Бовина И. Б., Стефаненко Т. Г., Тихомандрицкая О. А., Малышева Н. Г., Голынчик Е. О. Россия в современном мире: подход теории социальных представлений

Работа выполнена при финансовой поддержке в рамках гранта РГНФ (№ 09-06-01082 а/р).

Bovina I. B., Stefanenko T. G., Tikhomandritskaya O. A., Malysheva N. G., Golynchik E. O. Russia in the Modern World: Approach of Social Representations Theory

Аннотация: В работе обсуждается важность исследования образа России в современном мире в рамках теории социальных представлений. Рассматриваются основные положения этой теории.

Ключевые слова: теория социальных представлений, структура представления, представления о России, многополярный мир.

Abstract: The importance of social representations theory in the research of image of Russia in the modern world is being discussed in the article. The main concepts of the theory are being considered .

Keywords: social representations theory, representation structure, perceptions of Russia, multipolar world.

Размышляя над судьбами человечества в своей работе «Столкновение цивилизаций», С. Хантингтон предлагает модель будущего мироустройства, где основным источником столкновений и конфликтов между различными силами, представленными на мировой арене, будет вовсе не идеология или политика, как это было ранее, но культура, ибо народы и нации пытаются ответить на вопрос, касающийся их идентичности: «Кто мы такие?». Для ответа на этот вопрос у субъектов есть целая палитра групп и общин, с которыми они могут себя идентифицировать, будь то этнические группы, религиозные общины, нации, а также — на самом общем уровне — и цивилизации. С. Хантингтон особо отмечает важность получения ответа на этот, ибо без него, «люди не могут использовать политику для преследования собственных интересов» (Хантингтон, 2003: 17). Любопытно, что ответ на этот вопрос подразумевает обладание знанием о том, кем люди не являются, только лишь затем им становится ясно — против кого они действуют.

Справедливости ради отметим, что именно об этом процессе говорит Б. Ф. Поршнев, рассматривая идентичность: «мы» изначально было слабо представлено в сознании людей, однако при столкновении с «они», люди стремились к обособлению в качестве «мы», т. е. осознание «мы» шло через контраст по отношению к «они»: «мы» — это не «они» (Поршнев, 1979).

Во времена «холодной войны», как отмечает С. Хантингтон, политика была биполярной, а мир был разделен на три части. Участниками противостояния были США и СССР, окруженные в каждом случае дружественными странами, а конфликт между этими силами проявлялся в странах третьего мира. С окончанием «холодной войны» мир будет изменяться, становясь «многополюсным», границы, разделяющие человечество, будут определяться культурой, а главным действующим лицом в международных событиях будет нация-государство (Хантингтон, 2003).

Таким образом, речь идет о столкновении культур и цивилизаций как грядущей — принципиально новой — фазе развития мировой политики, ибо, как показывает анализ истории, в продолжении более чем четырех столетий, такие национальные государства Запада, как Британия, Франция, Испании, Австрия, Германия, США и др. вступали в конфликты друг с другом, конкурировали, завоевывали территории, колонизировали страны, однако все это происходило в пределах одной цивилизации. Теперь же действия будут разворачиваться между цивилизациями. Важное место в работе С. Хантингтона в этой связи уделено анализу роли России.

Итак, Россия, по мысли автора, является стержневой страной, основой цивилизации. Специфичность этой страны характеризуется тем, что она всегда олицетворяла собой мост между культурами — западной и восточной. Важно обратить внимание на то, что семь из отличительных характеристик западной цивилизации отсутствуют в историческом опыте России, среди них — католическая религия, латинские корни языков, отделение церкви от государства, принцип господства права, социальный плюрализм, традиции представительных органов власти, индивидуализм. Только одна характеристика присуща ей, но и то, в особом виде, речь идет об античном наследии. Но и тут оно имеет иную основу, чем в западной культуре, ибо восходит к Византии, а не к Риму (Хантингтон, 2003).

Более того, со времен правления Петра I, Россия остается страной «разорванной», Ханингтон объясняет это так: здесь доминирует одна культура, которая дает основания для того, чтобы соотнести ее с одной цивилизацией, при этом правители страны стремятся к другой цивилизации. Получается, что люди соглашаются с тем, «кто они», при этом не соглашаются с тем, какую именно цивилизацию считать «своей».

