Николаева И. В. Семантика «этнических» указаний «Повести временных лет»: образ «чужого»

УДК 009

Nikolaeva I. V. Semantics of “Ethnical” Significations of the Primary Chronicle: The Image of the “Alien”

Аннотация ◊ Статья посвящена анализу семантики «этнических» указаний, которые могут расцениваться как описания «чужих» (или, в более мягкой форме, «других» и «иных»). Поскольку многие из них единичны и не дают достаточных оснований, чтобы сделать заключение об отношении к ним летописца, в статье автор обращается только к тем, которые имеют достаточно выраженную (прямо или косвенно) аксиологическую окраску.

Ключевые слова: свой, чужой, другой, картина мира, мы, они, летопись, кочевые народы.

Abstract ◊ The article covers an analysis of semantics of the “ethnical” significations that can be rated as descriptions of “aliens” (or, more kindly, of “others” and “anothers”). Inasmuch many of them are singular and they do not give sufficient ground to make a conclusion about the chronicler’s attitude to them, the author handles only some of them, which have a considerably intense (directly or indirectly) axiological marking.

Keywords: one’s own, alien, other, world view, we, they, chronicle, nomadic folks.

Представления о «своих» и «чужих», зафиксированные в «Повести временных лет», являются целостным проявлением некоего «этнографического» набора имплицитных и изменчивых образов «себя» и «другого», существующего в специфической картине мира и определяемого рядом исторических, политических и идеологических обстоятельствами, в которых они сформировались и существуют. Рассматривая культурные стратегии конструирования «своих» и «других» в летописных текстах, можно выяснить, каким образом фундаментальная противоположность между «мы» и «они» осознается в границах культуры Древней Руси.

В «Повести временных лет» к числу тех народов, которые характеризуются как несущие опасность и культурно чуждые, относятся, прежде всего, «сыны Измайловы» (или «безбожные сыны Измайловы»): торкмены, печенеги, торки и половцы), а также некие болгары и хвалисы, которые более или менее характеризуются как, соответственно, «моавитянее» и «амонитяне». Образ летописных Измаильтян снискал известность в кругу исследователей преимущественно за счет прямой летописной отсылки к «Откровению» Мефодия Патарского. Летописец последовательно перечисляет тюркские народы, среди которых половцы — главные персонажи и возмутители спокойствия — стоят на последнем месте. На первом же фигурируют «Тортъмени», либо «Торкмени». Этноним этот, ранее в летописи не появлявшийся, близок к имени, которым греческие тексты называют сельджуков (в союзе с узами и печенегами), разбивших византийскую армию при Манцикерте в 1071 г. и с тех пор державших империю в страхе и напряжении.

Для того чтобы разобраться с этими упоминаниями, мы обратились к восточнославянским проложным сказаниям о перенесении норманнами мощей св. Николая, архиепископа Мирликийского в итальянский г. Бари (9 мая 1087 г.). В те дни, по словам автора, «Измаильтяне» по Божию суду и промыслу напали на греков по ту сторону моря, начиная от Херсонеса и до Антиохии и Иерусалима. «Измаильтяне» эти называются «туркоманами». Если в Сказании имелся в виду Херсонес Крымский, — перед нами свидетельство либо о том, что малоазийские тюрки были способны на вылазки в Северное Причерноморье еще в XI в., либо о том, что автор знал о родстве сельджуков и тюркских кочевников восточнославянских степей.

Перечисление остальных трех народов отражает последовательность их появления на южных границах Руси. Первыми из них были печенеги. Они появились в Причерноморских степях при князе Олеге, вынужденные оставить гузам (торкам) свои кочевья между Уралом и Волгой. Их приход был следующим после нашествия жестоких «Обровъ» (авар). Соответственно и первое летописное упоминание о печенегах содержит определенный намек на то, что новые пришельцы могут разделить их судьбу: «И есть притча в Руси до сего дни: погибоша аки Обри. Ихже несть ни племене ни наследка. По сих бо придоша Печенезе».

Реально столкнуться с печенегами пришлось только Игорю, заключившему с кочевниками мир. Первое же серьезное нападение на Русь кочевники совершат только при Святославе, в 968 г. В дальнейшем печенеги, как правило, будут упоминаться в качестве союзников того или иного князя в междоусобных бранях. В летописи 1036 г. содержатся последнее сообщение об их самостоятельных активных действиях против Руси. В этот год они пришли к Киеву, и Ярослав нанес им сокрушительное поражение. Затем о них не вспоминают более полустолетия, вплоть до 6604 (1096) года. Впоследствии печенеги фигурируют вместе с торками как соратники половцев.

