Флиер А. Я. Модель культурной типологии: классическая, неклассическая и постнеклассическая культуры

УДК 008

Flier A. Ya. Cultural Typology Model: Classical, Nonclassical and Post-nonclassical Cultures

Аннотация ♦ В статье по аналогии с моделью типологизации науки осуществляется разделение культуры на классическую, неклассическую и постнеклассическую на основании различных трактовок истины, добра и зла, предпочитаемого социального устроения общества. Эта новая модель типологизации культур, по мнению автора не уступает прочим вариантам по своим познавательным потенциям.

Ключевые слова: культура, истина, добро и зло, социальное устроение общества, классическая культура, неклассическая культура, постнеклассическая культура.

Abstract ♦ Similarly to a model of the typology of science, the article presents a classification of culture (classical, non-classical and post-nonclassical cultures) based on various interpretations of truth, good and evil, and a preferred social order. According to the author, this new model of the typology of cultures is not inferior to other options in its cognitive potentialities.

Keywords: culture, truth, good and evil, social order, classical culture, nonclassical culture, post-nonclassical culture.

В науке встречается множество названий культуры того или иного исторического периода. Часть из них не удерживается в профессиональном лексиконе, а некоторые становятся устойчивыми терминами со столь же устоявшимися значениями. К числу таких укоренившихся названий относится и словосочетание «классическая культура».

Появление понятия «классическая культура», по всей видимости, следует отсчитывать от эпохи итальянского Возрождения (XV в.), когда так стали называть архитектуру и скульптуру Античности, служившие эстетическими образцами для художественных корифеев Возрождения (Вазари, 1933ab). В последующие четыре века понятие «классическая культура» серьезно расширилось в своем содержательном объеме. Во-первых, помимо архитектуры и искусства оно начало включать и другие проявления античной культуры — античную мифологию, философию и науку, литературу и драму, античную демократию, римское право и этос, античную государственную и воинскую символику, атрибутику, ритуалы и пр. Во-вторых, в это понятие постепенно стали включать всю европейскую аристократическую культуру Нового времени (в том числе и русскую, начиная с XVIII в.), ориентированную на воспроизводство античных форм (опять-таки не только в искусстве и архитектуре, но и в элементах социальной культуры высшего общества, стилизованных под античность) (Винкельман, 2000), противопоставляя ее «темному средневековью».

В XIX в. в общественных вкусах произошла «реабилитация» европейского средневекового, византийского и древнерусского искусства. Хотя эти феномены не были включены напрямую в понятие «классическая культура», но фактическое отношение к ним и забота об их сохранении и воспроизводстве ничем не отличалось от отношения к стилевой классике. Ну, и наконец, культуры Востока, в отношении которых появились специальные определения «классическая китайская культура», «классическая японская культура» и т. п. Т. е. исторические культуры Востока де-факто были признаны классическими, хотя их никогда не объединяли с европейской стилевой классикой в одно явление.

Вместе с тем, нужно отметить, что традиционные народные культуры сельских жителей Европы и России в понятие «классическая культура» не включались. Но, если в Европе и России их стилевое отличие от элитарной культуры аристократии было очевидным, то о Востоке этого не скажешь. Произведения народной культуры здесь отличались от элитарных скорее мастерством исполнения, чем стилистикой. Вопрос об их типологизации до сих пор остается открытым.

Так или иначе, но понятие «классическая культура» существует в двух форматах — широком и узком. В широком формате классическая культура — это практически вся постпервобытная элитарная культура Евразии от сложения городских цивилизаций до промышленного переворота второй половины XIX в., а в узком — культура Античности и нововременная европейская городская культура, в той или иной мере воспроизводящая в своих формах античные образцы. Характерной чертой этой культуры (в обоих форматах) является ее императивная идеологичность, обусловленность определенной религиозной или политической идеологией, пропагандой которой эта культура занимается. Это культура-идеология (см. об этом: Флиер, 2015) в наиболее чистом виде. При этом нужно помнить, что, во-первых, народная (традиционная) культура сельских жителей в категорию «классическая культура» не попадает, поскольку преследует свои специфические социальные цели, которые идеологичны латентно, и в основном ориентированы на мифоритуальный тип мировосприятия. И, во-вторых, классическая культура не ограничивается искусством и архитектурой, а включает в себя весь набор символических форм социально-бытового и военно-политического плана, маркирующих социальную престижность того или иного носителя, его принадлежность к аристократии, власти, наличия богатства, статуса или иной возможности своего социального выделения.

Главное, что отличает эту культуру, — это предельно четкое деление мира на добро и зло, хорошее и плохое, благостное и греховное, правильное и неправильное и т. п. Парность этих экзистенциальных оппозиций с наибольшей ясностью выражена в религии (Бог — дьявол, праведное — греховное). Но и в любой сфере культуры присутствует сентенция «белое — это то, что не черное, а черное — это то, что не белое» (см. об этом: Григорьева, 1979). Такой тип сознания принято называть логоцентрическим (см. об этом: Пелипенко, 2014). Считается, что он возник в ходе культурной трансформации «осевого времени» (IX–III вв. до н. э.) (Ясперс, 1991). В кристаллизованных формах, возможно, он социально возобладал именно в это время и чуть позднее, когда складывались основные религии, определившие дальнейшие судьбы мира. Но в зачаточном виде он, конечно, формировался еще с первых городских цивилизаций Египта, Месопотамии, Ирана и Индии (см. об этом, например: Франкфорт и др., 1984).

Четкой аксиологической структурированности сознания сопутствовала и столь же четкая иерархичность воспринимаемого мира и социального устройства («воюющие — молящиеся — трудящиеся»). Истина в этой культуре была абсолютной и предустановленной. Задача человека заключалась лишь в следовании ей и расширении своего знания о ней. Даже научное знание в своих определяющих текстах было столь же четким и безусловным. Бытие — это поле битвы между добром и злом, истиной и ложью. Кто не с нами, тот против нас — еретик, грешник, иноверец и т. п. Классические культуры одарили человечество выдающимися образцами идеологии гуманизма и столь же выдающимися примерами жестокости по отношению к Другому, к тому, кто трактует благо и истину иначе.

На обслуживании этой бинарной оппозиции в сознании людей, этой вечной битвы добра со злом, как их основной социальной практики, была сконцентрирована классическая культура. Эта ее функция особенно заметна по религиозным установкам и в искусстве. «Белое нужно для того, чтобы противостоять черному».

