Dolgorukova N. M. Comprehend through the Force of Love[1]
Аннотация ♦ Данное эссе написано в жанре культурной истории и представляет собой воспоминания автора о лекциях Владимира Андреевича Лукова (1948–2014) по Средним векам и Возрождению, прочитанные им в МПГУ в зимний семестр 2006 г.
Ключевые слова: Владимир Андреевич Луков, ученые России, литературоведы, культурологи, воспоминания, медиевистика, культурная история, МПГУ.
Abstract ♦ This essay (written in the genre of cultural history) is concerned with the author’s memoirs about Vladimir A. Lukov and his lectures at Moscow Pedagogical State University on Medieval Ages and Renaissance in the winter semester of 2006.
Keywords: Vladimir Andreevich Lukov, Russian scientists, literary scholars, culturologists, memoirs, medieval studies, cultural history, Moscow Pedagogical State University.
В 2005 году я поступила на филологический факультет в Московский педагогический государственный университет, тогда носящий имя В. И. Ленина. Теория литературы, история русской литературы XX века, фольклор, риторика, древнерусская литература, теория и практика русского языка, отечественная история, история древнего мира… — все предметы были интересны, нужны и полезны для будущего учителя русской литературы (профессия, о которой я тогда мечтала). Начало студенческой жизни, первые знакомства и дружба на всю жизнь, вечерние прогулки по парку Мандельштама и споры о Бахтине — все было так, как надо, однако я быстро почувствовала, что мне чего-то не хватает. Я поняла, что ни один предмет я не могу назвать своим любимым и ни один преподаватель не может претендовать на роль моего научного руководителя (а о дипломе я начала задумываться с первого семестра первого курса). Я стала скучать. И решила писать курсовую по социолингвистике на кафедре русского языка.
Промелькнул первый семестр, сессия была сдана без особых хлопот, 25 января сам ректор разливал нам медовуху и кормил пирогами, а после каникул, в холодном и сером феврале, профессор Владимир Андреевич Луков начал вести у нас литературу Средних веков и Возрождения. Об этом предмете у меня было довольно смутное представление. Конечно, я читала Рабле и Шекспира, но то, что литература была и 1000 лет до них и что можно специализироваться на литературе V века или любить литературу века VI для меня тогда было совсем неочевидным.
В знаменитой поточной аудитории № 9 (знаменитой тем, что в начале XX века в ней выступал Ленин, а в конце века — Путин) собралось человек семьдесят. Все ждали лектора, который, довольно сильно опоздав, все же зашел в аудиторию, поблагодарил за ожидание и довольно тихим, но уверенным и приятным голосом попросил всех встать. Мы встали, а когда сели, оказались в Риме эпохи апостата. Мы ощутили атмосферу упадка античной цивилизации, с ее изощренными пытками первых христиан и изощренной латинской поэзией Авсония, совершенно неприличный свадебный центон которого Владимир Андреевич читал нам наизусть (После того, как сошлись они в сумраке ночи, // Пыл в них сама Венера влила для нового боя, // Он встаёт во весь рост против множества тщетных попыток, // Рот подминает и лик, на пяту налегает пятою…), вспоминая при этом, как его учитель Борис Иванович Пуришев точно также читал своим слушателям в этой же аудитории несколько десятилетий назад, не забывая упомянуть о том, как в свое время, в начале XX века, слушал все те же строки на лекции своего учителя, Валерия Яковлевича Брюсова...
Каждую лекцию Владимира Андреевича я помню до сих пор. Я записывала все-все-все (школьная привычка, перебороть которую я смогла, только когда стала слушать лекции не на своем родном языке). Впоследствии курсы с таким же названием были у меня в МГУ, РГГУ и Сорбонне (помню, что желание учиться в Парижском университете пришло ко мне после очередной лекции Владимира Андреевича, на которой мы проходили вагантов («Во французской стороне, на чужой планете…») и Луков, комментируя эту песенку, сказал, что он, будучи в Париже, увидел, что все записываются в Сорбонну и решил записаться тоже). Те «послелуковские» лекции, безусловно, оказались гораздо более глубокими и «научными», освещающими критические работы и библиографии по каждой проблеме, и, возможно, их читали гораздо более компетентные медиевисты. И все же именно Владимиру Андреевичу я обязана тем, что уже на первом курсе, слушая его сказочные истории про слишком молодого, слишком сильного и слишком прекрасного Кухулина, про уладскую королеву Медб, про пьяных вагантов и влюбленных трубадуров, про страстных рыцарей короля Артура и про целомудренных служителей святого Грааля, про Изольду и Тристана, любовь которых оказалась сильнее смерти, я влюбилась в эту литературу так, что решила писать диплом только у Лукова и только по Средним векам.
