Костин А. В. Знание как основа социального неравенства в информационном обществе

УДК 008

Kostin A. V. Knowledge as a Basis for Social Inequality in the Information Society

Аннотация: В статье показано, что в информационном обществе, основанном на таком производственном ресурсе, как знание и информация, расширяется социальное неравенство. Оно обусловлено тем, что доступность информации, а также такие ее качества, как неистощимость, бесконечность, непотребляемость, сочетаются с таким ее качеством, как избирательность. Соответственно, в информационном обществе впервые основным критерием принадлежности к высшему классу становится наличие интеллекта, креативности, яркости личностного начала.

Ключевые слова: информационное общество, информационное неравенство, знание, информация, интеллект, образование.

Abstract: In the article it is shown that in the information society based on such production resource as knowledge and information, social inequality expands. It is conditional upon the information accessibility as well as such its qualities as inexhaustibility, infinity and inconsumability go with the quality of selectiveness. Thereafter, in the information society the presence of intellect, creativity and brilliance of personal origin becomes the main criterion of the belonging to the upper class for the first time.

Keywords: information society, information inequality, knowledge, information, intellect, education.

В информационном обществе основным ресурсом и источником социального богатства является знание и информация. Одним из тезисов, сформулированных теоретиками информационного общества, является тезис о преодолении классового неравенства, основанный на том, что информация является открытой и доступной. Действительно, в информационном обществе преодолевается классовая структура, основанная на экономическом принципе, точно так же, как в индустриальном обществе был преодолен сословный принцип формирования общества, построенный на принципах родства. Если говорить о структуре этого класса интеллектуалов, то она определяется резким увеличением количества получивших престижное высшее образование — по сравнению с 1900 годом в США доля представителей традиционного капиталистического класса среди высших менеджеров крупных компаний, составлявшая в США в 1900 г. более 50 %, ко второй половине 1970-х гг. уже не превышала 5 % (Иноземцев, 2000a). Д. Белл отмечал, что если в течение последнего столетия основу социальной и экономической элиты составляли такие фигуры, как бизнесмен и предприниматель, то сегодня таковыми становятся ученый, экономист, представитель сферы новых интеллектуальных технологий (Белл, 1999).

Однако, в противовес восприятию информации как сферы демократизации общества, она выступает в качестве основы процессов образования новых страт в обществе, ведущим принципом формирования которых становится владение информацией и подключенность к знаниевому ресурсу. Таким образом, формируется новый критерий классового деления — доступ к образованию. Конечно, информация — поскольку доступ к ней не ограничен — является наиболее демократичным фактором производства и источником власти. Одновременно, информация и наименее демократична, так как доступ к ней отнюдь не означает автоматически обладания ею. Информацию — в ее отличие от иных ресурсов — характеризуют такие качества, как неистощимость, бесконечность, непотребляемость. В то же время, она обладает таким качеством, как избирательность. И основными факторами, обозначающими возможность приобщения к этому ресурсу, являются интеллект, креативность, яркость личностного начала. Поэтому информационное общество уникально в том смысле, что в нем впервые в истории основным критерием принадлежности к высшему классу является не доступ к благам, а умение их использовать.

Несмотря на то, что информация является самым демократичным критерием классового деления, данный критерий выступает и как наиболее жесткий, ведь доступ к информации не означает обладания ею. Сегодня в развитых странах, по преимуществу, уровнем образования определяется социальный статус человека и — соответственно — классовые различия. Диплом престижного учебного заведения снимает препятствия в продвижении по службе, и напротив, отсутствие фундаментального образования приводит к формированию класса тех, кто стоит у основания социальной лестницы. Неравный доступ к образованию становится, таким образом, основой социального неравенства.

В результате информационной революции даже в промышленном производстве, согласно П. Дракеру, основным становится не класс работников физического труда, а работников труда интеллектуального. При этом преимущественное развитие получают те отрасли, где работа связана с использованием знаний (так называемые knowledge industries) — в США до 60 % валового национального продукта производится в настоящее время в технологически развитой сфере промышленности. Изменяется и форма такого труда, не требующего присутствия на рабочем месте — основной становится работа по телекоммуникационным сетям. Причем, количество рабочих мест, имеющих «виртуальное» присутствие, увеличилось в США с 3 млн. человек в 1990 г. до 10 млн. в 1995 г. и 25 млн. в 2000 г (Иноземцев, 2000a). В результате этого процесса закрывается значительное количество рабочих мест на производстве и создается гораздо больше рабочих мест для представителей среднего класса, которые по своему социальному положению напоминают рабочую интеллигенцию, складывавшуюся на протяжении последнего столетия. Это процесс достаточно естественный, но поскольку он создает новые формы «отчуждения», он чреват и классовым противостоянием.