И действительно, основная масса печенегов откочевала после этого разгрома к границам Византии и там частично была уничтожена, а некоторые из орд были поселены в пограничных степях и использовались как наемники для охраны рубежей империи. То, что половцев в летописи подчас называют печенегами (и наоборот), — результат их позднейшей ассимиляции.

О приходе новой волны тюрков — гузов (летописных торков) в Повести временных лет не содержится прямого упоминания, как в случае с печенегами. Уже в первом известии они фигурируют как союзники русских князей (985 г. — поход Владимира на Волжскую Болгарию). В следующий раз мы встречаем их в известиях 1054 года, где сообщается о победоносном походе на Торков сына Ярослава, Всеволода, княжившего в ту пору в Переяславле. Окончательный разгром торкам был нанесен в 1060 году.

Формы, в которых описывает летописец поражение печенегов и торков, текстуально схожи. Такие места в летописи, как правило, свидетельствуют о наличии какого-то общего источника, из которого заимствовались образы. Косвенные параллели можно найти в ветхозаветных и новозаветных текстах. В Книге Левит читаем: «Оставшимся из вас пошлю в сердца робость в земле врагов их, и шум колеблющегося листа погонит их, и побегут, как от меча, и падут, когда никто не преследует [...] И не будет у вас сил противостоять врагам вашим. И погибнете между народами, и пожрет нас земля врагов ваших» (Лев 26: 36,37). Близкий фрагмент находим в пророчестве Иеремии об Иудеях, живущих в земле Египетской: «Зачем вы делаете это великое зло душам вашим, истребляя у себя мужей и жен, взрослых детей и младенцев из среды Иудей, чтобы, прогневляя Меня изделием рук своих, каждением иным богам в земле не оставить у себя остатка Египетской, куда вы пришли, чтобы погубить себя и сделаться проклятием и поношением у всех народов земли? [...] Вот я обращу против вас лице Мое на погибель [...] Посещу живущих в земле Египетской, как я посетил Иерусалим, мечом, голодом и моровою язвою, и никто не убежит, не уцелеет из остатка Иудеев, пришедших в землю Египетскую, чтобы пожить там и потом возвратиться в землю Иудейскую, куда они всею душею желают возвратиться, чтобы жить там; никто не возвратится кроме тех, которые убегут оттуда» (Иер 44: 1, 7, 8, 11, 13,14).

Однако, вопреки утверждению летописца, точно так же, как и в ситуации с печенегами, торки не исчезли бесследно. Они не раз еще появляются на страницах летописи: то, как данники и соратники русских князей («переяславские торки»), то, как участники половецких набегов. К середине XII в. торки, печенеги, берендеи (видимо, какая-то орда половцев) образуют в Поросье новый полукочевнический союз Черных клобуков, вассалов Руси. Какая-то часть торков и печенегов слилась с половцами.

Появление половцев было связано с продолжением миграционных процессов, охвативших всю Центральную Азию и степи Восточной Европы, а конкретнее, уходило корнями к распаду Западно-Тюркского каганата. В X в. они покинули родные кочевья Прииртышья и Северного Казахстана, и, продолжив движение на запад, в начале XI в. вышли в Поволжье, а к середине XI в. их кочевья уже простирались до Дуная. С этого времени вплоть до монголо-татарского нашествия ХШ в. народ кипчак (шары или сары восточных источников, куманы или команы западноевропейских, половцы русских летописей) занял господствующее положение в южнорусских степях.

Само имя «кипчак» означает, видимо, «неудачливый, злосчастный, пустой человек». По гипотезе С. Г. Кляшторного, таким презрительные именем победители-уйгуры стали именовать одно из тюркских объединений — сирое, некогда занимавших наряду с тюрками-ашинами главенствующее положение в разгромленном уйгурами Тюркском каганате. Русское наименование кипчаков «половцы», как считается, связано с характерным для тюрков цветовыми этническими и географическими классификациями: цветовое обозначение «половый, светло-желтый», видимо, является переводом тюркского этнонима «сары», «шары» — «желтый». Самоназвание «сары», скорее всего, было связано с тюркскими географическими представлениями, согласно которым термин «желтый» мог означать «центральный», «срединный». Действительно, на своей прародине половцы проживали в самом центре кочевого мира Евразии. К западу от них кочевали карлуки, торки, печенеги, к востоку — киргизы и монгольские племена.