Художественные формы классической культуры, как правило, отличаются миметичностью (от греч. «мимесис» — подражание искусства действительности), стремлением к более или менее точному воспроизводству черт наблюдаемой реальности, т. е., говоря упрощенно, реализмом. Даже когда воображение автора строит вымышленные миры, они все равно оказываются заполненными узнаваемыми земными формами. Например, Луна в романе Фр. Годвина «Человек на Луне», как и у С. Сирано де Бержерака в романе «Иной свет, или Государства и империи Луны», оказывается заселена людьми, «Утопия» Т. Мора также воспроизводит земные реалии, в загробном мире «Божественной комедии» Данте находятся известные исторические персонажи и т. п. То же можно сказать и об изображениях ада И. Босхом, богах и чудовищах в античной мифологии. Здесь все легко узнаваемо по своим земным формам. Мотивация деяний богов вполне человеческая. Европейский и китайский драконы — это огромные змеи с крыльями, а инфернальные чудовища средневековых художников — в основном гигантские насекомые. Все воспроизводит наблюдаемый мир. В этом суть художественного метода классической культуры: плоды воображения должны легко дешифровываться и узнаваться, благодаря своему подобию земной реальности. Художники и писатели классической эпохи редко изобретали новые образы, сюжетные ходы, социальные коллизии. Творческое соперничество в основном ограничивалось техническим качеством изображения канонических образов, интерпретацией канонических сюжетов.

В классической культуре дважды два всегда оказывается равно четырем, несмотря на сопротивление обстоятельств, добро всегда побеждает зло (хотя бы морально), а справедливость торжествует, поскольку истина абсолютна и никаким силам зла ее не преодолеть. Это культура по существу религиозная, даже когда она противоречит каким-то установкам той или иной конкретной религии. Но вера в абсолютность истины (осознанно или латентно божественной) и «естественную» иерархическую структуру мира все равно доминирует.

Особенно важна иерархичность осознаваемого мира. Она подразумевает наличие какого-то высшего авторитета (Бога, монарха, вождя), диктующего истину в последней инстанции. И вся классическая культура, так или иначе, пропагандирует подобные истины. Тем более что никто не стремится проверить их обоснованность или абсолютность. Любое сомнение трактуется как измена и безжалостно наказывается. Поэтому в классической культуре так медленно развивалась рациональная наука, которая без сомнения в господствующих истинах по определению неэффективна. Однако в идеологических рамках господствующего мировоззрения классическая культура достигала выдающихся результатов, творила шедевры, которые навряд ли когда-нибудь будут превзойдены.

Вторую половину XIX в. принято рассматривать как начало научно-технического переворота в истории человечества. Впрочем, нас интересуют не технические изобретения, а трансформация восприятия и интерпретации мира в сознании людей. Начался этот поворот в науке, благодаря большому числу естественнонаучных открытий, но очень быстро отразился и в культуре. По аналогии с тем, что науку этого периода принято называть неклассической (Степин, 2000), мы полагаем, что и в культуре наступил неклассический период.

Своеобразной вершиной этого нового мировосприятия в науке стала теория относительности А. Эйнштейна, опубликованная в 1905 г. (специальная теория относительности) и в 1907–1916 гг. (общая теория относительности). Не вдаваясь в сложные физико-математические аспекты этой теории, отметим, что на культурное сознание того времени оказала наибольшее влияние идея контекстуальной зависимости любой истины (см. об этом: Айзексон, 2015). Даже пространство и время представляют собой не независимые субстанции, а лишь продукт вселенского контекста, наблюдаемого взаиморасположения космических объектов, при изменении которого изменятся параметры пространства и времени. Соответственно и любая истина сохраняет свою верность лишь ситуативно, в определенных внешних условиях. Дважды два равняется четырем только в трехмерном пространстве, а при изменении мерности пространства результат будет иным.

Нельзя сказать, что в культуре очевидны следы непосредственного влияния идей Эйнштейна, но отказ от постулата абсолютности истины, так или иначе, несомненно, оказал свое воздействие на культурное сознание. Возвращаясь в рамках этого нового мироощущения к образу «белого и черного», можно сказать, что белое — это черное, увиденное в ином контексте, при иных внешних обстоятельствах.

Художественный авангард появился практически одновременно с теорией Эйнштейна. Их взаимосвязь представляется как очевидной, так и весьма опосредованной. Художники и писатели навряд ли читали научные труды по физике, но идеи Эйнштейна родились не на пустом месте. Новое мироощущение буквально «носилось в воздухе». Вопрос был лишь в том, кто и как его выразит. Беспредметная живопись, атональная музыка, театр абсурда и пр. творческие новации художественного авангарда явились латентными попытками выйти за пределы трехмерного ньютоновского пространства и посмотреть, чему будет равняться дважды два в другой системе измерений, при отмене абсолютности истины.

Вместе с тем, художественный авангард, отвергая формы классической культуры, сравнительно лояльно относился к классическим культурным содержаниям, не очень отдаляясь от них, хотя авторы соревновались в создании новых оригинальных образов, сюжетных ходов, панорамных ракурсов и т. п. Одной из главных творческих задач неклассической культуры стала разработка новых культурных форм, которые должны были прийти на смену классическим. Эти новые формы уже не были детерминированы соображениями миметичности, как неким идейным обязательством, и их оригинальность заслуживает специального обзора. Для нас же существенно то, что новые формы отнюдь не вытеснили классические из культурного оборота, но существенно пополнили их банк, раздвинули рамки культурных ограничений допустимого и недопустимого.

Было бы ошибочным сводить всю неклассическую культуру к одному лишь художественному авангарду. Основная социальная задача, решавшаяся этой культурой, была связана с разрушением привычки общества к вертикальному сословно-иерархическому устроению и внедрением привычки к устроению горизонтальному демократическому. Политически во многих странах Европы это было сделано еще в XIX в., но массовое социальное сознание менялось медленно. В большой мере внедрение демократического принципа равных стартовых возможностей было связано с распространением массовой культуры, родившейся в период активной урбанизации второй половины XIX в. Об эстетических достоинствах этого феномена можно спорить, но его социальные преимущества проявили себя быстро и с достаточной полнотой.

Проблема борьбы добра со злом не утратила своей принципиальной актуальности, но уже не было речи о той идеологической истерии, которая была свойственна прежним векам с их классической культурой. Опыты российского большевизма, итальянского и испанского фашизма и немецкого нацизма по возвращению к ажиотированной идеологичности политического и культурного устроения не встретили понимания в западных либерально-демократических обществах. Это были слишком откровенные попытки остановить историю.

В целом неклассическая культура, конечно же, была внерелигиозной (не зависимо от индивидуальной религиозности того или иного ее деятеля), поскольку отрицала абсолютность истины и наличие высшего авторитета, эту истину изрекающего. В числе главных социально-культурных достижений этой культуры следует перечислить торжество либеральной демократии, преодоление массовой неграмотности, разрушение классовых, расовых и национальных ограничений, радикальное расширение поля социальной самореализации женщин. Достаточно проследить в течение XX в. внедрение общего начального, а затем и среднего образования, рост гуманитарной эрудированности широких слоев населения, благодаря книгам и кино, процесс демократизации городского костюма и этики поведения в публичных ситуациях и т. п. Именно в условиях торжества неклассической культуры научный концепт культуры превратился в один из основных объяснительных инструментов системного знания о социальных процессах, формирующих общественный организм.

