Стефанов О. Диптих об интерпретативной дислексии

УДК 16

Stefanov O. A Dyptych on Interpretative Dyslexia

Аннотация ♦ О дислексии мы говорим в тех случаях, когда люди не успевают понять прочитанный текст. Но сколь это ни парадоксально, прослеживается непонимание тех смыслов и предупреждений, которые вложили в свои произведения великие авторы художественных произведений. Не высвечены критикой громко разрекламированные научные трактаты и концепции. Для таких явлений вводится понятие «интерпретативная дислексия», которое наблюдается как в сфере гуманитарного знания, так и в точных науках. И тут на очереди еще одно понятие, посредством которого выясняются мотивы для таких аберраций — «идеократия», когда идеи выдвигаются как предлог для завоевания, удержания или реставрации власти.

Ключевые слова: эпигонство, догматика, Софокл, Аристотель, И. Ньютон, Ж.-Ж. Руссо, Эдип, Дон Кихот.

Abstract ♦ The term “dyslexia” is used to describe problems associated with reading comprehension. But how can the intentional superficial acceptance of some scientific tractates without any critical evaluation be described? To describe this phenomenon, the term “interpretative dyslexia” is introduced. It could be observed in the humanities as well as in natural sciences. Furthermore, another term “ideocracy” is launched in order to explain the reasons, in social context, of such lack of criticism leading to situations where ideas are used as an excuse for occupying or restoring someone’s authority.

Keywords: Epigonusness, dogmatics, Sophocles, Aristotle, Isaac Newton, Jean-Jacques Rousseau, Oedipus, Don Quixote.

Анотация ♦ За дислексия говорим, когато децата са затруднени да разберат онова, което четат. Но колкото и да е парадоксално, неразбиране на вложените от авторите на прославени творби послания. Научните трактати също се възприемат безкритично. За този феномен се въвежда понятието «интерпретативна дислексия». Наблюдава се както в хуманитаристиката, така и в «точните» науки. И още едно понятие, чрез което се изясняват подбудите за тези аберации — «идеокрацията», когато идеите се издигат като претекст за завоюване, удържане или реставриране на властта.

Ключови думи: епигонство, догматика, Софокл, Аристотель, Нютон, Руссо, Эдип, Дон Кихот.

I. Идеократия и интерпретативная дислексия
или сообщающиеся сосуды заблуждений

В гуманитарных науках нагромоздилось «вавилонское» скопление понятий, но иногда и в самом деле оправдано применять новые слова. Предлагаю два неологизма: «интерпретативная дислексия» и «идеократия»…

Об интерпретативной дислексии можно говорить, когда при восприятии общепризнанных литературных и художественных произведений теряется реальный смысл и он остается неразгаданным. Если феномен обычной дислексии психологи прослеживают у детей, при «интеллектуальной» — перед нами начитанные знатоки. Как раз из-за своей эрудиции они испытывают воздействие всевозможных идей, которые выдвигались с оглядкой на диктат и подчинение. Как только возобладает желание любой ценой завоевать и удержать власть, или же стремление вновь приобрести потерянное влияние, тут же выдвигаются всевозможные доктрины, идейные постулаты. Попадая в их «силовое поле», зримое отодвигается в сторону и на его месте водружается подобие истины.

Термином «идеократия» мы назовем чередующиеся предлоги для власти или «крацио»: демо-, аристо-, тео-, софократию, которые означают соответственно власть народа, благородного сословия, служителей религиозного культа, мудрых. Дальше можно вспомнить о пролетариате (пролетарократия), технике (технократия), средств информации (медиакратия) и т. д. «Идейный» прагматизм является толчком для интерпретативной дислексии, а дальше раскручивается череда эпигонских варьирований, нагромождается учебная и популяризаторская литература. Надуманное берет верх количеством, «авторитетной» полиграфической добротностью и подробными описаниями издательских данных.

В результате таких аберраций читатели «воспринимают» несуществующее, отвергают то, что обрисовано на самом деле.