В Западной Европе половцы получили известность под именем кунов. Как «куманы» они также были известны летописцу. Во взглядах исследователей нет единства на этническую природу кунов. Одни исследователи (Б. Е. Кумеков, С. М. Ахинжанов), полагают, что это самостоятельный народ, не связанный с кипчаками, другие (И. Маркварт, И. Г. Добродомов, И. О. Князький) считают их половцами. В древнетюркском языке слово «кун» имеет такое же значение, как и «сары»: светлый, желтый. В факте деления Половецкой земли на две части: Белую Куманию — к западу от Днепра, и Черную Куманию — к востоку, И. О. Князький увидел аргумент в пользу того, что половцы пришли в степи Северного Причерноморья двумя волнами.

По мнению исследователя, первую волну составляли половцы-сары, а вторую — половцы-куны. Упоминание летописца, что «Сарацини» произошли от библейского Измаила («творятся Сарини и прозваша имена собе: Саракыне, рекше Сарини есмы»), — навело И. О. Князькия на мысль, что наименование «саракыне» произошло от слияния слов «сары» и «кун», поскольку русские рассматривали половцев как один народ. Казалось бы, в пользу того, что «саракыне» — один из половецких этнонимов, есть косвенное подтверждение. Во втором перечислении потомков Измаила «Саракыне» отсутствуют, о них же, по логике вещей, летописец должен был упомянуть, если бы имел в виду отдельный народ. С другой стороны, в летописной статье 1064 г. наименование «Срацини» уже появлялось, когда летописец, комментируя происходящие тогда знамения (на западе возникла звезда с кровавыми лучами, в Сетомле выловили странное детище со «срамными оудами» на лице, солнце «преминилось» и было «аки месяц»), вспомнил о предвестиях прихода сарацин в Палестину. Одним из поводов для пространных рассуждений о значении знамений послужило «нахожение» половцев. Отсюда и последовало толкование: «Се же проявляше не на добро: посемь бо быша оусобице много, и нашествие поганых на Русьскую землю...». Возможно, именно этот источник оказал влияние на появление подробного пояснения о срацинах в летописи 1096 года. Тогда в ней имя «сарацины» лишено этнонимической окраски. Скорее всего, оно — наименование, применявшееся ко всем «потомкам Измаила», которым, по мнению летописца, был присущ комплекс бастардов, заставлявший их выдавать себя за потомков Сарры, а не Агари.

Представляется, что причисление торкмен, печенег, торков и половцев к апокрифическим «Измаильтянам» Псевдо-Мефодия есть прямое следствие эсхатологического мироощущения летописца. Возможно, здесь прослеживается влияние «круглой» даты: наступления новой сотни седьмого тысячелетия. В пророчестве Мефодия Пахарского, говорилось, что наследники Агари должны появиться «в последняю бо тысющницю, сиречь в седмую». Апокалиптические настроения усиливало и другое событие: на 6603 год выпадала Кириопасха (Пасха, совпадавшая с Благовещением). Между тем, по апокрифам 25 марта был создан человек, 25 марта была дана Благая Весть о рождении Спасителя, на это же число приходился конец земной жизни Господа: он был распят на Пасху, совпавшую якобы с датой Благовещения.

В первый раз как «сыны Измайловы» половцы фигурируют уже в летописи 6601 года. Начало нового столетия было также отмечено новым зловещим событием: «придоша прузи на Русьскую землю..., поедоша всяку траву и многа жита и не бе сего слышано в днех первых в земли Русьсте, еже видеста очи наши, за грехи наша». Интересно, что все зафиксированные летописцем нашествия саранчи (6601, 6603, 6611 гг.) на земли Руси приходились на годы, отмеченные столкновениями с половцами. Помимо того, что саранча была знамением гнева Божьего, образ саранчи относился и к «Измаильтянам», которые должны были явиться в последние времена по пророчеству Мефодия Патарского: «и будут Измаиловичи яко прутове мнози». Источник этого образа находится в Книге Судей: «Сыны Израилевы стали опять делать злое пред очами Господа, и предал их Господь в руки Мздианитян на семь лет. Тяжела была рука Мадианитян над Израилем, и сыны Израилевы сделали себе от Мадианитян ущелья в горах и пещеры и укрепления. Когда посеет Израиль, придут Мадианитяне и Амаликитяне и жители востока и ходят у них; и стоят у них шатрами, и истребляют произведения земли до самой Газы, и не оставляют для пропитания Израилю ни овцы, ни вола, ни осла. Ибо они приходили со скотом своим и с шатрами своими, приходили в таком множестве, как саранча; им и верблюдам их не было числа, и ходили по земле Израилевой, чтоб опустошать ее. И весьма обнищал Израиль от Мадианитян, и возопили сыны Израилевы к Господу» (Суд 7:9–12).