В последней трети XX в. произошел еще один научно-технический переворот, оказавший существенное воздействие на культуру. Речь идет о радикальном рывке в развитии электронно-вычислительной техники и, в особенности, о внедрении в массовое пользование индивидуальных компьютеров, становлении Интернета и развитии социальных сетей. В культуре это привело к сложению новой дистанционной системы межличностной коммуникации, началу перехода от книжной к экранной культуре и подстегнуло процесс социального возобладания массовой культуры как основной культуры повседневности всего городского населения.

Одновременно в науке произошло становление новой исследовательской парадигмы, названной постнеклассической (Степин, 2000), наиболее характерным примером которой стала синергетика. Основная мировоззренческая новация новой парадигмы заключалась в признании того, что истина не является научной категорией, поскольку она заведомо субъективна и отражает ту или иную ангажированность ученого какой-то философской или политической идеологией (как правило, это ангажированность латентная, определяемая общим мировоззрением ученого как человека, гражданина и т. п.). Новое отношение к истине хорошо иллюстрируется анекдотом, в котором учитель спрашивает ученика, сколько будет дважды два, на что тот отвечает вопросом на вопрос: «А сколько Вам нужно, господин учитель?» Истина фактически зависит от того, «сколько нужно господину учителю». Возвращаясь к образному примеру «белое — черное», эту познавательную ситуацию можно охарактеризовать, сказав, что белое и черное — это субъективные интерпретации любого цвета разными авторами. Хотя рождение постнеклассической науки в основном связывается с синергетикой, это новое понимание истины выразилось более всего в культурно-философском течении постмодернизма, что дает нам основание этот новый этап в развитии культуры назвать постнеклассической культурой, по аналогии с наукой. Этот вопрос поднимала О. В. Архипова в своей докторской диссертации (см.: Архипова, 2012), однако в связи с иными проблемами, рассматриваемыми в работе, он остался не раскрытым в интересующем нас аспекте. Впрочем, и синергетики считают случайность столь же важной и частотной, как и закономерность, что, естественно, ставит под вопрос значимость научной истины, случайной на 50%.

Наиболее характерные черты новой культуры уже были описаны в специальной литературе (см. об этом, например: Ильин, 1996; Можейко, 1999; Маньковская, 2000), так что мы остановимся лишь на принципиальных отличиях постнеклассической культуры от классической и неклассической. В первую очередь нужно заметить, что, если неклассическая культура отвергала формы классической, но не возражала против ее культурных содержаний, то постнеклассическая, наоборот, вполне лояльна к формам, но отвергает культурные смыслы прошлого. К историческим культурным формам постнеклассическая культура относится с ироничным покровительством, охотно используя их в своих парадоксальных концептуальных конструкциях и полагая, что все слова давно сказаны, все образы уже созданы, и задача современной культуры использовать их в различных интерпретациях. А вот культурные смыслы обусловлены контекстами, которые по ходу истории меняются, и сегодняшние обращения к древним контекстам, по меньшей мере, неактуальны. Нужно создавать современные контексты, помещая в них классические сюжеты. Наиболее известный пример такого подхода — кинофильм База Лурмана «Ромео + Джульетта» с Леонардо Ди Каприо и Клэр Дэйнс, действие которого перенесено в современную Америку. Опыты по современной режиссерской интерпретации классических опер также хорошо известны. Можно сделать вывод, что, если неклассическая культура была озабочена созданием новых форм, то постнеклассическая занимается в основном реинтерпретацией старых форм.

Постнеклассическая культура родилась не на пустом месте. В предшествовавшей ей неклассической культуре можно обнаружить явления, бывшие ее прямыми провозвестниками. Например, сюрреализм в литературе и живописи и в большой мере театр абсурда не экспериментировали с новыми формами, а помещали узнаваемые классические формы в парадоксальные контексты, т. е. фактически экспериментировали со смыслами. Это были чисто художественные эксперименты, теоретическое основание которых появится позже в философии постмодернизма, но их уже можно назвать протопостмодернизмом. Во всяком случае, литературное творчество Даниила Хармса и роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» оцениваются как провозвестники постмодернизма (см. об этом: Руднев, 1999).

Широкой публике постнеклассическая культура известна в основном литературными и архитектурными произведениями, выражающими художественные принципы постмодернизма, экстравагантными постановками классических опер и такими эпатажными акциями, как, например, новосибирские «Монстрации», творчество арт-группы «Война», выходки Pussy Riot, женского движения Femen и т. п. Однако, представляется, что постнеклассическое направление войдет в историю культуры в первую очередь своими интеллектуальными поисками в области философии, гуманитарных наук, публицистики, переосмысливающими ярлыки добра и зла, хорошего и плохого, правильного и неправильного, накопившиеся за века господства классической культуры.

Говорить о религиозных корнях постнеклассической культуры еще меньше оснований, чем искать какую-то религиозность в культуре неклассической. Проблема соперничества добра со злом воспринимается постнеклассической культурой тоже с иронией, поскольку ярлыки добра и зла раздают люди, преследующие какие-то свои интересы, что делает эти ярлыки заведомо спорными. Добро может победить зло, если это «нужно господину учителю», сегодняшнему властителю умов. А завтра властителем умов станет другой учитель и все может перемениться. Знаменитый грибоедовский вопрос «А судьи кто?» может рассматриваться как лозунг постнеклассической культуры.

Однако не стоит рассматривать постнеклассическую культуру только в негативном ключе, как основной источник проблем современных последователей классической культуры. Эти проблемы обусловлены не экспансией постнеклассической культуры, а изменившимися социальными условиями жизни людей, их радикально возросшей информированностью, изменением демографического состава жителей больших городов и еще рядом новаций в социокультурных порядках, которые в совокупности понизили интерес массы населения к артефактам классической культуры до невиданного ранее уровня. Классическая культура остается актуальной для очень небольшой культурной элиты современных сообществ. В этих условиях постнеклассическая культура, если не возвращает массовый интерес, то, по крайней мере, способствует информированности населения об основных феноменах классической культуры, ее формах, сюжетах и пр. Неклассическая авангардная культура не делает и этого.

Социальную эффективность постнеклассической культуры, конечно, определять еще рано. Но в качестве тенденций, уже проявившихся к настоящему времени, можно перечислить:

• возрастающую независимость человека от государства;

• трудовую и образовательную мобильность;

• толерантность по отношению к отклонениям от социальных стандартов;

• переход от книжной к экранной культуре;

• растущее отчуждение от классической культуры.

В этот список можно было бы включить еще глобализацию и мультикультурацию, но еще не ясно, во-первых, влияет ли глобализация на культуру, а, если да, то как, и, во-вторых, является ли мультикультурация естественным процессом или это искусственный водоворот, инициированный политикой Евросоюза.

Так или иначе, но понятно, что сложение и функционирование каждого из рассмотренных типов культуры теснейшим образом связано с господствующим на каждом этапе истории мировоззрением, методом обобщения и аналитического упорядочения представлений о мире и социальном устроении — религией для классической культуры, наукой и философией для неклассической и постнеклассической культуры. В этот ряд в принципе можно включить и народную традиционную культуру в качестве «доклассической», сложившейся в условиях господства мифоритуального мировоззрения.