Мы можем уподобить такое поведение упорству, с которым Дон Кихот бросается в сражение с ветряными мельницами. Он твердо уверен, что совершает подвиг! Ни реальный вид вполне невинных крыльев, ни предупреждения его оруженосца уже не «откроют» ему глаза, куда он движется на самом деле... Сервантес говорит, что у знаменитого идальго мозг совсем «иссох». Он помешался как раз потому что читал без понимания и «интерпретировал» действительность сквозь призму клятвенно воспринятых, патетически разукрашенных, но просто ложных представлений…

Дальше все оказывается еще более коварно, потому что толкователям романа предпочтительней солидаризироваться с пародированным героем, отвергая предупреждения автора. Сервантес однозначно указывает, что распрекрасные иллюзии приводят к печальным результатам. Часто злоключения мнимого рыцаря и простофили-оруженосца смехотворны, но случается, что они приводят их к очень сомнительным последствиям. Например, когда узники короля получают освобождение. За совершенные преступления им назначены подобающие наказания, а на свободе им не остается ничего иного, как побить и обобрать своего освободителя. Они верны своей бандитской природе и их нисколько не интересует, что побуждения Дон Кихота «возвышенны».

Если иллюзорность у «рыцаря» является результатом его помешательства, то пропаганду «донкихотства» мы уже определим как очень показательный пример интерпретативной дислексии. Ею грешит И. С. Тургенев в своем эссе о Гамлете и Дон Кихоте. А земляк и тезка Сервантеса Мигель де Унамуно настаивает, что испанцам надлежит быть донкихотистами, а не сервантистами. То есть пародию на помешанного надо заменить восхищением... дураком!

И в таком угаре интерпретаторства остается «незамеченным» тот факт, что все же идальго возвращает себе трезвость ума и нормальное сознание. Иногда этот важнейший для непревзойденного гуманиста спасительный итог ставится в упрек Сервантесу... Тут приходится с сожалением упомянуть мнение авторитетного знатока и мыслителя Томаса Манна, будто автор зря отступился в сторону мещанской добропорядочности. Наверное, его готовность взять под сомнение финал романа (чье огромное значение он не умаляет), продиктована литературоведческим «фольклором». Всевозможные предисловия, эссе, попутно высказанные характеристики застыли в некую амальгаму общих мест, за которой затуманилось значение образа в его развитии. Хорошо, что Манн хотя бы решился откровенно сказать, что до своего длительного плавания через океан в Америку (а его возраст 59 лет!), он никогда не читал роман Сервантеса «системно и до конца»...

В русской литературе наиболее верно увидел тот смысл, который нам завещал великий испанец, Александр Сергеевич Пушкин. Так, в А. Н. Радищеве поэт увидел «политического Дон-Кихота, заблуждающегося конечно, но действующего с энергией удивительной и с рыцарскою совестливостию» (Пушкин, 1949: 353). Ведь прав именно Пушкин: энергичность не может служить индульгенцией от заблуждений, а дополнительно мешает делу. Чем более активен заблуждающийся, тем больше дров он наломает. Точно также и рыцарству грош цена, если оно неуместно... Однако специалист по испанской литературе В. Е. Багно не отнесся с большим пониманием к мнению гения, хотя он и является руководителем Пушкинского Дома.

Вместо этого он объявляет, что «тургеневская интерпретация сервантесовского образа оказалась одной из самых ярких и плодотворных. <…> Для Тургенева Дон Кихот — положительный герой, борец, революционер, носитель новой идеологии» (Багно, 2006: 67–68). Ясно, что такое «искривление» занимает «достойное» место среди проявлений «интерпретативной дислексии».

Мне попадались не одна и не две подмены того, что вложили в свои шедевры непревзойденные авторы. Э. Хемингуэй заметил, что некоторые писатели имели счастье увидеть истину и передать ее верно. Но после этого другие люди, вкладывают в их слова несуществующее значение…

Одна из самых знаковых подмен — это «обеление» фиванского властителя Эдипа, который показан в двух трагедиях Софокла «Эдип-тиран» и «Эдип в Колоне». Прямым последствием такой дислексии стал именно «перевод» заглавия столь прославленной трагедии, при котором однозначно пейоративное, т. е. осудительное прозвище передано нейтральным титулом: тиран назван царем («Царь Эдип»). И хотя цари обычно проявляют себя именно как тираны, таким переименованием открывается брешь для ремифологизации трагедии. Если прозрение Софокла выражается в том, что он драматизировал миф, то трактатные писания запихивают драму обратно в узенькие мифологические одежонки. Герои Софокла переживают огромные потрясения, резко меняются их характеры и действия, а в толкованиях им навязывают статичность, лубочную прямолинейность.