Изменение классовой структуры общества повлекло за собой целый ряд последствий. Наиболее серьезным из них стало формирование новых форм классового неравенства. Так, по мнению Турена, помимо достижения интеллектуального господства, класс технократов подавляет остальные классы и социально. При этом образовавшийся низший класс — «underclass» — становится не способен даже выступать как самостоятельный субъект социального процесса (Touraine, 1974: 70). Р. Дарендорф одним из первых стал определять в качестве «правящего класса посткапиталистического общества» топ-менеджеров компаний и государственных управленцев административного персонала (Dahrendorf, 1988: 160–162). Эта новая социальная страта технократов включает в себя тех, кто создает специальные знания, применяет «талант и опыт в процесс группового принятия решений» (Galbraith, 1991: X6)

Эти процессы были уже заметны среди рабочих, где произошло расслоение на тех, кто овладел новыми технологиями — они как бы перешли в разряд работников умственного труда — и тех, кто продолжает продавать не знания и способность ими владеть, а только свою рабочую силу. Последних «их более удачливые коллеги считают «неудачниками», «отсталыми», «ущербными», «гражданами второго сорта» и вообще «нижестоящими»» (Drucker, 1989: 183–184). Эти процессы были зафиксированы, в частности, А. Горцем, который выделил социальную группу «некласса не-рабочих», или «неопролетариата», в которую вошли все те, чьи интеллектуальные и творческие способности были обесценены современными технологиями. «Работники этих профессий почти не охвачены профсоюзами, лишены определенной классовой принадлежности и находятся под постоянной угрозой потерять работу» (Goldman, 1996: 13). Это привело к тому, что к концу 1970-х годов К Реннер отметил, что рабочий класс, описанный в «Капитале» Маркса, «более не существует» (Renner, 1978: 252). Поскольку статус элиты определяется не иерархическим положением в обществе, а обладанием научной компетентностью, постольку границы нового класса подвижны. Отсюда вытекает, что устраняется классовый характер общества.

Но здесь возникает ряд противоречий. Основное из них связано с пониманием того, что определяет основу отнесения к классу. По мнению В. Л. Иноземцева, ссылающегося на М. Вебера, основным признаком класса является «хозяйственный интерес его представителей, а не наличие собственности на средства производства или ее отсутствие» (Иноземцев, 2000a). Как отмечает исследователь, такой подход становится единственно возможным в условиях «информационной» экономики, когда как никогда прежде становятся актуальными вопросы определения прав собственности. И если теоретики марксизма утверждали, что приход к власти рабочего класса раз и навсегда уничтожает все классовые различия, то процесс формирования в информационном обществе «класса интеллектуалов» приводит к беспрецедентному расколу общества на разнородные группы. Этот процесс сопровождается формированием класса технократов, который не зависит от традиционного класса буржуа, так как технократы могут приобретать необходимые средства производства в личную собственность. Это позволяет сделать вывод о том, что появляются иные виды капитала — человеческий, интеллектуальный, структурный, — которые не имеют воплощенной в материальные носители формы, но персонифицированы в их конкретных носителях. Это позволяет собственность в условиях становления информационного общества рассматривать как «внутреннюю собственность» (intra-ownership или intra-property), о некой «несобственности» (non-ownership), о том, что собственность вообще утрачивает какое-либо значение перед лицом знаний и информации, права владения которыми могут быть лишь ограниченными и условными (Михнева, 2003).

При этом возрастает роль личной собственности в противовес остальным формам собственности. Это отчуждает класс интеллектуалов от остальных классов. С ростом роли личной собственности власть переходит от капиталистического класса к технократам. Как отмечает П. Дракер, «класс интеллектуалов, а не капиталисты, обладают [основными] властью и влиянием» в современном обществе (Drucker, 1996: 98–99). Следовательно, эксплуатации других классов более не существует и происходит слияние капитала и работника в противоположность классической классовой теории общества.