Современная Россия — это крупная держава, обладающая региональными и цивилизационными интересами, она занимает одно из ведущих мест среди «стержневых стран четырех цивилизаций», играющих важную роль в Восточной Азии, наряду с Японией, Китаем и США (Хантингтон, 2003).

Оставляя на суд политологов и историков вопрос о предсказании траектории развития мировой политики, отметим, что исследовательский интерес социальных психологов в этой связи связан с изучением того, как люди представляют и понимают эти трансформации, происходящие в мире, какие объяснительные модели они используют для объяснения современного мироустройства, как представляют собственную страну в современном мире. Более того, представляется возможным конкретизировать ряд вопросов для исследования обозначенной проблематики: как воспринимаются глобальные изменения и трансформации, происходящие в современном мире, представителями разных культур и народов; как люди понимают эти трансформации; каковы их представления о мире (в частности, представляется ли он людям как биполярный или многополярный), наконец, как представляется сама Россия и ее место в современном мире.

Образ России, ее основное предназначение и судьба, взаимоотношения России и Запада — эти проблемы волновали многие поколения русских философов и историков, будь то П. Я. Чаадаев, К. С. Аксаков, А. И. Герцен, Н. О. Лосский, В. С. Соловьев, Н. А. Бердяев и многие, многие другие. Споры «западников» и «славянофилов» не утихали и в эмиграции (Гуль, 2001). И это также порождает вопрос для эмпирического исследования — ибо было бы любопытно, насколько в представление о России в современном мире включено знание о ее историческом и культурном наследии.

Парадоксально, что эта проблематика на настоящий момент едва ли разработана на уровне психологического и социально-психологического анализа, хотя имеется ряд работ в социологии (Гудков, 2004). Отсюда следует, что пока еще преждевременно говорить о палитре подходов к исследованию данной проблематики. Пока речь может скорее идти, с одной стороны, о ряде отдельных работ (Матвеева, Аникеева, Мочалова, Петракова, 2008; Стефаненко, 2008). С другой — о существовании в рамках социальной психологии богатого потенциала для разрешения обозначенных выше проблем (Алавидзе, Антонюк, Гозман, 2002; Андреева, 2005; Емельянова, 2006; Moscovici, 2001).

Говоря о потенциале социально-психологического знания для анализа представлений о России в современном мире, наиболее перспективным для ответа на сформулированные выше вопросы видится выбор в пользу теории социальных представлений.

В данной работе наша основная цель заключается в том, чтобы рассмотреть основные положения этого подхода и обосновать его необходимость и значимость для исследования образа России в современном мире.

Сразу стоит подчеркнуть, что предпочтение в пользу теории социальных представлений объясняется, в первую очередь, объяснительной силой данной теории. Если воспользоваться идеей В. Дуаза о классификации уровней объяснения теории, то можно различать: интраиндивидуальный, интерперсональный или ситуационный, позиционный или интергрупповой и социетальный (Doise, 1986). По сути — уровень объяснений соответствует уровню причин, которые может использовать ученый при анализе и интерпретации явлений. Теория социальных представлений апеллирует к самому высокому уровню — социетальному, она дает возможность рассматривать макросоциальные феномены, релевантные современной жизни, а также учитывать изменения, происходящие в ситуации социальных изменений, социальной нестабильности. Обозначив потенциал данной теории, обратимся к ее основным понятиям.

В фокусе внимания теории социальных представлений находятся обыденные представления, на которые люди опираются на представления в процессе коммуникаций, принимая решение о том или ином действии, вступая в социальные отношения.

С. Московиси предлагает рассматривать социальное представление как специфическую форму социального знания, соединяющую в себе понятийный и образный компоненты, причем эти компоненты подобны двум сторонам листа бумаги (Moscovici, 2000: 31). Концептуальный аспект представления рассматривается в связи со знанием и с языком, иконический — подчинен концептуальному. С. Московиси акцентирует внимание на значимости образа, цитируя Д. Хебба: «Вы можете с трудом повернуться в психологии без того, чтобы не столкнуться с образом» (Moscovici, 2001: 19). И хотя мы можем отдать предпочтение слову, по сравнению с образом, однако это не означает, что сам образ при этом исчезнет (там же). Эта двойственность аспектов представления (концептуального и иконического) приобретает особую значимость в связи с социальным неравенством, где массам доступен преимущественно иконический аспект, а более привилегированным классам, элите — преимущественно более сильный аспект представления — концептуальный.