Не чем иным, а именно интерпретативной дислексией можно объяснить незамеченную знатоками перемену в позиции Иокасты. Вначале она напутствует мужа: «Жить следует беспечно: кто как может». Увы, выясняется, что не только по своему возрасту Эдип приходится ей сыном, но что она стала супругой своего собственного первенца. Теперь она порывает не только с беспечностью, но и с жизнью.

Мы должны сознавать, что всевозможным умозрительным конструкциям грош цена. Я бы не принял на веру подход греческого режиссера Теодороса Терзопулоса при постановке трагедии «Эдип-царь» в Александринском театре, который еще на первой репетиции заявил: «Одна из опасностей, которая может нас подстерегать, это непроизвольное желание превратить сюжет “Эдипа” в психологическую драму» (Геометрия трагедии … , 2009: 35; в книге воспроизведены программные тексты режиссера, описан ход репетиций).

Действительно Аристотель исключал потребность в характерах и переносил ответственность за поступки властителя вне его личности. Однако мы должны взять его догматику под сомнение. Она вполне идеократична, и нам не пристало бы забывать, что философ воспитывал самого известного завоевателя и вообще вращался в аристократических кругах. Стал же он зятем тирана города Атарнея Гермия и соответственно у него самая «образцовая» трагедия упоминается в урезанном виде — только как «Эдип». Пользуясь возможностями перевода на чужой язык, вполне в логике интерпретативной дислексии мы пишем «царь», но как же быть с репликой Хора, когда он в отсутствие властителя обобщает: «Гордыней порожден тиран»? Тут подмена невозможна и так возникает противоречие, суть которого выясняется с помощью предлагаемых здесь новых понятий. Ведь Аристотель «передергивает карты», потому что о Судьбе как о высшей силе и распорядительнице говорит единственно Эдип. В хороших пьесах позиция драматурга не совпадает с мнением какого-нибудь персонажа. Не мог же Софокл идентифицировать себя со своим героем в момент, когда он узнает о себе, что был найденышем, переданным на усыновление. Именно тогда Эдипу пришлось сочинить легенду:

Я — сын Судьбы, дарующей нам благо,
И никакой не страшен мне позор.
Вот кто мне мать! А Месяцы — мне братья…

(пер. С. В. Шервинского, цит. по: Софокл, 1988: 75)

Вводя статику в характерах, списывая ответственность за все на Судьбу, интерпретаторы совершают предательство в идеократическом духе. Доверяясь подобной дислексии, мы не приобщаемся к счастью, которое окрыляло автора, а превращаемся в скучнейших схоластов.

Я уже упомянул «Геометрию трагедии», но позволю себе привести еще один отрывок из начальных напутствий Т. Терзопулоса: «Научившись владеть диафрагмой, а, следовательно, регулировать наш энергетический посыл, мы и сможем прорваться в иные, надбытовые, надреальные, сущностные сферы бытия. <…> Достичь концентрации можно тогда, когда мы научимся концентрироваться на самом процессе дыхания: “вдох-выдох”. Здесь очень важно контролировать, как воздух входит в ваше тело и как он затем выходит». (Геометрия трагедии … , 2009: 35).

Но разве можно перечеркивать вопросы духа, сводя их к дыханию? Увы, глубокомыслие оказывается не более чем вздорным нагромождением имитаций.

Следуя заветам Пушкина, мы не должны забывать, что признак высокого искусства — развитие характеров. Отказываясь от аристотелевских, ницшеанских, фрейдистских или же постмодернистских «парадигм», мы не должны закрывать глаза на тот факт, что Эдип осознает свои грехи. Креонт раскаивается за свои заблуждения, называет себя «безумцем». Лир вспоминает об обездоленных бродягах, когда и сам остается во власти стихий. Годунов с воплем заключает, каков итог его жизни: «Жалок тот, в ком совесть нечиста».