Выскажем гипотезу, что на апокрифическую ассоциацию «измаильтяне — саранча», помимо всего прочего, оказал влияние образ саранчи из Откровения Иоанна Богослова — пятой из семи казней Божиих в преддверии второго пришествия Господа (Откр 9:1–11). В мировосприятии летописца значимое событие, как правило, имело тот или иной символический подтекст, толкование, и совпадение нашествий половцев и саранчи не могло не возбудить апокалиптических ассоциаций.

Так, образ «Измаильтян» из Откровения Мефодия Патарского стал для летописца связующим звеном между образами ветхозаветных измаильтян и апокалиптической саранчи. Прямое отождествление с саранчой появится в летописях позже: в отношении следующих «Измаильтян» — татар. Пока же, в источнике 6604 г., где говорится о нападении половцев на Киево-Печерский монастырь, летописец просто замечает: «безбожнии сынове Измаилевы пущени... на казнь хрестьяномъ».

Символическое значение имеет и «географическое» указание на «родину» летописных «Измаильтян». Они приходят из Етривской пустыни. В дошедших до нас редакциях пророчества Мефодия Патарского отсутствует указание, что она расположена (как упоминает летописец) «межю встокомь и севером». Ситуацию несколько проясняет ссылка Псевдо-Мефодия на пророчество Иезекииля о приходе Гога из земли Магог. Там, в частности, рассказывается о гибели Гога и его союзников в земле израильской; эти «князья» выйдут с «края севера». Вряд ли летописец не знал ветхозаветного контекста этого отрывка; скорее всего, именно из Библии он мог заимствовать указание о северном направлении исхода «Измаильтян». Это тем более вероятно, что образы «Измаильтян» и князей Гога и Магога в летописи имеют множество точек пересечения. Об этом, в частности, говорила приписываемая и тем, и другим нечистота: «Половци законъ держать отець своих: кровь проливати, а хваляще о сихъ, и ядуще мерьтвечину, всю нечистоту: хомеки и сусолы, и поимають мачехи своя и ятрови и ины обычаи отець своихъ творятъ» (ср. — о Гоге и Магоге — «ядяху скверну всяку: комары и мухы, коткы, змие. и мертвець не погребаху, но ядяху, и женскыя изворогы, и скоты вся нечистые»).

Кроме того, в пророчестве Иеремии имеется также указание на народ севера, чей приход и поведение на казнимой Богом земле Израиля по основным формулам имеет сходство с описанием половецкого «нахожения» на Киево-Печерский монастырь в описании летописца. Рисуемый летописцем образ половцев вполне мог испытать влияние ветхозаветного описания нашествия «языка незнаемого».

Не менее любопытна проблема понимания летописных схем: «Моав — Хвалисы» и «Амон — Болгары». Во-первых, однозначная идентификация хвалисов не установлена. Во-вторых, символическая сторона предложенных дихотомий не имеет должного рассмотрения в историографии. Поэтому попытаемся через текстовые параллели установить, кем или чем являлись «Хвалисы» и «Болгары» для летописца. В пророчестве Псевдо-Мефодия, на которое обычно ссылаются в данном случае исследователи, прямых текстовых параллелей фрагменту статьи о потомках Лота нет. Вполне возможно, что, как и в случае с кочевниками, мы имеем дело с произвольным толкованием какого-то, пока не обнаруженного, источника.

Если о волжских булгарах как этносе сохранилось достаточно сведений как в летописных, так и в других древнерусских и зарубежных источниках, то известия о «Хвалисах» крайне скудны и малоинформативны. Интересно то, что оба «этнонима» летописцы упоминают только вместе. Судя по первому упоминанию, хвалисы должны были располагаться где-то на Волге, ниже «Болгар» и в непосредственной близости от них. Какую-то информацию о хвалисах несет в себе и летописное определение их родства с болгарами.