Надо сказать, что примерно такое же магнетическое впечатление он производил практически на всех моих сокурсников, которые поголовно влюбились в лектора и его лекции. Правда, они не пошли так далеко, как я, и не подумали делать из сказки научную работу.
Мне оставалось найти только тему, чтобы обрадовать Лукова своим решением, и очень скоро тема нашлась. Была весна, за окнами, как в хорошей альбе, пели птицы, мы подошли к куртуазной литературе Франции, и, рассказывая об одном лэ первой французской поэтессы Марии, Владимир Андреевич сказал: «Вся сущность куртуазной литературы уже содержится в завязке этого лэ: рыцарь Ланваль полюбил фею».
Дальше я уже не слушала ни про концепции куртуазной любви и теории генезиса лирики трубадуров, ни про фантастику в рыцарских романах, ни про кельтское влияние на раннюю французскую литературу, — именно в этот момент я поняла, о ком и о чем будет мой диплом.
Луков удивительно умел общаться со студентами, слушать их и убеждать. Только меня он не смог убедить в том, что я слишком мало знаю остальных преподавателей, остальные литературы и остальные кафедры, чтобы на первом курсе выбрать его в качестве научного руководителя. Он советовал мне почитать, послушать новые курсы, подумать. Он советовал мне подождать. Более того, он сказал, что чтобы заниматься средневековой французской литературой, мне надо изучать какой-то старо-французский язык, на котором, оказывается, были написаны все тексты, которыми я хотела заниматься.
На летние каникулы я уходила задумчивая и раздосадованная: складывалось впечатление, что с лекциями Лукова закончилось все хорошее, сказочное и волшебное. Я чуть не плакала от того, что целых два месяца не приду в девятую аудиторию и что больше никогда не услышу о том, как рыцарь Ланваль полюбил фею, и она ответила ему тем же.
Его последняя лекция была о Рабле, о народной смеховой культуре и Бахтине, ее открывателе, чье имя уже всплывало на школьных уроках по Достоевскому и на вводных лекциях по теории литературы в первом семестре, но с которым по-настоящему знакомиться я начала именно благодаря зарубежной литературе. Последние пять минут были продолжительной овацией Владимиру Андреевичу, мне не верилось, что все закончилось, и мы с подружкой решили, что снова будем ходить на его курс в новом учебном году (надо сказать, что на его лекциях встречались студенты разных курсов, слушающие их первый, второй, а некоторые и третий раз).
На свой первый частный урок по французскому я пришла с томиком Марии Французской, который знакомые знакомых прислали мне из Парижа. «Вы хотите учить французский для того, чтобы читать поэтессу XII века?», — недоумевал мой педагог. «Читать и переводить», — успокаивала я его.
Моим научным руководителем он так и не стал. Он стал оппонентом. В его отзыве на мой диплом была фраза, которой я очень стеснялась (что-то про беспрецедентную за последние 50 лет работу и пр.), а пригласить оппонировать мою кандидатскую Владимира Андреевича я уже не успела.
Но я успела, не раз и не два, зайти в девятую аудиторию и рассказать своим уже первокурсникам об Авсонии, Лукове, Пуришеве и Брюсове и о том, как и почему рыцарь Ланваль полюбил фею. Пусть этот период длился не так долго. Пусть Владимира Андреевича уволили из МПГУ раньше, чем меня. Пусть он так и не стал моим научным руководителем.
И знаете, Владимир Андреевич, я ведь только теперь, сидя в национальной французской библиотеке за диссертацией по Марии Французской, когда уже не могу ничего Вам сказать и ни о чем с Вами посоветоваться, начинаю осознавать и обдумывать то, что на Ваших лекциях просто поняла. Правда, правда. Поняла, не читая многостраничные фолианты и не сидя над манускриптами, поняла силой любви. Спасибо Вам, Владимир Андреевич.
Наталья Михайловна Долгорукова — кандидат филологических наук, преподаватель Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», докторант Университета Париж IV Сорбонна.
Natalia Mikhailovna Dolgorukova, Candidate of Philology, Lecturer, National Research University - Higher School of Economics, PhD candidate, Paris IV Sorbonne University.