Увы, интерпретативная дислексия оказывается утонченной и более скрытой формой театрофобии, которая видна еще в «Поэтике». Многим покажется странным, но ревность Стагирита проявилась напрямую в том, что он отказывает сценическому воплощению в статусе искусства. Косвенно же эта враждебность к театру видна в идеократических подменах при интерпретации. Вспомним, что и «Борис Годунов» Пушкина имел разрешение только для печати, но цензурой запрещалась его постановка на сценах императорских театров. В наши «модерные» времена акцент ставится на дыхании, а не на духе и не на душе. Именно издевательство над духом присуще снобизму — предупреждал Т. Манн в своем эссе об Освальде Шпенглере.

Поэтому маскировочные накидки «утонченного» интерпретаторства должны быть сдернуты и отброшены как ненужный хлам!..

II. ДИСЛЕКСИЯ И ИДЕОКРАТИЯ В ТОЧНЫХ НАУКАХ.
МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЕ ПРОЕКЦИИ

Никто не станет отрицать, что в сфере философии, эстетики, литературоведения неизменно проявляется «силовое поле» идеологии. Битвы за утверждение каких-либо религиозных или социальных ценностей в стычке с «конкурирующими» догмами и течениями никогда не прекращались. Насаждаются также определенные вкусы, нормативные требования, интерпретации художественного наследия.

Мои непосредственные интересы всегда тяготели к театру, искусству, литературе. Как мы проследили в первой части, при прослеживании разнообразных интерпретационных аберраций «выковалась» категория «интерпретативная дислексия».

Но если в «моей» области гуманитарного знания туманные постулаты, оговорочные суждения и оценки как бы в порядке вещей, то в представлениях о физическом мире попадаются странные заблуждения.

Как они возникали, и почему так упорно отстаивалась их «незыблемость»? Прослеживается ли какая-нибудь стратегия в том, как «точные» физические законы и теории подвергаются искривлению?

Ясно ведь, что существование человеческого рода протекает в неразрывной связке с естественными процессами в природе. Иначе его бы настигла гибель. Если не знать чередование времен года, то можно неудачно посеять семена и из-за нагрянувшей засухи, или по причине заморозков настанет голод. Вот и приходилось придумывать календарь, воздвигать обсерватории из огромных каменных блоков, как знаменитый Стоунхендж.

Тем не менее, в истории зафиксированы преследования светлых умов, предавались уничтожению и забвению не только отдельные научные открытия, но и люди, которых они осенили. А еще бывало, что сами авторы новых теорий отказывались от прежних утверждений и смягчали свои наблюдения и радикальные заключения. Широко известно, что Галилео Галилей отрекся от «крамольной» теории, что Земля вращается: пришлось ему отступить, а то Святая (!) инквизиция его бы и засудила. Менее известно, что после первого издания своей книги «Математические начала натуральной философии» (1687) Исаак Ньютон «испугался» своих собственных открытий. При следующих редакциях он подверг значительным коррекциям те мировоззренческие идеи, которые опровергают постулаты официальной религии. Впрочем, излишне ждать особой смелости от человека, который открыл рот в парламенте только из-за сквозняка: пусть закроют окно… Учитывая такие особенности и конкретные зависимости, мы сможем объяснить, откуда берутся странные шатания в процессе изучения окружающего мира.

Вот показательный пример: историки науки приложили нешуточные усилия, чтобы найти, откуда Галилей вычитал опровержение постулата о том, что движется только движимое. Так считал Аристотель, но подобное представление расходится с нехитрой проверкой. В своем эксперименте Галилео запускал шарик с одного и того же места наклонной поверхности. Дальше его движение продолжалось по равнине, чей угол мог меняться и, соответственно, шарик преодолевал разные расстояния. Отсюда проистекает логичный вывод, что важна не только движущая сила, а и то, какие встречаются препятствия. Соответственно, при полном отсутствии мешающих сил первоначальное движение будет продолжаться до бесконечности. Именно это и позволяет космическим аппаратам удаляться от Земли, без какой бы то ни было дополнительной энергии… В школьном учебнике я вычитал, что-де Аристотель не догадался проверить таким вот шариком свою «теорию». Иначе говоря, нам внушают, что Стагирит заблуждался. Но тут нужно уточнить, что он вводил в заблуждение! Наблюдал же Аристотель движение брошенного копья и летящую стрелу, проводились состязания по метанию диска. Для таких «феноменов» ему пришлось придумывать специальное понятие: «антиперистазис». Будто посредством вихрей прилипшие воздушные частицы продолжают сообщать толкающую силу. То есть, желая спасти свою заведомо куцую «теорию», Аристотель объявляет двигателем именно то, что тормозит движение.