Какими же характеристикам обладает класс технократов? Прежде всего, их отличает от остальных высокая востребованность в любых структурных подразделениях социальной иерархии и их исключительная мобильность. Это приводит к возникновению иных методов управления ими, кардинально отличающихся от тех, что доминировали в индустриальном обществе. При этом социальные отношения становятся сферой, скорее, личных устремлений, чем управления со стороны бюрократических структур. Управление работниками, являющимися «собственниками знаний» должно теперь напоминать управление добровольными организациями, а выход работников за пределы компании должен рассматриваться как естественное проявление роста их личностного потенциала. Творческий же потенциал человека превращается в безграничный ресурс, позволяющий решать практически все встающие перед обществом задачи, мыслить стратегически, совмещая ценности, мировоззрения и цели, что становится более важным, чем увязывание мелких деталей конкретных коммерческих операций. В связи с этим, в современной корпорации, как показал в своей работе «Пост-капиталистическое общество» П. Дракер, ни одна из сторон (ни работники, ни предприниматели) не является ни «зависимой», ни «независимой» — все они предстают как «взаимозависимые» (Drucker, 1995: 66).

Здесь можно высказать предположение относительно того, что информация и знание всегда были прерогативой управляющих классов и — таким образом — выступали как источник социального неравенства. В традиционном (или доиндустриальном обществе), а также в гораздо более демократическом индустриальном монополия на знание всегда принадлежала тем, кто стоял на вершине социальной пирамиды. И не столь важно, что монопольный ресурс этих обществ был различным — начиная от сакральных учений, традицией, обычаев и завершая землей, военной силой или капиталом — персонификация этого ресурса всегда рождала элиту. Это были вожди и мудрецы, правители и жрецы, дворцовая аристократия и духовенство, наконец, класс капиталистов. Несмотря на существенные различия между ними, они имели общее содержание — стремление к присвоению материальных и — в первую очередь — символических благ, которые непосредственно связаны с информацией особого рода — либо технологически актуальной (в частности, знание математики помогало построить ирригационные системы), либо сакрально-актуальной (так, знание обрядов мумификации помогало попасть в мир бога Анубиса).

Соответственно, в аграрном и индустриальном обществах основной конфликт разворачивался вокруг средств производства и ресурсов, а основными участниками социального конфликта выступали те, кто имел собственность и не имел ее. Теперь же противостояние возникает между людьми, обладающими определенными характеристиками, а, следовательно, и уникальными навыками, и людьми, не имеющими таковых. По существу, речь идет о конфликте, который возникает как следствие неравного распределения самих человеческих возможностей, что приводит к тому, что современная ситуация классового противостояния приобретает такую остроту, какой не знало ни аграрное, ни индустриальное общество. Эти страты состоят из «допущенных» и «не допущенных» не столько к распоряжению социальными благами, сколько, к процессу их создания (Маркузе, 2002).

Фактически, об этом противостоянии говорили теоретики постиндустриального общества, выделяя символически конфликтующие сообщества «второй» и «третьей» волн (О. Тоффлер), индустриального и постиндустриального общества (Д. Белл), модернистского и постмодернистского этапов социального развития (С. Лэш, С. Крук), модернизации и постмодернизации (Р. Инглегарт). Возможно, наиболее точно этот процесс фиксировали Дж. К. Гэлбрейт и П. Дракер, говоря о сообществах капиталистического и посткапиталистического общества как о «knowledge — workers» и «consumption — workers», или о «knowledge workers» и «non — knowledge people», самим их обозначением однозначно указывавший на возникающий между этими социальными группами конфликт (Иноземцев, 2000b).

Данный конфликт, хотя и не выражается в готовности рабочих к борьбе за социальное равенство, становится вполне ощутимым при сравнении реальных доходов интеллектуалов и представителей физического труда. В США за десятилетие с 1978 г. по 1987 г. доходы рабочих со средним образованием упали на 4 %, в то время как для выпускников колледжей повысились на 48 %. Подобное имущественное расслоение на основе образования в последующие десятилетия сохранилось, где средняя почасовая зарплата обладателя диплома бакалавра за период 1987–1993 гг. составила 15,71 долларов.

В то же время положение представителей традиционного среднего класса существенно ухудшилось. В. Л. Иноземцев, ссылаясь на П. Кругмана, считает, что «средний американский рабочий не получал реальной прибавки к заработной плате со времени вступления в должность президента Р. Никсона» (Krugman, 1998: 2). Зарплата рабочих, не имеющих высшего образования, с 1973 по 1993 гг. упала на 20 % (и это несмотря на повышение производительности их труда не менее, чем на 25 %). Резкое падение заработной платы привело к тому, что доход многих работников, занятых полный рабочий день, не позволял им, тем не менее, подняться выше черты бедности. Эта социальная прослойка в середине 1980-х гг. получила название «работающей бедноты» («working poor»). Причем, их доля к 1990-м годам уже составляла почти 18 % всего работающего населения США, из которых более 15 % официально находятся ниже черты бедности и существуют за счет государственных субсидий. Отсутствие рычагов воздействия на работодателей у низкоквалифицированных работников привело к тому, что, часто теряя работу, и затем устраиваясь в другое место, они, как показывает американская статистика, получают на новом месте зарплату в среднем на 25 % ниже, чем на предыдущем месте. Среди тех, кто находился на рубеже XX–XXI столетий ниже черты бедности оказались: с дипломом колледжа — афроамериканцы (около 4 %), белые американцы (около 2 %); не имеющие законченного среднего образования — соотвественно — 51 %, 31 %. Таким образом, существующие в настоящее время в Соединенных Штатах классовые различия объясняются, в основном, разницей полученного образования.