А вот, что касается мировоззренческой основы массовой культуры, то здесь, как представляется, господствует своеобразное «скольжение по поверхности» всех мировоззрений и ситуативное использование любых их элементов, что делает массовую культуру таким пластичным и конформным «мхом на рельефе» социального бытия. Вместе с тем, по своей непосредственной ситуативной социальной эффективности массовая культура превосходит все иные культурные феномены, являясь основной культурой повседневности современного городского образа жизни.

Что дает эта новая типологизация культур по сравнению с существующими в науке? Прежде всего возможность рассмотреть исторические культуры как мировоззренческие системы и разделить их на типы по особенностям отношения к истине, добру и злу, предпочитаемым моделям социального устроения и пр. А это дает возможность более детально проанализировать мировоззренческий аспект культуры как совокупного способа упорядочивания коллективной жизни людей и их социального сознания, как системного взгляда на мир и определения места человека в нем.

* * *

В процессе исследования всех трех рассмотренных культур возникает понимание функциональной неоднородности культуры (как в глобальном восприятии, так и при любой ее локализации), которая состоит из нескольких пластов, обеспечивающих разные аспекты социальной жизнедеятельности людей, их коллективного бытия и социального сознания. Это является фундаментальным качеством, свойственным всем рассмотренным и любым иным типам культуры. Конечно, масштаб участия разных культурных типов в формировании разных пластов не одинаков, и его оценка часто зависит от метода измерения. Но, так или иначе, все типы культуры имеют связь с функционированием каждого пласта и участвуют в общих социальных процессах.

Ниже эти пласты рассматриваются в произвольном порядке и никакой иерархической системы не составляют.

• Первый пласт культуры связан с символикой социальной престижности, которую в целом обеспечивает культура и которая отличается своей спецификой у каждого народа и каждого его сословия. Непосредственно символика социальной престижности сосредоточена в одежде и униформе, прическе и макияже, украшениях и убранстве, должностных знаках различия, наградах, символических атрибутах в руках, на голове и на поясе, в парадном оружии, в оформлении интерьеров и обстановке жилищ, архитектуре зданий и городских пространств и т. п. Это материально-предметная атрибутика социальной престижности, а существует еще и поведенческая, к которой относятся различные официальные церемонии, парады, построения, должностные представления, официальные похороны, служебный этикет, правила приличия публичного поведения, балы, приемы, придворный этикет, бытовая вежливость и пр. Каждая культура содержит огромный набор символических форм, обеспечивающих эту функцию, сложившихся исторически и частично заимствованных извне. В целом символика социальной престижности отражает в первую очередь актуальную моду на соответствующий имидж и поведенческий стиль.

В основе форм этого социального комплекса, как представляется, лежит прежде всего искусство, задающее эстетические ориентиры, регулирующие конкретные образы социальной престижности. Конечно, было бы большим упрощением сводить все социальные функции искусства только к этому. За тысячелетия своего существования искусство обрело множество функций, пронизав практически все области жизни человека, в которых имеют место проявления его эмоций. Ведь искусство проявляется не только в профессиональном художественном творчестве. Но когда человек что-то тихонько напевает «про себя» или «ломает комедию» перед начальством — это тоже искусство, которым наполнена вся наша жизнь. Мы просто редко фиксируем на этом внимание.

Однако сфера формирования символики социальной престижности остается особой функцией, на формы которой актуальное искусство влияет, с одной стороны, опосредованно, но с другой, как главный системообразующий фактор. Это касается как материальных форм престижности (их определяет художественный дизайн, стилистика), так и поведенческих форм (выражаемых в театрализации поведения, этикете). В формах социальной престижности любого народа в любую эпоху всегда можно найти следы воздействия актуального искусства и господствующей эстетики, как этого народа, так и соседей, оказывающих свое влияние. И никогда формы социальной престижности не расходятся с художественными предпочтениями своего времени. Достаточно проанализировать эволюцию русского гражданского и военного костюма на протяжении XVIII — начала XX вв., чтобы это стало совершенно очевидным (Беловинский, 2003). Внешний имидж человека и стиль его поведения в существенной мере определяются художественной эстетикой, актуальной для его социальной среды, хотя он не догадывается об этом.

Символика социальной престижности как явление, регулируемое в первую очередь модой и актуальной эстетикой, конечно, в ходе истории формировалась всеми эпохальными культурами. Наиболее известные формы этой символики возникли в период господства классической культуры и насыщены ее эстетическими нормами. Но сегодня разные социальные группы ориентированы на формы самого разного исторического происхождения. Например, молодежь ориентирована, естественно, на наиболее современную моду (отражающую в наши дни стилистику постнеклассической культуры), а старшее поколение вполне намеренно придерживается определенной стилевой архаики. Здесь имеет место определенная стилевая игра, на практике выражающаяся в том, что человек все время решает, в каком виде прилично явиться в той или иной жизненной ситуации. И это часть его культуры.

• Другой пласт культуры связан с обеспечением формирования целостного системного мировоззрения человека. Здесь уже главными агентами влияния становятся религия, а для неверующих — наука и философия. Какими-то представлениями об окружающей реальности обладает каждое живое существо; человеческая культура обеспечивает именно многоаспектный и системный характер этих представлений. Изменение представлений о характере истины ломает всю культурную картину мира. Оно определяет обоснованность веры в бытие Божье или атеистического (агностического) мировоззрения и всей вытекающей из этого вертикальной иерархической или горизонтальной сетевой структуры мироздания, а в особенности представления о желательном социальном устроении общества. Именно этим определяются и политические приоритеты каждого человека.

Системность мировоззрения свидетельствует об общем культурном уровне индивида. Невозможно одновременно верить в то, что мир создан Богом, а человек произошел от обезьяны. Культура этого не позволит. Либо одно, либо другое. Таковы требования культурной системности, нарушение которой, как правило, свидетельствует о психическом нездоровье человека.

Системность мировоззрения в большой мере определяет и упорядоченность социального бытия, соответствия одного другому (см. об этом: Флиер, 2014). Это не противоречит известной философской максиме о том, что бытие определяет сознание. Бытие определяет сознание лишь в конечном счете и в основном в содержательном ключе. А в непосредственной детерминации одного другим и по практикуемым формам бытия бывает и так, и эдак. В древней Месопотамии считали, что структура космоса подобна иерархической структуре государства (Франкфорт и др., 1984) и соответственно политическая власть управляет людьми самым «естественным образом», так же, как это осуществляется в космосе. В той или иной вариации мифологический взгляд на принципиальное соответствие социального устроения общества высшим космическим порядкам имело широкое распространение и в превращенной форме сохраняется и поныне. Склонность все систематизировать и уподоблять сложное и незнакомое простому и знакомому всегда была универсальным свойством культурного сознания. Просто далеко не всегда это делается профессионально и на должных основаниях.