Необходимо обсудить два вопроса: зачем философ решился на такую выдумку и почему при опровержении ложных представлений Галилей ссылался на несуществующего предшественника?

На второй вопрос ответить несложно. Для церкви имя Аристотеля пользовалось незыблемым авторитетом. Ведь его «языческая» теократия может служить как «христианский» предлог для власти. Поэтому великий итальянец решил не закреплять за собой приоритет открывателя. Дергать черта за хвост рискованно, так как первоначальный толчок демиурга подходит и для обоснования Бога как вседержителя и распорядителя всех судеб. Т. е. физическая картина мира по Аристотелю имеет важные проекции в социальной жизни. Это и есть ответ на вопрос о сочинении подпорок с антиперистазисом. Желаемая для власть предержащих сословий субординация от вершины пирамиды к ее основанию вполне согласуется с утверждением, что движется только движимое.

Неверный постулат в область физики прагматически воздействует на «политических животных». Чтобы ими управлять, необходимо внушение, при помощи которого исключается личностная активность. Мол, двигайся туда, куда тебе сказано, в противном случае — оставайся на месте и не высовывайся!.. Если не вызывает сомнения факт, что в своем заступничестве за рабовладение Аристотель был верным учеником Платона, то и в социальной жизни все предопределено, свободное движение личности исключается.

Предвижу замечание, что без движущей силы не обойтись, поскольку живем мы не в космосе, и трения, гравитации, завихрения флюидов (в воздухе или в жидкости) невозможно избежать. И все же важна модель, по которой мы будем планировать свою деятельность. Вместо непрерывного увеличения силы можно сосредоточиться на устранение препятствий. По ровной дороге с виадуками и тоннелями самый обычный велосипедист опередит мощнейший танк, пробирающийся сквозь ущелья и горы. Ясно, что при современных средствах передвижения конструкторы снижают трение смазочными маслами, придают обтекаемую форму, чтобы сводить к минимуму воздушные завихрения. Законы аэродинамики соблюдаются с особой пристальностью в кораблестроении, где суда движутся в особо плотном флюиде. Отметим, что закон гидростатики Архимеда был воспринят без какого-либо сопротивления. В том, что предметы, лодки, корабли могут задерживаться на поверхности, а могут тонуть, никто не находил связи с божественным вмешательством, и поэтому без какого-либо риска можно было объявить и утвердить закономерность для плавающих тел.

Очень показательны различия в атомистических теориях Демокрита и Эпикура, которые сказываются и на их житейских судьбах. Строго детерминированные орбиты при движении атомов у первого из них сочетались с желанием объять все доступные в то время знания. А его последователь допускал, что атомы могут переходить в соседние орбиты. Таким образом, Эпикур проложил логическое обоснование для провозглашения свободной воли. Господствующая у Демокрита необходимость «первого разряда» уже не столь абсолютна: человек может посчитать, что необходимо не подчиняться необходимости. Эти отличия отразились на том, к какому итогу в личной жизни пришли оба философа. Демокрит так и не нашел внутреннего стержня, и несведенные к единому смыслу разносторонние, полученные в бесчисленных странствиях знания, как бы разрывали его личность. И он решил преодолеть этот разрыв: раскаленной медной пластиной он ослепил себя, надеясь повернуть свой взгляд внутрь. А Эпикуру не понадобились подобные «решения». Единственный раз он покинул свою школу из-за свадьбы некоей родственницы, а принимал в ученики даже рабов и совсем уж бесправных женщин. Остается только гадать, а не понадобилась ли ему коррекция в атомистической модели для того, чтобы найти убедительный мотив в защиту свободного выбора. Или же право быть личностью, которая признает выстраданную свою необходимость, проистекало от предвидения, что движения атомов не детерминированы абсолютно!