Социальное представление является специфической формой знания (практического знания), которая связывает субъект с объектом, т. е. познающий субъект как бы сливается с тем, что он познает, т. е. акт представления — это акт мышления, позволяющий субъекту приблизиться к объекту (Jodelet, 1984).

В повседневной жизни индивида постоянно подстерегают разного рода неожиданности, странности, но индивид должен сохранить свою внутреннюю картину мира непротиворечивой. Для этого ему необходимо сделать необычное — обычным, странное — понятным, угрожающее — нейтральным, то есть произвести ряд соответствующих адаптивных изменений в структуре знаний и оценок, с условием, что в целом универсум сохранит свои качества согласованности и конгруэнтности (Донцов, Емельянова, 1987).

В этой трансформации чего-то неизвестного, пугающего, зловещего — в известное и заключается одна из наиболее важных функций представлений (Moscovici, 2000). Есть основания говорить о том, что и индивиды, и общности препятствуют вторжению странности, однако когда контакт с этим странным, неизвестным и непонятным — неизбежен, то они вынуждены создавать представления о нем. Неизвестное можно сделать известным посредством использования известного контекста (исторического или культурного). В данном случае возможно говорить о том, что метафоры играют существенную роль в создании представлений, т. к. они находят место для малоизвестных идей и образов среди тех, что уже широко известны. Подчеркнем особо, что нечто неизвестное в одной культуре может быть известным — в другой. В этой связи требуется уточнение в отношении какой системы знаний идет речь (Bangerter, 1995).

Представления социально выработаны и разделены. Они порождаются в коммуникациях, в бесчисленных диалогах. Появляясь в них, они выполняют еще одну важную функцию — облегчение осуществления коммуникаций. Таким образом, представления являются продуктом коммуникации, которая, в свою очередь, — невозможна без представлений. Диалектическое отношение между коммуникацией и представлением позволяет Дж. Дювину обозначать теорию социальных представлений как генетическую социальную психологию (Duveen, Lloyd, 1990). Будучи построенным в коммуникациях, представление оказывается той конструкцией, которая выступает в качестве медиатора между субъектом и объектом (Jovchelovitch, 2006).

Другие функции социальных представлений заключаются в регуляции поведения индивидов и оправдании их социальных отношений, они принимают участие в конструировании и поддержании социальной идентичности. В литературе можно усмотреть два подхода к трактовке соотношения социальных представлений и социальной идентичности: согласно первой, представления являются продуктом социальной идентичности. Так, члены различных групп вырабатывают отличающиеся представления в отношении одного и того же объекта (Breakwell, 2001). Согласно второй, человек рождается в социальном мире, мире представлений, которые конструируют его социальную индетичность (Duveen, 2001).

Источниками порождения социальных представлений являются научное знание и убеждения.Здравый смысл комбинирует различные типы знания (например, будь то научное или экспертное знание; знание, основанное на опыте межперсональных отношений, разговоров, каждодневной рутины и пр.).

Другие представления основаны преимущественно на убеждениях, долговременных образованиях, которые обычно коренятся в культуре, традициях и языке. Убеждения не требуют фактов для своего опровержения или подтверждения, они коренятся в коллективной памяти той или иной общности и передаются из поколения в поколение посредством коммуникации и языка. Причем, сильные убеждения, несмотря на противоречия, остаются неизменными и могут быть заменены только на другие убеждения, не менее сильные.

Различить социальные представления в зависимости от этих источников можно с большой степенью условности, так как все представления основываются на них обоих. Однако по преобладанию того или иного источника получается, что если индивиды и группы ищут истину в отношении объекта, то возникающие представления — основаны на знаниях. Если же представления основаны и поддерживаются через консенсус с другими, то они основаны преимущественно на убеждениях (Markova, 2003).

В теории предлагается выделять несколько видов социальных представлений: 1) руководящие (главные) — они единообразны и принудительны, их разделяют все члены группы; 2) эмансипированные (освобожденные) — их разделяют члены различных подгрупп, это продукт знаний и идей, циркулирующих в различных подгруппах, пребывающих в более или менее тесном контакте; 3) полемические — выработанные в ситуации социального конфликта или полемики, которые не разделяются всеми членами общества. Этот вид представлений определяются антагонистическими отношениями между членами общества (Moscovici, 1961).