Но все начинается с определения того, что такое истина: божественная или природная закономерность, ситуативная случайность или субъективное суждение. От выбора одного из этих вариантов зависит вся система мировоззрения человека и его культурная модель мира. Разумеется, речь идет о его латентной приверженности какому-нибудь суждению об истине. Специально об этом задумываются только философы.

В формировании культурной картины мира, естественно, принимали участие все эпохальные культуры. Другое дело, что усваивали эти модели далеко не все, а, как правило, наиболее образованные страты общества. Даже картина мира, задаваемая классической культурой, в наши дни актуальна преимущественно для традиционалистски настроенной интеллигенции. Более прогрессистская часть интеллигенции склоняется к взглядам неклассической и постнеклассической культуры. Но основная масса населения даже наиболее развитых стран сколь-либо системной культурной картины мира не имеет, заменяя ее фрагментарными обрывками информации, случайно почерпнутой из разных источников, которая тоже тем или иным образом упорядочивается сознанием.

Самая сложная задача, стоящая перед мировоззрением, — совмещение представлений о единстве мира и его разнообразии. В эпоху господства религиозного мировоззрения представления о единстве явно преобладали над суждениями о разнообразии. Впрочем, знание о биологическом и культурном разнообразии мира до XIX в. были не сопоставимы с современными. Сейчас «массовый человек» (даже верующий) понимает разнообразие мира гораздо полнее, чем его единство. Одна из главных задач современной культуры заключается в том, чтобы на уровне обыденного сознания восстановить преставления о единстве мира.

• Третий пласт культуры связан с процедурами самоидентификации человека. Обычно идентичность индивида включает сразу несколько параметров: национальную и культурную принадлежность, социальный статус и профессию, политический патриотизм, конфессиональную ориентацию и т. п. Каждый человек сам выстраивает свою индивидуальную иерархию этих признаков: кем он себя чувствует в первую очередь, кем во вторую, а кем в третью. Самоидентификация человека — это одна из наиболее культурно детерминированных процедур его самоопределения. Ведь достоверность его знания о собственном происхождении часто бывает сомнительной, и его самоопределение имеет характер в основном культурного выбора. Человек выбирает то, что ему культурно комфортнее и что больше соответствует его привычкам, усвоенным еще в детстве.

С первых шагов детского воспитания человек начинает усваивать стереотипы сознания, соотносящие его с той социальной средой, в которой протекает его детство. Так закладываются основы его самоидентификации. И если в последующем он узнает информацию о себе, противоречащую этим детским впечатлениям (например, о том, что он рожден от другого отца), это, как правило, не меняет параметров его самоидентификации. Т. е. его идентичность в большей мере является культурной привычкой, нежели продуктом анализа какой-то достоверной информации (см. об этом подробнее: Малыгина, 2005; Сурова, 2010).

В этом культурном пласте трудно выделить какие-то доминирующие факторы. Здесь и национальное чувство, и социальное самосознание, и патриотизм, и религиозность, и др. Самым важным представляется то, что это чувство общности с каким-то коллективом людей является врожденной потребностью индивида, проявлением его культурного тяготения к групповой жизнедеятельности. Человека, не идентифицирующего себя ни с каким коллективом, в принципе быть не может, как и человека вне какой-либо культуры (что, впрочем, одно и то же).

Исторически идентичность человека формируется с тех времен, когда он стал отличать себя от животных. В становлении параметров его самоидентификации, естественно, принимали участие все эпохальные культуры. Каждая из них делала акцент на наиболее близкой ей ипостаси человека. Классическая культура — на его этнорелигиозной и сословной сущности, неклассическая — на актуальных в XIX–XX вв. проблемах национально-политической идентичности, современная постнеклассическая культура более озабочена профессиональной и культурно-групповой идентичностью человека. Но все это преломляется и перемешивается в индивидуальных культурных предпочтениях каждого.

• Четвертый пласт культуры обеспечивает способность и возможность человека к коммуникации, обмену информацией. Понятно, что этот пласт связан прежде всего с языком, хотя одним вербальным языком возможности обмена информацией не ограничиваются.

В культуре все имеет название. Невозможно найти культурное явление, не обозначенное каким-то словом. Следовательно, культура — это еще и совокупность определенных слов. А поскольку культура — это главный инструмент социального взаимодействия людей, то становится понятным, что такое взаимодействие осуществляется в первую очередь посредством языка. Возникновение культуры невозможно в двух случаях: когда человек ни с кем не согласовывает свои действия, и когда нет языка, на котором хотя бы два человека могли бы осуществлять такое согласование. Т. е. всякая культура начинается с появления языка — средства социальной коммуникации, обеспечивающей взаимодействие людей (Пинкер, 2004).

Разные культуры различаются уровнями развития искусства, религии, бытовых обычаев. Но представить культуру с неразвитым инструментарием коммуницирования, т. е. без языка, практически невозможно. Поэтому ранние этапы становления культуры фактически совпадают с этапами развития языка. Однако наши знания об этих ранних этапах крайне малы. До появления письменности язык материальных следов не оставлял. Хотя есть гипотеза о том, что первобытная графика функционально скорее протописьменность (пиктография), нежели протоискусство (Флиер, 2012), но изучению происхождения языка это не помогает.

Так или иначе, но совершенно очевидно, что всякая культура — это прежде всего язык социальной коммуникации, без которого выполнение основных социальных функций культуры было бы не возможным. Конечно, выразить все смыслы культуры с помощью одного лишь вербального языка трудно. В распоряжении культуры имеется богатый инструментарий средств выражения — звуковых, изобразительных, пластических. Но основным средством передачи культурных смыслов остается язык. Тем более что речь идет о двух планах трансляции культурных смыслов: синхроническом (между современниками) и диахроническом (между разными поколениями, т. е. передаче социального опыта).

Зона использования того или иного языка, как правило, очерчивает и границы распространения соответствующей локальной культуры. Исключения из этого правила есть, но они крайне редки.

Язык как один из наиболее древних культурных инструментов человека развивался на протяжении всей истории человечества, и его базовый словарный запас сформировался еще до возникновения классической культуры. Рассмотренные нами культуры — классическая, неклассическая и постнеклассическая — только пополняли этот запас теми словами и лексическими конструкциями, которые были наиболее актуальны в то или иное время.

• Пятый пласт культуры обеспечивает устойчивость социальных форм жизнеустроения. Здесь главным инструментом выступает культурная традиция, многовековая и многопоколенная привычка общества именно к такому жизнеустроению, а не какому-либо иному. Тому есть очень хороший пример из нашей новейшей истории.

В 1990-е и 2000-е гг. российскому обществу предлагалась европейская либерально-демократическая модель социального жизнеустройства. Но наше общество отнеслось к возможности идти по европейскому пути довольно настороженно, видя в нем много недостатков. И когда в 2010-е гг. ему предложили вернуться к традиционной для России патерналистской модели, это вызвало массовую поддержку. Конечно, можно говорить о политическом инфантилизме российского общества, которое не пожелало само нести ответственность за страну, а выбрало статус воспитанников детского сада при строгом воспитателе. Но этот инфантилизм и есть историческая традиция России, где население не привыкло быть хозяином своей судьбы, а привыкло к положению стада, ведомого пастухом. Это свойственно многим народам, и в этом проявляется особенность их культуры, в которой доминирует традиционализм.