Снова вспоминаю школьный учебник, в котором объяснялось, как в Древнем Египте вычисляли площадь параллелограмма. Они, дескать, думали, что если помножить одну сторону на прилежащую ей другую сторону, можно узнать, сколько квадратных единиц содержит эта фигура. Иными словами, им будто было невдомек, что вторым множителем должна быть высота, соответственно спущенная под прямым углом. А нельзя ли заподозрить здесь нарочитую ошибку? До сих пор мы не можем вообразить, как египтяне постигали столь совершенные геометрические формы при строительстве храмов, ирригационных сооружений и прямо-таки неправдоподобных пирамид. Разве можно определить количество драгоценного метала, которое пойдет на позолоту, если не знаешь, какова площадь изогнутой поверхности саркофага или похоронной маски? Сопоставляя такие несомненные постижения именно в сфере геометрии, я выдвигаю иную версию. Ошибочная формула позволяла на деле уменьшать участки, которых после разлива Нила распределялись для посева. На папирусе заносились большие цифры, соответственно увеличивалась задолженность арендатора храму. Такая вот «методика» одурачивания рядовых египтян, с чьей помощью «верхи» обеспечивали свое безбедное существование.

Впрочем, когда по обвинению в ереси инквизиция посылала людей на костер, их имущество обогащало королевскую или церковную казну. Поэтому Николай Коперник выпустил в 1543 г. свой трактат «Об обращениях небесных сфер» без подписи. Это было незадолго до его смерти, а несколько десятилетий спустя инквизиция все же занесла труд Коперника в «Индекс запрещенных книг». Там она числилась аж до 1828 года!..

Впрочем догматика проникала во все научные сферы и один из самых разительных примеров, который мне попадался, это недопустимость существования вакуума. По определению, место, в котором нет ничего — это и есть вакуум. Однако, бог присутствует везде, и поэтому пустота просто исключается!

По своей трагичности и парадоксальности очень показательна судьба выдающегося генетика и селекционера Николая Ивановича Вавилова. Его изыскания были направлены на повышение эффективности в сельском хозяйстве, что обеспечило бы благосостояние широчайших слоев населения. Однако, их объявили «вражескими», ученого замучили в застенках. Не спасло его ни звание академика, ни то, что его родной брат Сергей Иванович Вавилов, был президентом Академии наук СССР! Почему торжествовала такая близорукость, как объяснить неприязнь к ученому с мировым признанием? Тут уже возникает догадка, а заинтересованы ли были власти в том, чтобы людям жилось без жгучей заботы о хлебе насущном? Увы, приходится признать, что гораздо легче можно подчинить полуголодную людскую массу. Подтолкнуть сытого человека на подлость затруднительно, скорее всего, он сделает ставку на спокойную совесть. Это сознавал Жан-Жак Руссо, когда ратовал за «Свободу и равенство», вкладывая отнюдь не гуманный и не либеральный смысл. Ведь ему было важно гарантировать свободу для политического тела. Поэтому равенство, а точнее сказано — уравниловка в имущественном и в интеллектуальном отношении — является предпосылкой для государственного диктата. Катаракта при этом проявлении дислексии настолько опасна, что приходится процитировать самое известное заявление Руссо в несокращенном виде: «Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах. Иной мнит себя повелителем других, что не мешает ему быть рабом в большей еще мере, чем они. Как совершилась эта перемена? Не знаю. Что может придать ей законность? Полагаю, что этот вопрос я смогу разрешить» (Руссо, 1969: 152).