Представления всегда имеют свой объект, это всегда представления о чем-то (или о ком-то) (Moscovici, 1961), представление функционирует таким образом, что нечто помещается на место чего-то или кого-то другого. Однако не любой объект может стать объектом представления. Теория сфокусирована на изучении феноменов, которые находятся в центре нашей социальной жизни, повседневной реальности индивидов, групп, обществ, будь то политическая жизнь, экономическая, что-то связанное со здоровьем, нечто новое, неизвестное, что препятствует каждодневному темпу жизни. Это меняющиеся феномены нашей жизни. Потенциальные объекты представлений должны обладать такими необходимыми характеристиками: «социокогнитивная выпуклость» в данной культуре в какой-то определенный момент, с другой стороны — группа, вырабатывающая представления, должна иметь какой-либо опыт действия в отношении потенциального объектом представления (Flament, Rouquette, 2003).

Первая характеристика объекта социального представления предполагает два условия: во-первых, объект представления должен быть абстрактен, т. е. речь идет об общем понятии, включающем серию конкретных случаев; во-вторых, потенциальный объект представления должен быть представлен в коммуникациях, в дискурсе. Следует при этом уточнить, что объектом представлений могут быть, с одной стороны, новые явления, события, индивиды или группы индивидов, либо старые явления, события, индивиды и группы индивидов, социальная значимость которых повысилась в настоящий момент. В любом случае — эти феномены оказываются в фокусе внимания, в центре обсуждений, о них думают и говорят. Таким образом, объект представления оказывается выпуклым, ибо его появление зачастую может нарушать привычный ход каждодневной практики, может быть угрожающим и опасным для жизнедеятельности группы. Это столкновение с препятствием с неизбежностью поражает коммуникацию, направленную на поиск разрешения возникшей проблемы. Люди говорят о некотором объекте, явлении до тех пор, пока он является тревожащим, странным или даже пугающим.

Коммуникативный процесс может происходить на различных уровнях, с точки зрения, П. Молинера можно говорить о четырех таких уровнях: межличностном уровне, уровне публичных дебатов, уровне средств массовой коммуникации, а также уровне культурной коммуникации (Moliner, 2001). Межличностный уровень предполагает построение коммуникативного процесса среди людей, обладающих высокой социальной близостью, будь то члены одной семьи, соседи, друзья, коллеги. Это неформальная коммуникация, происходящая в реальном времени, она характеризуется теми особенностями, которые присущи межличностному общению (Андреева, 2002). Значимость именно этого уровня коммуникации объясняется большой вовлеченностью в обсуждение той или иной проблемы, а также тем, что именно здесь происходит валидизация выводов, категоризаций и артибуций. Этот тип коммуникации имплицитно предполагает консенсус, ибо собеседники намерены поддерживать сложившиеся социальные контакты (Moliner, 2001).

Уровень публичных дебатов характеризуется тем, что здесь также имеет место межличностное общение, однако оно кардинально отличается от того, о чем шла речь на предыдущем уровне. Дело в том, что оно осуществляется в присутствии других, которые не принимают непосредственного участия в обсуждении той или иной проблемы. Другим важным отличием этого типа коммуникации от первого является отсутствие необходимости достигать консенсуса, наоборот, каждый участник стремится высказывать свое мнение, прояснять и аргументировать свою позицию. Отсюда очевидно, что на этом уровне коммуникации имеет место столкновение мнений, полярность взглядов, определение своих позиций.

Уровень средств массовой коммуникации предполагает построение коммуникации, в которую оказываются вовлечены большие социальные группы (Богомолова, 1991). Здесь возникает феномен «снежного кома», его суть сводится к том, что чем больше мы говорим о чем-либо, то тем более важным это становится, а, следовательно, мы еще больше будем об этом говорить. Индивиды сталкиваются здесь с большим количеством разнообразной, противоречивой информации, причем, она не принимается полностью как истинная, но и не рассматривается как ложная. Очевидно, что экспертная позиция, представленная посредством СМИ, перерабатывается, упрощается, изменяется для того, чтобы привлечь внимание аудитории (Joffe, 2003).