Но дело не в этом частном случае. Главное заключается в том, что у общества исторически вырабатывается привычка к определенному социальному устроению жизни, которую очень трудно преодолеть. Такая устойчивость социальных порядков была очень важна на первобытном и аграрном этапах развития, позволяя сохранять социальную интегрированность в изменчивых внешних условиях. На индустриальном и постиндустриальном этапах эта историческая инерция уже преодолевается осмысленным желанием общества ускорить темп своего социального развития, но, как мы видим, далеко не всегда.

В конечном счете, традиция — это «тормоз истории», не позволяющий «паровозу прогресса» разогнаться до опасной скорости (см. об этом: Флиер, 2010, 2011). Всякое общество на том или ином этапе своей истории выбирает, развиваться ли ему вместе с лидерами социальной эволюции или держаться от них подальше, предпочесть ли ускорение исторического развития или поддерживать устойчивость порядка при замедленном движении. И, как правило, этот выбор регулируется исторической традицией, т. е. культурой. Ну, а дальнейшее — уже следствие этого выбора.

Исторические традиции, формирующие предпочтения людей в области социального устроения, скорее описаны, чем комплексно проанализированы наукой. Этими исследованиями в основном занимаются сторонники теории цивилизаций, которые открывают много интересного фактурного материала, но системное обобщение его в рамках теории цивилизаций не получается. Цивилизационные теоретические построения, как правило, очень субъективны, основываются только на избранных фактах и не выдерживают критики с точки зрения системности предлагаемой модели. Понятно, что сложением социальных предпочтений управляют и религия, и исторический опыт (особенности истории), и ментальности. Но аргументировано объяснить и доказать, почему один народ выбирает одно, а другой иное, пока никто не может. Марксистское объяснение социальных предпочтений экономическими приоритетами хорошо работает при рассмотрении классовых противоречий, но, когда дело касается национальных ментальностей, то здесь пасует и оно. Возможности понять это, как представляется, связаны с углублением аналитических разработок в области фундаментальной теории культуры.

• Шестой пласт культуры посвящен обеспечению устойчивости образа жизни. Понятие образа жизни не имеет четкого определения и связано преимущественно со статистически преобладающими, наиболее типичными для рассматриваемой социальной общности параметрами его повседневной социальной практики. Здесь главным инструментом обеспечения культурных порядков является обычай.

Обычай относится к древнейшим культурным формам, зародившимся еще до становления вида Homo sapiens у биологических предшественников людей в раннем палеолите. Его расцвет приходится именно на эпоху первобытности, где он был основным инструментом социальной регуляции, лишь постепенно теснимым религией (мифоритуальным комплексом) и политическими формами управления (вождеством). Система обычаев хорошо изучена на примере традиционной крестьянской культуры, имеющей в основном первобытное происхождение и отражающей именно этот сегмент исторического бытия (см., например: Маркарян, 1981; Культура жизнеобеспечения и этнос … , 1983).

В городской культуре индустриальной и постиндустриальной эпох социальная распространенность обычаев стала заметно сокращаться, хотя есть суждения о рождении новых городских обычаев в наше время (Захаров, 2004; Сурова, 2009). Но социальное функционирование обычаев обеспечивается мифоритуальным сознанием. В наши дни речь может идти о поведенческих моделях, по форме похожих на обычаи, но базирующихся на совершенно иных психологических основаниях.

Именно обычаями определялись основные параметры образа жизни патриархальной крестьянской семьи — система внутрисемейных отношений, иерархия статусов, методы воспитания детей, кулинария, одежда, домашняя обстановка и утварь, досуг и т. п. Показательно, что образ жизни, как и символика социальной престижности, рассмотренная выше, включает в себя материально-предметную и поведенческую составляющие. Рассматривая историческое прошлое, символику социальной престижности можно считать отражением образа жизни высокостатусной части населения. Но есть и принципиальное отличие: обычаи крестьян определяются традициями, а символика социальной престижности — модой. Тем не менее, возможно, именно символика социальной престижности в культуре современных горожан начинает заполнять ту лакуну социальной регуляции, которая освобождается от сокращающих свое влияние обычаев. Во всяком случае, основные параметры образа жизни современных горожан — еда, одежда, имидж, оформление жилища, стиль поведения, досуг и т. п. — определяются в большой степени господствующей модой, т. е. символикой социальной престижности. Вопрос о том, в какой мере социальная мода в наши дни компенсирует отмирающие обычаи, еще нуждается в специальных исследованиях.

Большая часть повседневных обычаев возникла на заре человечества и датируется еще «доклассической» культурной эпохой. Классическая культура, как продукт уже письменных городских цивилизаций, очень немного добавила к древним обычаям, поскольку основные исполнители обычаев — крестьяне — были людьми, далекими от большинства установок этой культуры (за исключением, пожалуй, религии). А образованная аристократия была совершенно отчуждена от крестьянства. Тем более далеки от исторических обычаев апологеты неклассической и постенеклассической культуры. Для них обычаи представляют сугубо музейный интерес в силу свой полной оторванности от современных социальных реалий, а образ жизни строится на совершено иных социальных основаниях, еще слабо систематизированных наукой.

Другое дело, если социальная мода сможет занять место обычаев в регуляции образа жизни горожан. Тогда возникнет совсем иная познавательная ситуация. Но об этом еще рано говорить определенно.

* * *

Современное культурное пространство представляет собой причудливую смесь элементов классической, неклассической и постнеклассической культур. Классическая культура, нововременная история которой насчитывает уже пять веков, была культурой образованной части населения Европы. Она является основной компонентой современного культурного пространства, может быть, уже не столько в художественном его оформлении, сколько по социальным параметрам господствующего стиля жизни. Принципы социального поведения людей, этики и этикета, критерии вежливости, гостеприимства, социальной поддержки, гуманизма и пр. остались неизменными и соответствующими нормам классической культуры. Неклассическая культура, родившаяся на рубеже XIX–XX вв. и получившая распространение в среде технической интеллигенции, ученых-естественников и особенно среди представителей художественного авангарда, как интеллектуальная система осталась сферой профессионального мировоззрения ученых естественнонаучного профиля. Для широкой публики она сосредоточена в основном в искусстве авангарда (обычно не сопоставляемом с естественнонаучными знаниями своего времени) и не претендует на охват всего культурного универсума. Еще меньше востребованность постнеклассической культуры, аналитически освоенной преимущественно философами постмодернистской ориентации, научной средой исследователей культуры (культурологов) и наиболее продвинутой частью художественной интеллигенции (в основном театральными режиссерами). Массой населения эта культура освоена только на потребительском уровне использования форм актуальной моды и массовой культуры, но интеллектуально практически не рефлексируется.