Становится очевидным, что уникальные навыки и образование являются ключом к приобщению к творческим профессиям (ученые и деятели культуры, высококвалифицированных специалисты в области менеджмента и финансов, юристы, профессиональные эксперты и т. д.), а, следовательно, к попаданию в высший класс. Сегодня те, кто закончил обучение в колледже или университете, составляют 24 % населения страны, из них 90 % составляют наиболее высокооплачиваемую часть общества. Что весьма существенно, лишь 4 % из них является владельцами капитала, остальные же либо являются высококвалифицированными работниками по найму в крупных компаниях или государственных организациях, либо занимаются индивидуальной деятельностью.

Усиление влияния новой элиты на социальную жизнь проявляется в том, что за одно только десятилетие (1979–1989 гг.) совокупный доход тех, кто составляет наиболее высокооплачиваемую группу, увеличился более чем в 2 раза. По статистике, приводимой В. Л. Иноземцевым, почти 40 % национального богатства страны сегодня контролирует 1 % наиболее состоятельных американцев, которые присваивают около 19 % ежегодного национального дохода. При этом — что принципиально важно — доходы этих лиц являются оплатой за произведенные информационные продукты и патенты, реализацию авторских прав, гонорары, процентные доходы (Иноземцев, 2000b). Следовательно, росту их экономического благосостояния способствует развитие информационной экономики, которая делает их все богаче.

Таким образом, можно заключить, что информационное общество создает общество, основанное не на всеобщем материальном и социальном равенстве, а, напротив, создает условия для все большего расслоения общества на основе знания и информации.

Список литературы

Белл, Д. (1999) Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М. : Academia.

Иноземцев, В. Л. (2000a) «Класс интеллектуалов» в постиндустриальном обществе [Электронный ресурс] // СОЦИС. № 6. URL: http://photounion.by/klinamen/dunaev5.html (дата обращения: 09.12.2009)

Иноземцев, В. Л. (2000b) Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы. М. : Логос. URL: http://lib.ru/economy/inozemcew.txt (дата обращения: 09.12.2009)

Маркузе, Г. (2002) Эрос и цивилизация. Одномерный человек. Пер. с англ. М. : АСГ.

Михнева, С. Г. (2003) Интеллектуализация экономики: инновационное производство и человеческий капитал // Журнал Инновации. № 1 URL: http://stra.teg.ru/lenta/innovation/514 (дата обращения: 09.12.2009)

Dahrendorf, Ralf. (1988) The Modern Social Conflict. An Essay on the Principles of Liberty, Berkeley (Ca.), L. : Univ. of California Press.

Drucker, Peter F. (1989) The New Realities: In Government and Politics, in Economics and Business // Society and World View. Boston ; Oxford : Butterworth-Heinemann.

Drucker, Peter F. (1996). Landmarks of Tomorrow. New Brunswick (US) ; L.

Drucker, P. F. (1995) Post-Capitalist Society. N. Y.

Galbraith, K. (1991) The New Industrial State. L.

Goldman, М. (1996) Lost Opportunity. What Has Made Economic Reform in Russia So Difficult. N. Y. ; L.

Krugman, P. (1998) The Age of Diminishing Expectations. US Economic Policy in the 90s. 3rd ed. Cambridge (Ma.).; L. Цит. по: Иноземцев, 2000a.

Russia So Difficult. N. Y. ; L. Цит. по: Лекции по философии. URL: http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000946/st050.shtml (дата обращения: 09.12.2009)

Renner, K. (1978) The Service Class // Bottomore Т. B., Goode P. (eds.) Austro-Marxism. Oxford.

Touraine, A. (1974) The Post-Industrial Society. Tomorrow’s Social History: Classes, Conflicts and Culture in the Programmed Society. N. Y. : Random House.

Костин Артем Владимирович — аспирант кафедры философии, культурологии и политологии Московского гуманитарного университета.

Kostin Artem Vladimirovich — a postgraduate of the Philosophy, Culturology and Politology Department of Moscow University for the Humanities.

E-mail: a_v_kostin (at) mail.ru