Отношения между коммуникатором и реципиентом могут быть различными. В первой работе по социальным представлениям «Психоанализ: его образ и публика» (здесь и были сформулированы основные положения этой теории) С. Московиси выделяет несколько систем коммуникации в зависимости от источника, цели и логики сообщения в исследовании представлений о психоанализе (Moscovici, 1961): распространение, воспроизведение, пропаганда. Каждая система обладает своими правилами, спецификой на уровне языка.

Основная цель распространения заключается в широкой передаче информации. Ее стиль — конкретный, привлекательный, производящий впечатление. Это дистанциированный, интеллектуальный способ передачи информации. Он реализуется посредством использования коротких предложений, неожиданных образов. Все это нацелено на то, чтобы привлечь внимание читателей, заинтересовать их.

Целью воспроизведения является информирование групп, имеющих сходные взгляды о некотором явлении. Это способ регуляции убеждений и установок в определенных группах, когда они сталкиваются с новой информацией. В процессе коммуникации используются указания на нормы, разделенные в определенной группе. Так, часть информации в отношении психоанализа была представлена в соответствии с «католико-консервативной идеологией», другая часть — отвергнута (Moscovici, 1961).

Наконец, целью пропаганды является не только усиление идентичности и сплоченности идеологической группы, но и представление социального окружения таким образом, чтобы оправдать то или иное поведение, это способ контроля мнений. К особенностям стиля этой системы коммуникации относится использование прилагательных и специфических фраз. В отношении психоанализа использовались такие понятия, как «американская псевдонаука», «буржуазная псевдонаука». Несложно понять, что в результате многократного ассоциирования понятия «психоанализ» с негативно нагруженными характеристиками, он «впитал» эту негативную нагрузку, обрел негативную коннотацию Отсюда — последующее упоминание понятия «психоанализ», по сути, является указанием на нечто негативное уже без дополнительных характеристик. Здесь акцент ставится не на образах, как в случае распространения, а преимущественно на идеологических и понятийных эффектах.

Каждая из этих систем коммуникации подталкивает к выработке определенных представлений об обсуждаемом объекте.

Важное место в системе коммуникаций в настоящее время занимает интернет. С точки зрения формирования представлений о здоровье и болезни следует подчеркнуть, что интернет позволяет не только узнать информацию, но и обсуждать посредством различных средств (блоги, чаты, форумы и пр.) волнующие проблемы.

Уровень культурной коммуникации апеллирует к литературной, театральной, кинематографической продукции. И это очень важный источник построения представлений о стране, ее истории.

Среди этих четырех уровней коммуникации можно различать непосредственный и опосредованный тип коммуникации. В первом случае речь идет о непосредственном разговоре, беседе лицом к лицу, где предполагается большая активность самого индивида. В другом — о коммуникации, опосредованной различными средствами, в меньшей степени предполагающей эту активность, подразумевающей дополнительные эффекты. Один и тот же индивид может оказаться вовлеченным в коммуникации, происходящие на различных уровнях. Любопытно, что в силу природы объекта его обсуждение может разниться на том или ином уровне. Более того, можно предполагать, что значимость такого уровня коммуникации, как публичные дебаты может варьировать от культуры к культуре.

В отношении второй характеристики объекта представления — опыта взаимодействия группы с потенциальным объектом К. Фламан и М.-Л. Рукет предлагают различать ряд ситуаций: 1) наличие или отсутствие какой-либо деятельности; 2) продолжительность срока этой деятельности; 3) особенности стиля исполнения этой деятельности; 4) наличие или отсутствие размышлений, рефлексии в отношении исполнения этой деятельности.

Принимая во внимание эти критерии в случае изучения представлений о России в современном мире, стоит отметить, что мы, по сути, имеем дело с двумя объектами представлений — Россия и многополярный мир. Следует отметить, что первый объект — «старый» объект, повышение социальной значимости которого обусловлено ситуацией социальной нестабильности. Второй объект — «новый» объект.