Эти культурные анклавы существуют, как правило, не очень мешая друг другу и не вторгаясь на чужие территории. Это сравнительно мирное сожительство разных культур свидетельствует об одной очень важной тенденции современных социальных процессов. Культурное пространство, которое в недавнем прошлом было ареной непримиримой борьбы за чистоту принципов и форм классической культуры, судя по всему, ныне лишилось этого императивного пафоса и стало вполне толерантным к различию мировоззренческих установок людей. Культурное пространство обрело фрагментированность и состоит из многих сегментов, провозглашающих и пропагандирующих разные подходы к пониманию истины. Это вполне вписывается в современный тренд поликультурности, толерантности и политкорректности, проявляющийся в области социальных отношений. Культура не может развиваться по иной траектории, нежели развивается общество, и современные культурные тенденции еще раз подтверждают это.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Айзексон, У. (2015) Эйнштейн. Его жизнь и его вселенная. М. : АСТ ; Corpus. 1020 с.

Архипова, О. В. (2012) Идеи образования в контексте постнеклассической культуры : автореф. дис. … д-ра филос. наук. / Рос. гос. пед. ун-т им. А. И. Герцена. СПб. 50, [3] с.

Беловинский, Л. В. (2003) История русской материальной культуры. М. : Вузовская книга. 424 с.

Вазари, Д. (1933a) Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих : в 2 т. М. ; Л. : Academia. Т. 1. 444, [2] с.

Вазари, Д. (1933b) Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих : в 2 т. М. ; Л. : Academia. Т. 2. 466, [1] с.

Винкельман, И. И. (2000) История искусства древности. СПб. : Алетейя. 800 с.

Григорьева, Т. П. (1979) Японская художественная традиция / Ин-т востоковедения АН СССР. М. : Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука». 368 с.

Захаров, А. В. (2004) Традиционная культура в современном обществе // Социологические исследования. № 7. С. 105–115.

Ильин, И. П. (1996) Постструктурализм, деконструктивизм, постмодернизм. М. : Интрада. 256 с.

Культура жизнеобеспечения и этнос: Опыт этнокультурного исследования (на материалах армянской сельской культуры) (1983) / отв. ред. С. А. Арутюнов, Э. С. Маркарян. Ереван : Изд-во Академии наук Армянской ССР. 319 с.

Малыгина, И. В. (2005) Этнокультурная идентичность: онтология, морфология, динамика : автореф. дис. … д-ра филос. наук / Моск. гос. ун-т культуры и искусств. М. 41 с.

Маньковская, Н. Б. (2000) Эстетика постмодернизма. СПб. : Алетейя. 347 с.

Маркарян, Э. С. (1981) Узловые проблемы теории культурной традиции // Советская этнография. № 2. С. 78–96.

Можейко, М. А. (1999) Становление теории нелинейных динамик в современной культуре: сравнительный анализ синергетической и постмодернистской парадигмы. Минск : Изд-во Белорус. гос. экон. ун-та. 297 с.

Пелипенко, А. А. (2014) Избранные работы по теории культуры. Культура и смысл. М. : Согласие ; Артем. 726, [1] с.

Пинкер, С. (2004) Язык как инстинкт. М. : Едиториал УРСС. 456 с.

Руднев, В. П. (1999) Словарь культуры XX века. М. : Аграф. 384 с.

Степин, В. С. (2000) Теоретическое знание (структура, историческая эволюция). М. : Прогресс-Традиция. 743 с.

Сурова, Е. Э. (2009) Ритуальная повседневность и идентичность // Новые традиции : коллективная монография / под ред. Е. Э. Суровой, С. А. Рассадиной. СПб. : Петрополис ; Центр изучения культуры. 368, [3] с. С. 9–18.

Сурова, Е. Э. (2010) Идентификационный принцип в культуре [Электронный ресурс] // Международный журнал исследований культуры. № 1. С. 6–17. URL: http://culturalresearch.ru/files/open_issues/01_2010/IJCR_001_Surova.pdf [архивировано в WebCite] (дата обращения: 15.01.2016).

Флиер, А. Я. (2010) Неизбежна ли культура? // Флиер А. Я. Культурология для культурологов : учеб. пос. для аспирантов, докторантов и соискателей. 2-е изд. М. : Согласие. 671 с. С. 423–436.

Флиер, А. Я. (2011) Вектор культурной эволюции // Обсерватория культуры. № 5. С. 4–16.

Флиер, А. Я. (2012) Очерки теории исторической динамики культуры. М. : Согласие. 528 с.

Флиер, А. Я. (2014) Культура как среда: опыт аналитического структурирования [Электронный ресурс] // Культура культуры. № 1. URL: http://cult-cult.ru/kulitura-kak-sreda-opyt-analiticheskogo-strukturirovaniya [архивировано в WebCite] (дата обращения: 15.01.2016).

Флиер, А. Я. (2015) Добро и зло в культурно-историческом понимании [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». № 3 (май — июнь). С. 17–36. URL: http://zpu-journal.ru/e-zpu/2015/3/Flier_Good-Evil/ [архивировано в WebCite] (дата обращения: 15.01.2016).

Франкфорт, Г. и др. (1984) В преддверии философии. Духовные искания древнего человека / Г. Франкфорт, Г. А. Франкфорт, Дж. Уилсон, Т. Якобсен. М. : Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука». 236 с.

Ясперс, К. (1991) Смысл и назначение истории. М. : Политиздат. 527 с.

REFERENCES

Isaacson, W. (2015) Einshtein. Ego zhizn' i ego vselennaia [Einstein: His life and universe]. Moscow, AST Publ. ; Corpus Publ. 1020 p. (In Russ.).

Arkhipova, O. V. (2012) Idei obrazovaniia v kontekste postneklassicheskoi kul'tury [Ideas of education in the context of post-nonclassical culture] : Abstract of the diss. … Doctor of Philosophy / Russian Herzen State Pedagogical University. St. Petersburg. 50, [3] p. (In Russ.).

Belovinskii, L. V. (2003) Istoriia russkoi material'noi kul'tury [The history of Russian material culture]. Moscow, Vuzovskaia kniga Publ. 424 p. (In Russ.).

Vasari, G. (1933a) Zhizneopisaniia naibolee znamenitykh zhivopistsev, vaiatelei i zodchikh [The lives of the most excellent painters, sculptors, and architects] : in 2 vols. Moscow ; Leningrad, Academia Publ. Vol. 1. 444, [2] p. (In Russ.).

Vasari, G. (1933b) Zhizneopisaniia naibolee znamenitykh zhivopistsev, vaiatelei i zodchikh [The lives of the most excellent painters, sculptors, and architects] : in 2 vols. Moscow ; Leningrad, Academia Publ. Vol. 2. 466, [1] p. (In Russ.).

Vinkelman, I. I. (2000) Istoriia iskusstva drevnosti [The history of ancient art]. St. Petersburg, Aleteiia Publ. 800 p. (In Russ.).

Grigorieva, T. P. (1979) Iaponskaia khudozhestvennaia traditsiia [Japanese artistic tradition] / Institute of Oriental Studies, Academy of Sciences of the USSR. Moscow, Nauka Publ. 368 p. (In Russ.).