Оказывается, что на первой странице знаменитейшего трактата «Об общественном договоре, или Принципы политического права» этот человек с репутацией просветителя и гуманиста заявляет свою готовность гарантировать наше порабощение! С такой целью ему нужно, чтобы люди вели одинаковое для всех полуголодное существование. Именно поэтому властям предержащим не нужны открыватели, которые пролагают путь к благоденствию. Вот если гениальность и талант продвигают оружейные технологии и оборонную промышленность, тогда можно стерпеть даже личную неприязнь. Так, Петр Леонидович Капица не лебезил перед Лаврентием Павловичем Берия, но всемогущий палач не мог дать волю своей мстительности…

Итак, чтобы понять, по каким извилистым дорогам продвигается научное познание в точных науках, необходимо учитывать огромное значение властных отношений, соотносительность науки с догматикой, которая обслуживает ИДЕОКРАТИЮ. Уже давно мне понадобился этот термин, охватывающий меняющиеся предлоги для завоевания, удерживания или же реставрации власти. Снова упоминаю череду «частных» проявлений: аристократия, демократия, теократия… Соответственно речь идет о власти сословий с «голубой кровью», народа, религиозных институтов. Или когда прокламируется диктатура пролетариата, этот клич соответствует понятию «пролетарократия»? Известны также «технократия», «партократия». Весьма серьезны стремления психологов или шаманов разных мастей овладеть человеческими умами и страстями, так что вполне правомерно ввести понятие «психократия».

Власть заманивает слабых людей возможностью распоряжаться чужими правами, заслугами, трудом. А блага всегда ограничены и добываются огромными усилиями, талантом, стойкостью. Поэтому и возникают искушения взять их готовыми с применением насилия. Увы, в обойме средств принуждения не последнее место отведено для лженауки, когда с неизбежностью выдвигаются запреты для подлинной науки. Когда настоящие ученые подвергаются преследованию и даже истреблению. Формула известна: нет человека — нет проблемы…

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Багно, В. Е. (2006) Россия и Испания: общая граница. СПб. : Наука. 476, [1] с.

Геометрия трагедии. Александринский «Эдип-царь» Теодороса Терзопулоса (2009) / сост. А. Чепуров. СПб. : Балтийские сезоны. 304 с.

Пушкин, А. С. (1949) Другие редакции, планы, варианты // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. : в 16 т. М. ; Л. : Изд-во АН СССР. Т. 12: Критика. Автобиография. С. 347–440.

Руссо, Ж. -Ж. (1969) Трактаты. М. : Наука. 703 с.

Софокл. (1988) Трагедии / пер. с древнегреч. С. В. Шервинского. М. : Художественная литература. 493, [2] с.

REFERENCES

Bagno, V. E. (2006) Rossiia i Ispaniia: obshchaia granitsa [Russia and Spain: Common border]. St. Petersburg, Nauka Publ. 476, [1] p. (In Russ.).

Geometriia tragedii. Aleksandrinskii «Edip-tsar'» Teodorosa Terzopulosa [Geometry of tragedy. “Oedipus Rex” dir. by Theodoros Terzopoulos at the Alexandrinsky Theatre] (2009) / comp. by A. Chepurov. St. Petersburg, Baltiiskie sezony Publ. 304 s. (In Russ.).

Pushkin, A. S. (1949) Drugie redaktsii, plany, varianty [Other versions, drafts, variants]. In: Pushkin, A. S. Polnoe sobranie sochinenii [Complete works] : in 16 vols. Moscow ; Leningrad, Publ. House of the Academy of Sciences of the USSR. Vol. 12: Kritika. Avtobiografiia [Criticism. Autobiography]. Pp. 347–440. (In Russ.).

Rousseau, J.-J. (1969) Traktaty [Treatises]. Moscow, Nauka Publ. 703 p. (In Russ.).

Sophocles. (1988) Tragedii [Tragedies] / transl. by S. V. Shervinskiy. Moscow, Khudozhestvennaia literatura Publ. 493, [2] p. (In Russ.).

Стефанов Орлин — доктор филологии, член Союза ученых Болгарии, приглашенный лектор в университетах России (София, Болгария).

Stefanov Orlin, Doctor of Philology, Member, Union of Scientists of Bulgaria, visiting lecturer in Russian universities (Sofia, Bulgaria).

E-mail: orlin.stefanov@abv.bg

Библиограф. описание: Стефанов О. Диптих об интерпретативной дислексии [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2015. № 3 (май — июнь). С. 157–169. URL: http://zpu-journal.ru/e-zpu/2015/3/Stefanov_Dyptych-Interpretative-Dyslexia/ [архивировано в WebCite] (дата обращения: дд.мм.гггг).

Дата поступления: 5.06.2015.