Пытаясь охватить многообразие способов изучения представлений, воспользуемся классификацией, существующей в литературе по социальным представлениям, согласно которой предлагается различать три основные школы, подхода, осуществивших наибольший вклад в развитие теории социальных представлений (Apostolidis, 2003), а также разработавших принципы анализа социальных представлений: 1) подход В. Дуаза, суть которого восходит к изучению влияния социальной структуры на выработку социального представления (Женевская школа); 2) подход Д. Жоделе, направленный на изучение регулятивной роли представлений в отношении социального взаимодействия (Парижская школа); 3) подход Ж.-К. Абрика, позволяющий анализировать структуру представлений и изучать их динамику (школа Экс-ан-Прованса).

С нашей точки зрения, наиболее подходящим способом для ответа на сформулированные выше вопросы является подход Ж-К. Абрика. Согласно этому подходу, представляется возможным говорить о структуре социального представления, которая включает центральное ядро (или центральную систему) и периферическую систему. Ядро — это стабильная и устойчивая часть представления, связанная с коллективной памятью, с историей группы, с ее ценностями и нормами. Элементы представления, в наибольшей степени коренящиеся в культуре, размещаются в этой части представления. Именно ядро определяет структуру всего представления, а также придает ему смысл. В этом и заключаются его основные функции. Более того, говоря словами М.-Л. Рукета, ядро отражает консенсус внутри группы, играет нормативную роль, выражающуюся непосредственно в суждениях и действиях, а также и в суждениях в отношении действий (Rouquette, 1996). Ядро кристаллизуется в ценностной системе, разделенной членами группы, оно поддерживается за счет коллективной памяти.

Периферическая система представления конкретизирует значение ядра представления (абстрактный элемент ядра «выгода» конкретизируется в периферических элементах — деньги), это связующее звено между ядром и той конкретной ситуацией, в которой вырабатывается и действует представление. Периферическая система характеризуется вариативностью и изменчивостью (Abric, 2001). Именно за счет этого свойства периферия позволяет представлению адаптироваться к изменяющемуся контексту, в том числе и к историческому эволюционированию. Это своего рода «защитная система» ядра представления, по сути, — и всего представления, так как с изменением ядра изменяется и само представление. Данная часть представления опирается на индивидуальную память.

По сути, идея структуры представления означает, что элементы, ее составляющие, не являются чем-то независимым, но взаимосвязанным.

Понятие ядра представления дает ответ на вопрос о связи индивида с социальной реальностью. Важное методологическое следствие теории центрального ядра заключается в том, что выявление и анализ всего лишь содержания представления не являются достаточными для изучения представления. Исследователям требуется, в первую очередь, изучать центральное ядро представления, ибо идентичные содержания могут соответствовать различным представлениям, и только анализ структуры позволяет сравнивать представления, дает ответ на вопрос об их сходстве или различии.

Если ядро содержит абсолютные предписания, то периферия — относительные предписания. Ядро можно противопоставить периферии в том смысле, что ядро образовано элементами, отражающими коллективный опыт и ценности, коренящимися в культуре, а периферия — элементами, нацеленными на адаптацию к каждодневной жизни.

В контексте нашего интереса к изучению образа России в современном мире, воспользуемся для объяснения того, что такое феномен социальных представлений, удачным примером, приведенным Дж. Дювиином (Duveen, 2001). Задавая вопрос о том, где на карте располагаются Вена, Прага и Будапешт, можно обнаружить, что для многих людей, выросших после Второй мировой войны, расположение этих городов таково: Вена западнее, чем Прага и Будапешт. Если в отношении Будапешта это решение не является ошибочным, с точки зрения географии, то в случае Праги имеет место ошибка.

Этот пример хорошо демонстрирует то, как проявляются социальные представления, как идея послевоенного разделения Европы модифицирует представление о географии этого региона, как понимание географии Европы оказалось сконструированным в соответствии с ее политическим разделением на Запад и Восток. Как отмечает Дювиин, в силу инертности процессов представления, потребуется длительный период времени для того, чтобы Прага заняла свое законное место в представлениях людей.

Справедливости ради заметим, что задав вопрос о том, какой город находится западнее Вена или Прага 100 представителям студенческой молодежи в возрасте от 18 до 25 лет, нами был получен любопытный результат — 89 % испытуемых считают, что западнее располагается Вена. О чем говорит данный факт? О том, что представление о том, как делится Европа на Западную и Восточную основывается на биполярном разделении мира времен «холодной войны»? Или для наших респондентов разделение на Западную и Восточную Европу обуславливается близостью культур, тогда чешская культура видится как более близкая, а значит, и столица должна располагаться ближе к России, по сравнению с Веной.

