рецензия на книгу Дж. Аллена и М. Нельсона «Космические биосферы» // Новые книги за рубежом по общественным наукам. 1987. № 3. С. 32–36.

Эшби У. Р. Принципы самоорганизации // Принципы самоорганизации : Пер. с англ. / под ред. и с предисловием А. Я. Лернера. М. : Мир, 1966. С. 329–332.

Я открою тебе сокровенное слово : литература Вавилонии и Ассирии / сост. В. К. Афанасьева и И. М. Дьяконов. М., 1981.

Anokhin P. K. Printsipial'nye voprosy obshchei teorii funktsional'nykh sistem. M. : Nauka, 1971.

Beklemishev V. N. Ob obshchikh printsipakh organizatsii zhizni // Biulleten' moskovskogo obshchestva ispytatelei prirody. Otdel biologicheskii. T. LXIX. Vyp. 2 (mart — aprel'). M. : Izd-vo Moskovskogo universiteta, 1964. S. 22–38.

Bertalanfi fon L. Istoriia i status obshchei teorii sistem // Sistemnye issledovaniia : Ezhegodnik. M. : Nauka, 1973. S. 20–37.

Bertalanfi fon L. Obshchaia teoriia sistem — obzor problem i rezul'tatov // Sistemnye issledovaniia : Ezhegodnik. M. : Nauka, 1969. S. 30–54.

Vernadskii V. I. Biogeokhimicheskie ocherki. M. ; L. : Izd-vo AN SSSR, 1940.

Vernadskii V. I. Biosfera. M., 1967.

Vernadskii V. I. Zhivoe veshchestvo. M. : Nauka, 1978.

Vernadskii V. I. Izuchenie iavlenii zhizni i novaia fizika // Izvestiia AN SSSR. VII seriia. 1931. № 3. S. 414–437.

Vernadskii V. I. Ob usloviiakh poiavleniia zhizni na zemle // Izvestiia AN SSSR. VII seriia : Otdelenie matematicheskikh i estestvennykh nauk. 1931. № 5. S. 633–653.

Goriunkov S. V. V rabstve u slov: k probleme kachestva gumanitarnykh ekspertiz [Elektronnyi resurs] // Informatsionnyi gumanitarnyi portal «Znanie. Ponimanie. Umenie». 2011. № 2 (mart — aprel'). URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2011/2/Goriunkov_Expert_Evaluation_Quality/ (data obrashcheniia: 19.10.2011).

Goriunkov S. V. Vvedenie v mifologicheskuiu teoriiu kul'turogeneza. Chast' I. Problema predposylochnykh osnovanii [Elektronnyi resurs] // Informatsionnyi gumanitarnyi portal «Znanie. Ponimanie. Umenie». 2010. № 4 — Kul'turologiia. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2010/4/Goriunkov_Culture_Genesis/ (data obrashcheniia: 19.10.2011)/

Goriunkov S. V. Vvedenie v mifologicheskuiu teoriiu kul'turogeneza. Chast' II. Problema neproiavlennoi semantiki [Elektronnyi resurs] // Informatsionnyi gumanitarnyi portal «Znanie. Ponimanie. Umenie». 2011. № 4 — Kul'turologiia. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2011/4/Goriunkov_The_Problem_of_Undeveloped_Semantics/ (data obrashcheniia: 19.10.2011).

Zavadskii K. M. Osnovnye formy organizatsii zhivogo i ikh podrazdeleniia // Filosofskie problemy sovremennoi biologii. M. ; L. : Nauka, 1966. S. 29–47.

Keller B. M. Zagadki verkhnego dokembriia // Priroda. 1979. № 1. S. 66–75.

Kremianskii V. I. Strukturnye urovni zhivoi materii. M. : Nauka, 1969.

Lefevr V. A. Sistemy, sravnimye s issledovatelem po sovershenstvu // Sistemnye issledovaniia : Ezhegodnik. M. : Nauka, 1969. S. 104–110.

Liapunov A. A. V chem sostoit sistemnyi podkhod k izucheniiu real'nykh ob"ektov slozhnoi prirody? // Sistemnye issledovaniia : Ezhegodnik. M. : Nauka, 1971. S. 5–18.

Mesarovich M., Mako D., Takakhara I. Teoriia ierarkhicheskikh mnogourovnevykh sistem : Per. s angl. / Pod red. I. F. Shakhnova, predislovie chl.-korr. AN SSSR G. S. Pospelova. M. : Mir, 1973.

Popol'-Vukh. Rodoslovnaia vladyk Totonikapana / Izdanie podgotovil R. V. Kinzhalov. Otv. red. Iu. V. Knorozov. M. ; L. : Nauka, 1959.

Presman A. S. Idei V. I. Vernadskogo v sovremennoi biologii. M. : Znanie, 1976.

Prigozhin I. Konets opredelennosti. Vremia, khaos i novye zakony prirody. Izhevsk, 1999.

Propp V. Ia. Morfologiia «volshebnoi» skazki. Istoricheskie korni volshebnoi skazki. M. : Labirint, 1998.

Sadovskii V. N. Sistemnyi podkhod i obshchaia teoriia sistem: status, osnovnye problemy i perspektivy razvitiia // Sistemnye issledovaniia. Metodologicheskie problemy : Ezhegodnik 1979. M. : Nauka, 1980. S. 29–54.

Takhtadzhian A. L. Tektologiia: istoriia i problemy // Sistemnye issledovaniia : Ezhegodnik 1971. M. : Nauka, 1972. S. 200–277.

Timofeev-Resovskii N. V. Strukturnye urovni biologicheskikh sistem // Sistemnye issledovaniia : Ezhegodnik. M. : Nauka, 1970. S 80–113.

Khaken G.Sinergetika. Ierarkhiia neustoichivostei v samoorganizuiushchikhsia sistemakh i ustroistvakh. M. : Mir, 1985.

Khozin G. Retsenziia na knigu Dzh. Allena i M. Nel'sona «Kosmicheskie biosfery» // Novye knigi za rubezhom po obshchestvennym naukam. 1987. № 3. S. 32–36.

Eshbi U. R. Printsipy samoorganizatsii // Printsipy samoorganizatsii : Per. s angl. / pod red. i s predisloviem A. Ia. Lernera. M. : Mir, 1966. S. 329–332.

Ia otkroiu tebe sokrovennoe slovo : literatura Vavilonii i Assirii / sost. V. K. Afanas'eva i I. M. D'iakonov. M., 1981.

Горюнков Сергей Викторович — научный руководитель общественного Регионального когнитологического центра.

Goriunkov Sergey Viktorovich, research supervisor of public Regional Knowledge Engineering Center.

Библиограф. описание: Горюнков С. В. Введение в мифологическую теорию культурогенеза. Часть IV. Матричный принцип и эволюция [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2011. № 5 (сентябрь — октябрь). URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2011/5/Goriunkov_Matrix-Principle-Evolution/ [архивировано в WebCite] (дата обращения: дд.мм.гггг).