Zakharov, A. V. (2004) Traditsionnaia kul'tura v sovremennom obshchestve [Traditional culture in contemporary society]. Sotsiologicheskie issledovaniia, no. 7, pp. 105–115. (In Russ.)

Ilyin, I. P. (1996) Poststrukturalizm, dekonstruktivizm, postmodernizm [Post-structuralism, deconstructivism, postmodernism]. Moscow, Intrada Publ. 256 p. (In Russ.).

Kul'tura zhizneobespecheniia i etnos: Opyt etnokul'turnogo issledovaniia (na materialakh armianskoi sel'skoi kul'tury) [Culture of sustainment and ethnos: An attempt of ethno-cultural research (The case of Armenian rural culture)] (1983) / ed. by S. A. Arutiunov and E. S. Markarian. Yerevan, Publ. House of the Academy of Sciences of the Armenian SSR. 319 p. (In Russ.).

Malygina, I. V. (2005) Etnokul'turnaia identichnost': ontologiia, morfologiia, dinamika [Ethno-cultural identity: Ontology, morphology, dynamics] : Abstract of the diss. … Doctor of Philosophy / Moscow State University of Culture and Arts. Moscow. 41 p. (In Russ.).

Mankovskaia, N. B. (2000) Estetika postmodernizma [The aesthetics of postmodernism]. St. Petersburg, Aleteiia Publ. 347 p. (In Russ.).

Markarian, E. S. (1981) Uzlovye problemy teorii kul'turnoi traditsii [Focal issues of the theory of cultural tradition]. Sovetskaia etnografiia, no. 2, pp. 78–96. (In Russ.).

Mozheiko, M. A. (1999) Stanovlenie teorii nelineinykh dinamik v sovremennoi kul'ture: sravnitel'nyi analiz sinergeticheskoi i postmodernistskoi paradigm [The development of the theory of non-linear dynamics in contemporary culture: A comparative analysis of synergetic and postmodernist paradigms]. Minsk, Belarusian State Economic University Publ. 297 p. (In Russ.).

Pelipenko, A. A. (2014) Izbrannye raboty po teorii kul'tury. Kul'tura i smysl [Selected works on the theory of culture. Culture and meaning]. Moscow, Soglasie Publ. ; Artem Publ. 726, [1] p. (In Russ.).

Pinker, S. (2004) Iazyk kak instinct [The language instinct]. Moscow, Editorial URSS. 456 p. (In Russ.).

Rudnev, V. P. (1997) Slovar' kul'tury XX veka [The dictionary of 20th century culture]. Moscow, Agraf Publ. 384 p. (In Russ.).

Stepin, V. S. (2000) Teoreticheskoe znanie (struktura, istoricheskaia evoliutsiia) [Theoretical knowledge (Structure, historical evolution)]. Moscow, Progress-Traditsiia Publ. 743 p. (In Russ.).

Surova, E. E. (2009) Ritual'naia povsednevnost' i identichnost' [Ritual everyday life and identity]. In: Novye traditsii [New traditions] : multi-author monograph / ed. by E. E. Surova and S. A. Rassadina. St. Petersburg, Petropolis Publ. ; Tsentr izucheniia kul'tury [Center for Cultural Studies]. 368, [3] p. Pp. 9–18.(In Russ.).

Surova, E. E. (2010) Identifikatsionnyi printsip v kul'ture [Identification principle in culture]. Mezhdunarodnyi zhurnal issledovanii kul'tury, no. 1, pp. 6–17. [online] Available at: http://culturalresearch.ru/files/open_issues/01_2010/IJCR_001_Surova.pdf [archived in WebCite] (accessed 15.01.2016). (In Russ.).

Flier, A. Ya. (2010) Neizbezhna li kul'tura? [Is culture unavoidable?] In: Flier, A. Ya. Kul'turologiia dlia kul'turologov [Cultural studies for culturologists] : A study guide for postgraduates, doctoral candidates and applicants. 2nd edn. Moscow, Soglasie Publ. 671 p. Pp. 423–436. (In Russ.).

Flier, A. Ya. (2011) Vektor kul'turnoi evoliutsii [The vector of cultural evolution]. Observatoriia kul'tury, no. 5, pp. 4–16. (In Russ.).

Flier, A. Ya. (2012) Ocherki teorii istoricheskoi dinamiki kul'tury [Essays on the theory of the historical dynamics of culture]. Moscow, Soglasie Publ. 528 p. (In Russ.).

Flier, A. Ya. (2014) Kul'tura kak sreda: opyt analiticheskogo strukturirovaniia [Culture as an environment: An attempt of analytical structuring]. Kul'tura kul'tury, no. 1. [online] Available at: http://cult-cult.ru/kulitura-kak-sreda-opyt-analiticheskogo-strukturirovaniya [archived in WebCite] (accessed 15.01.2016). (In Russ.).

Flier, A. Ya. (2015) Dobro i zlo v kul'turno-istoricheskom ponimanii [Good and evil in cultural and historical understanding]. Informatsionnyi gumanitarnyi portal “Znanie. Ponimanie. Umenie”, no. 3 (May — June), pp. 17–36. [online] Available at: http://zpu-journal.ru/e-zpu/2015/3/Flier_Good-Evil/ [archived in WebCite] (accessed 15.01.2016). (In Russ.).

Frankfort, H. et al. (1984) V preddverii filosofii. Dukhovnye iskaniia drevnego cheloveka [Before philosophy. The intellectual adventure of ancient man] / H. Frankfort, H. A. Frankfort, J. Wilson and T. Jacobsen. Moscow, Nauka Publ. 236 p. (In Russ.).

Jaspers, K. (1991) Smysl i naznachenie istorii [The origin and goal of history]. Moscow, Politizdat Publ. 527 p. (In Russ.).

Флиер Андрей Яковлевич — доктор философских наук, профессор, главный научный сотрудник Экспериментально-аналитического центра развития образовательных систем в сфере культуры Российского научно-исследовательского института культурного и природного наследия им. Д. С. Лихачева. Адрес: 129366, Россия, Москва, ул. Космонавтов, д. 2. Тел.: +7 (495) 686-13-19.

Flier Andrei Yakovlevich, Doctor of Philosophy, Professor, Chief Researcher, Experimental and Analytical Center for the Development of Educational Systems in Cultural Sphere, D. S. Likhachev Russian Research Institute for Cultural and Natural Heritage. Postal address: 2 Kosmonavtov St., 129366 Moscow, Russian Federation. Tel.: +7 (495) 686-13-19.

E-mail: andrey.flier@yandex.ru

Библиограф. описание: Флиер А. Я. Модель культурной типологии: классическая, неклассическая и постнеклассическая культуры [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2016. № 1 (январь — февраль). URL: http://zpu-journal.ru/e-zpu/2016/1/Flier_Cultural-Typology-Model/ [архивировано в WebCite] (дата обращения: дд.мм.гггг).

Дата поступления: 16.01.2016.