Исходя из теории социальных представлений представлений, первое объяснение может быть удовлетворительным, так как социальные представления представляют собой достаточно устойчивое образование, если принимать во внимание структуру социального мышления, а также экспериментальные исследования, в которых было показано, что представления более устойчивы, чем стереотипы (Flament, Rouquette, 2003; Moliner, Vidal, 2003). Второе объяснение также иллюстрирует действие теории социальных представлений, ибо для ответа на конкретный вопрос, имеющий ответ, основанный на научном знании, испытуемые апеллируют к другому знанию.

Подводя итоги нашего теоретического анализа, подчеркнем еще раз, что эмпирическое исследование в рамках этой теоретической модели позволило бы проанализировать, с одной стороны, то, как современная молодежь представляет свою страну, как она понимает современное мироустройство, с другой, внесло бы определенный вклад в теорию социальных представлений, ибо на настоящий момент едва ли существует большое количество эмпирических о том, как страна представляется ее жителями.

Список литературы

1. Алавидзе, Т. Л., Антонюк, Е. В., Гозман, Л.Я. (2002) Социальные изменения: восприятие и переживание // Социальная психология в современном мире / Под ред. Г. М. Андреевой; А. И. Донцова. М. : Аспект пресс. С. 302–322.

2. Андреева, Г. М. (2002) Социальная психология. М. : Аспект пресс.

3. Андреева, Г. М. (2005) Социальная психология и социальные изменения // Психологический журнал. Т. 26. № 5. С. 5–15.

4. Богомолова, Н. Н. (1991) Социальная психология печати, радио и телевидения. М. : Издательство МГУ.

5. Гудков, Л. (2004) Негативная идентичность. М. :Новое литературное обозрение.

6. Гуль, Р. (2001) Я унес Россию. М. : Б.С.Г.-Пресс.

7. Донцов, А. И., Емельянова, Т. П. (1987) Концепция социальных представлений в современной французской психологии. М. : Издательство МГУ.

8. Емельянова, Т. П. (2006) Конструирование социальных представлений в условиях трансформации Российского общества. М. : Институт психологии РАН.

9. Матвеева, Л. В., Аникеева, Т. Я., Мочалова, Ю. В., Петракова, Е. Е. (2008) Структура образа России в менталитете студенческой молодежи // Образ России в стране и за рубежом: Гуманитарное измерение. М. : Издательство МГУ. С. 34–55.

10. Поршнев, Б. Ф. (1979) Социальная психология и история. М. : Наука.

11. Стефаненко, Т. Г. (2008) О некоторых константах и трансформациях русской ментальности // Современный образ России: Перспективы развития. М. : Издательство МГУ. С. 287–298.

12. Хантингтон, С. (2003) Столкновение цивилизаций. М.: Издательство АСТ.

13. Abric, J-C. (2001) A structural approach to social representations // Representations of the social: bridging theoretical traditions/ Ed. by K. Deaux, G. Philogène. Oxford : Blackwell Publishers. P. 42–47.

14. Apostolidis, T. (2003) Représentations sociales et triangulation: enjeux théorico-méthodologiques // Méthodes d’étude des représentation sociales / Sous la dir. J-C. Abric. Ramonville Saint-Agne : Erès. P. 13–35.

15. Bangerter, A. (1995) Rethinking the relation between science and common sense: a comment of the current state of SR theory // Papers on social representations. Vol. 4. № 1. P. 1–18.

16. Breakwell, G. (2001) Social representational constraints upon identity processes // Representations of the social: bridging theoretical traditions/ Eds. by K. Deaux, G. Philogène. Oxford : Blackwell Publishers. P. 271–284.

17. Doise, W. (1986) Levels of explanation in social psychology. Cambridge : Cambridge University Press.

18. Duveen, G. (2000) Introduction: the power of ideas // Social representations: explorations in social psychology. S. Moscovici/ Ed. by G. Duveenю N. Y. : New York University Press.

19. Duveen, G., Lloyd, B. (1990) Introduction // Social representations and the development of knowledge / Eds. by G. Duveen, B. Lloyd. Cambridge : Cambridge University Press. P. 3–20.

20. Empirical approaches to social representations (1993) / Eds. by G. M. Breakwell, D. V. Canter, Oxford : Oxford University Press.