Традиционно хвалисов соотносят с «Kwls» (кулас) — тюркским племенем, упоминаемым сирийской хроники Захарии Митилеиского (сер. — втор. пол. V в.). Этот этноним фигурирует в перечислении тюркских кочевых племен степей северо-западного Прикаспия, наряду с булгарами, буртасами, хасарами, аварами, ефталитами и т. д. Многие исследователи убеждены, что летописных хвалисов упоминает и Notitiae Episcopatuum (втор. пол. VIII в.) среди прочих епископских кафедр Готской епархии. О. Прицак видит подтверждение версии о существовании города «Хвалис» в известиях арабского географа конца IХ века Ибн Хордадбеха. Исследователь установил этимологическое родство между названием восточной, торговой части Итиля — Хамлиджа (Kamlik) и русским «Хвалисы». Параллель для связи топонима «Хамлидж» и этнонима «Хвалисы» он видит в омонимии столицы волжских болгар «Булгар» и этнонима «Булгаре». По его мнению, термин «Хвалисы» означает одну из трех основных территорий Хазарской державы: район нижней Волги.

Иной точки зрения на этническую принадлежность «Хвалисов» придерживаются исследователи (П. Лерх, В. В. Бартольд, С. П. Толстов и др.), считающие, что имя «хвалисы» является производным от названия Хорезм (ср. среднеперсидское «Khvarezm»), а, значит, хвалисы русской летописи — хорезмийцы. Видимо, действительно, за термином «Хвалисы» стоит некая этническая реальность. Однако сложность и неоднозначность исследовательских интерпретаций, касающихся проблемы их идентификации, пока представляются непреодолимыми, поскольку обусловлены разноречивыми свидетельствами источников.

В состав некоторых древнерусских Кормчих книг и Требников XV-XVII вв. вошел чин обращения еретиков, где слово «хвалис» употреблялось как конфессионим: «Чин, аще кто в ереси бывь, хрещен сы, къ Богу обратится, любо хваписинъ, любо жидовинъ, любо кий еретикъ». К сожалению, исследователи и здесь оказались в тупике, так как оглавление чина не соответствует его содержанию, которое повествует об обращении иаковитян. Удивляет также то, что эта, на первый взгляд, ошибка не была единичной и имела достаточно много повторений в различных списках памятника. Свет на эту проблему проливает текст Хроники Георгия Амартола, послуживший, помимо того, источником и для Повести временных лет. У нас есть все основания предполагать, что при составлении чина обращения именно оттуда заимствовались интересующие нас сведения. Оказывается, отдельные элементы формулы обращения иаковитян могли подходить и к мусульманам, и к иудеям.

Между тем, Иоанн Киннам (XII в.) сообщал, что «Халисии» руководствуются Моисеевыми Законами в весьма искаженной ферме и в вере едины с «Персами». Указание на родство халисов и болгар может служить косвенным доказательством их вероисповедного родства. Следовательно, резонно предположить, что «Хвалисы» — это этноконфессионим, применявшийся к исламизированным тюркам, жителям области нижнего Поволжья и северо-западного Прикаспия. В летописной генеалогии хвалисы причисляются к потомкам старшего сына Лота, а булгары — младшего. Возможно, в этом можно усматривать косвенное указание на то, что хвалисы раньше пришли к исламу, нежели булгары (свидетельства об этом содержатся в известиях арабских писателей о распространении ислама в Хазарин).

Обратимся вновь к интересующей нас генеалогии потомков Лотовых («Моав — Хвалисы» и «Амон — Болгаре»). История Лота после его отделения от Авраама неразрывно связана с городами Содомом и Гоморрой. После их гибели только Лот и его две дочери остались в живых. Следовательно, его дети (Моав и Амон) могли считаться единственными потомками содомитян. В летописи содержится только одно прямое упоминание о Содоме и Гоморре (в обличительной речи Философа).

Параллели этому тексту прослеживаются в Толковой Палее. В ней фрагмент о наказании Содома композиционно делится на четыре части: 1) история спасения Лота (сокращенный вариант без упоминания об участи его жены и рождении сыновей от дочерей); 2) обличение «жидов»; 3) обличение «веры Бохмиче»; 4) обличение евреев (здесь используется образ проступка и гибели жены Лота). Здесь есть также упоминания о Лоте и о первом князе «срачкнском», напавшем на греков, с характерным именем Мавиа (Моавия).