21. Flament, C., Rouquette, A.-L. (2003) Anatomie des idées ordinaires. P. : Armand Colin.

22. Jodelet, D. (1984) Les représentations sociales. P. : Presses Universitaires de France.

23. Joffe, H. (2003) Risk: from perception to social representation // British journal of social psychology. Vol. 42. P. 55–73.

24. Jovchelovitch, S. (2006) Repenser la diversité de la connaissance: polyphasie cognitive, croyances et représentations // Les savoirs du quotidien / Sous la dir. V. Haas, Rennes : Presses Universitaires de Rennes. P. 213–224.

25. Markova, I. (2003) Dialogicality and social representations. Cambridge : Cambridge University Press.

26. Moliner, P (2001) Une approche chronologique des représentations sociales // La dynamique des représentations sociales/ Ed. by P. Moliner, Grenoble : Presses Universitaies de Grenoble. P. 245–268.

27. Moliner, P., Vidal, J. (2003) Stéréotype de la catégorisation et noyau de la représentation sociale // Revue internationale de psychologie sociale. Vol. 16. P. 157–176.

28. Moscovici, S. (1961) La Psychanalyse: son image et son public. P. : Presses Universitaires de France.

29. Moscovici, S. (2000) The phenomenon of social representations // Social representations: explorations in social psychology. S. Moscovici/ Ed. by G. Duveen. N. Y. : New York University Press. P. 18–77.

30. Moscovici, S. (2001) Why a theory of social representations? // Representations of the social: bridging theoretical traditions / Eds. by K. Deaux, G. Philogène. Oxford : Blackwell Publishers. P. 18–61.

31. Rouquette, M.-L. (1996) Social representations and mass communication research // Journal of the theory of social behaviour. Vol. 26. № 2. P. 221–231.

Бовина Инна Борисовна — доктор психологических наук, доцент кафедры социальной психологии факультета психологии Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. E-mail: innabovina (at) yandex.ru

Bovina Inna Borisovna — a Doctor of Science (psychology), associate professor of the Department of Social Psychology of the Faculty of Psychology of Lomonosov Moscow State University. E-mail: innabovina (at) yandex.ru

Стефаненко Татьяна Гавриловна — доктор психологических наук, профессор, зав. кафедрой социальной психологии факультета психологии Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. E-mail: tstef (at) yandex.ru

Stefanenko Tatiana Gavrilovna — a Doctor of Science (psychology), Professor, the head of the Department of Social Psychology of the Faculty of Psychology of Lomonosov Moscow State University. E-mail: tstef (at) yandex.ru

Тихомандрицкая Ольга Алексеевна — кандидат психологических наук, доцент, зам. декана факультета психологии факультета психологии Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. E-mail: Tihomandr (at) rambler.ru

Tikhomandritskaya Olga Alekseevna — a Candidate of Science (psychology), associate professor, the vice-dean of the Faculty of Psychology of Lomonosov Moscow State University. E-mail: Tihomandr (at) rambler.ru

Малышева Наталья Георгиевна — кандидат психологических наук, ассистент кафедры социальной психологии факультета психологии Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. E-mail: maly_na (at) ok.ru

Malysheva Nataliya Georgievna — a Candidate of Science (psychology), assistant of the Department of Social Psychology of the Faculty of Psychology of Lomonosov Moscow State University. E-mail: maly_na (at) ok.ru

Голынчик Елена Олеговна — кандидат психологических наук, старший научный сотрудник кафедры социальной психологии факультета психологии Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. E-mail: elena_golynchik (at) mail.ru

Golynchik Elena Olegovna — — a Candidate of Science (psychology), senior research fellow of the Department of Social Psychology of the Faculty of Psychology of Lomonosov Moscow State University. E-mail: elena_golynchik (at) mail.ru

Библиограф. описание: Бовина И. Б., Стефаненко Т. Г., Тихомандрицкая О. А., Малышева Н. Г., Голынчик Е. О. Россия в современном мире: подход теории социальных представлений [Электронный ресурс] // Электронный журнал «Знание. Понимание. Умение». 2009. № 2 – Педагогика. Психология. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2009/2/Bovina&Stefanenko&Tikhomandritskaya&Malysheva&Golynchik/ (дата обращения: дд.мм.гггг).