Среди византийских и славянских средневековых книжников было принято сопоставлять и объединять образы магометан и иудеев. Вполне определенное сходство между ними мы находим и в Повести временных лет: это и единобожие, и отдельные элементы вероисповедания. В развернутых описаниях их «вер» к заимствованным элементам из иудаизма мусульмане приплюсовывают — как один из важнейших элементов — «блудную похоть». Этот «пункт», очевидно, работает на ведущую ассоциацию с содомлянами.

Впрочем, летописная генеалогия народов не содержит сведений о происхождении болгар и хвалисов от какого-либо из сыновей Ноя. Косвенное указание на родословие этих народов можно найти только в описании волжского пути на Каспий и далее. В нем говорится о том, что из Руси можно пройти «по Волзе» через земли болгар и хвалисов и «наста въстокъ дойти въ жребии Симовъ». Из этого следует, в частности, что местом обитания интересующих нас народов является Иафетов «предел». Летописцу было известно о родстве волжских и дунайских болгар. Об иафетической локализации дунайских болгар можно судить по их связи с прародиной словен (определенно указанных как потомков Иафета).

Мир потомков Иафета у летописца весьма пёстр. В него входят, наряду с христианскими народами, и «нечистии» племена. Сходство хвалисов и болгар с запертыми Александром Македонским племенами определяется по общему и для тех я для других признаку «нечистоты». Один из основных показателей ее — употребление «неподобного» в пищу. Выражения «осквернят землю» и «оскверняеть небо и землю» в равной мере приложило и к «заклепанным» народам, и к магометанам.

В летописи содержится рассказ о Бохмите (переработанная компиляция из Амартола), который дает особый ракурс видения взаимосвязей потомков Измаила и потомков Лота. Там, в частности, упоминается, что «Бахмет оть колена Измайлова». Данные о генеалогии Магомета проливают свет на связи всех упомянутых в этой статье народов. Причем связь эта функциональна. Лучше всего она проявляется в тексте, который цитировал сам летописец, а именно в псалме Асафа (Пс 82:1–19). Главным для летописца, очевидно, представлялось то, что все эти народы — бич Божий для христиан, наказание за грехи, напасти, дабы явились христиане «яко злато искушено в горну». Деяния же этих племен по отношению к Руси подобны делам их предков, поступавших зло против Израиля.

Рискнем предположить, что одним из основных источников летописного образа хвалисов и булгар послужило пророчество Софонии о погибели притеснявших Израиля во время Судного дня Господня (Соф 2:8–9). Автор летописной статьи наверняка знал этот отрывок и, создавая генеалогию «Хвалисов» и «Болгар», мог относить данное пророчество к современным ему потомкам Лота.

Итак, летописные «Хвалисы» и «Болгаре» — сами содомляне и предки их произошли от нечистой связи. Подобно половцам, они сходны по нечистоте с внуками Иафета из Откровения Мефодия Патарского. И так же, как и степняки, явлены на казнь христианам.

Впрочем, в описании «Измаильтян» летописец явно не склонен к пессимизму. Скорее, здесь речь идет о глубоком смирении и уповании на Бога. Все эти беды, как явления мира сего, были преходящи, и народы сии — лишь батог Божий, который должен был своим приходом отвратить людей «от грех их» и обратить к покаянию. Они подобны саранче — пятой казни перед Вторым пришествием. Таким образом, судьбы и «Измаильтян» (по пророчеству Мефодия Патарского), и «Моавитян» и «Аммонитян» (по ветхозаветному пророчеству) имели сходный конец: они должны были покориться Израилю. Участь половцев, как и их предшественников (авар, печенегов и торков), и судьба ветхозаветных и апокрифических Гога и Магога, чьей нечистоте они явились подражателями, будет одна — они погибнут от лица Божия. Русьская земля же — Новый Израиль — будет освобождена.

Николаева Ирина Витальевна — старший преподаватель кафедры культурологии Московского педагогического государственного университета, кандидат культурологии.

Nikolaeva Irina Vitalievna, Senior Lecture, Department of Culturology, Moscow State Pedagogical University, Candidate of Culturology.