Леонтьева Л. С. Управляемая саморегуляция: поле медийной политики

УДК 1;32.0195; 321

Leontieva L. S. Self-regulation under Control: Media Policy Field

Аннотация: Взаимопереходы открытой медийной системы от равновесного состояния к неравновесному обуславливают российскую модель саморегуляции и государственную «включенность» в деятельность корпоративных медийных органов. Механизмы саморегулирования, рассмотренные в статье, обуславливая достижение баланса в русле медийной «свободы и ответственности», стимулируют диалогичность государственно-гражданских взаимоотношений, а значит, поддерживают информационную устойчивость политической системы.

Ключевые слова: саморегуляция СМИ, коммуникативная природа власти, обратная связь между властью и обществом, линейное и нелинейное управление, общественное вещание.

Abstract: The mutual transfer of open media system from the balanced to the unbalanced status determines the Russian model of self-regulation and state “involvement” into the activities of corporate mass-media structures. Mechanisms of self-regulation, which are considered in the article, stimulate the dialogue ability within the relationship between the state and public society and thus facilitate information stability within the political system.

Keywords: self-regulation of mass media, communicative nature of authority, retroactive communication between the authorities and public society, linear and non-linear management, public broadcasting.

Современная медийная система в терминологии Л. Н. Гумилева имманентно пассионарна, т. е. обладает врожденной способностью аккумулировать энергию внешней среды и воплощать ее в энергию социального действия. Отсюда — классическое определение СМИ как «четвертой власти», способной «влиять на чужую волю», стимулировать социальное общение.

В результате социального взаимодействия гражданских структур, органов власти, массмедиа образуются «информационно-коммуникативные отношения, наполненные идеологией содержания и оформленные механикой субординации»[1]. С позиций социальной и политической информациологии антагонизм, апологетика, либо партнерство во взаимодействии данных социальных субъектов обуславливают полноту и направление применения коррекционно-регулятивных возможностей СМИ и МК.

Если власть, — по Н. Луману, — есть «управляемая кодом коммуникация»[2], то самосохранение политической системы требует постижения смыслового содержания кодов (символов) в государственно-гражданских отношениях. Механизмом регулирования этих отношений, «конвенциональным коррелятом в политической системе выступает дискурс»[3] как символическая деятельность политико-административной элиты и граждан.

Если веберовской, рациональной бюрократии вполне адекватна монологическая система СМИ с тотально заданным идеологическим «форматом», то становление информационного общества и развитие современных демократий предполагает информационное множество, гибкость, открытость медийных коммуникаций. В состоянии гомеостаза линейный, «условный рефлекс» является адекватной реакцией на вызовы среды, тогда как нестабильность продуцирует нелинейные эффекты.

Чувствительность нелинейного мышления к информационным микровоздействиям представляет собой «режим с обострением», способный породить из любой микрофлуктуации макроструктуру.

Именно в способности открытой системы к самоорганизации состоит, по словам академика Н. Н. Моисеева «смысл управляемости общественных процессов». «Разум в силах понять и, возможно, организовать систему воздействий на природные и общественные процессы так, чтобы обеспечить желаемые тенденции развития (если они не противоречат естественному ходу событий) общества, предвидеть и преодолеть возможные кризисы и реализовать то, что сейчас мы называем sustainability»[4]. Флуктация может носить как внешний, так и внутренний характер. Но и в том и в другом случае субъект, зафиксировавший и осмысливший определенную информацию, потенциально способен в соответствии с индивидуальными качествами, мотивированностью, разрыхлять структуру в локальной зоне и посредством резонансного возбуждения привести систему к точке бифуркации. Структура, в соответствии с принципом динамической организованности (упорядоченности с потенциальной возможностью действия) готова к изменению конфигурации.

Возможность возврата в предшествующие социальные состояния «перекрывается» (необратимость исторического времени) нарастающей скоростью информационного обмена и частотой новых событий, создающих качественно новую ситуацию. В результате, социальная система продолжает функционировать в откорректированном «формате» в состоянии «динамического равновесия» и информационной устойчивости.

Исходя из системно-синергетического описания механизма действия информационных флуктуаций, самоорганизация и управленческое воздействие взаимодополняют друг друга в соответствии с«принципом согласия» (коммуникативности, диалогичности). Опираясь на методологический базис социальной информациологии, рассмотрим практическую реализацию саморегулятивных интенций медийной системы в контексте неоднозначных взаимоотношений российской власти, общества и СМИ.

Отсутствие готовых рецептов по «сборке» самоорганизующихся систем обуславливает взаимопереходы открытой медийной системы от равновесного состояния к неравновесному. Структурируясь на основе новой символической матрицы, бытие постбифуркационного социума предполагает «перестройку» организационных, семантических, деонтологических элементов медийной системы.

Исходя из морфологии понятия «саморегуляция», речь идет об абсолютно самостоятельном регулировании собственной деятельности, об отсутствии официально оформленных механизмов управления. Однако реальные условия бытия корректируют практическое воплощение данного лингвистического конструкта. Постсинергетический акцент на организации порядка из хаоса раскрывает позитивный потенциал «самовозникновения», допуская предшествующее наличие внешнего управляющего воздействия в самоорганизующейся структуре.

«Саморегулирование» российских СМИ дополняется механизмом «сорегулирования», что по-преимуществу на практике означает совместную с государственной властью регуляцию возникающих в отрасли проблем.

Общественно-государственные модели медийного саморегулирования типичны для недолгой истории данного процесса в пореформенный период. Именно по Указу Президента в 1993 г. был сформирован первый орган саморегулирования медийного сообщества — Третейский суд по делам прессы, преобразованный впоследствии в Судебную палату по информационным спорам при Президенте РФ, деятельность которой была прекращена в 2000 г. Главой государства. В 1998 г. на съезде Союза журналистов России создано Большое Жюри — «орган внутрикорпоративного саморегулирования», по инициативе которого в 2005 г. учреждена ныне действующая Общественная Коллегия по жалобам на прессу. По Уставу (ст. 1.1) — это «независимая структура гражданского общества, осуществляющая саморегулирование и сорегулирование в сфере массовой информации». Исходя из специфики действия принципа субсидиарности в российском варианте как передачи полномочий «сверху-вниз», а не обратного, добровольного делегирования, можно утверждать, что «чистое» саморегулирование, без поддержки государства и вне его властных инициатив в России на данный момент весьма проблематично.

К тому же зарубежный опыт бытования идеи «саморегуляции» и ее практического воплощения также неоднозначен. Существует несколько подходов к определению природы органов саморегулирования СМИ: свободное волеизъявление журналистов, т. е. добровольное создание органов внутрикорпоративного саморегулирования; «законодательное саморегулирование», т. е. учреждение органов саморегулирования предписано законом; «законодательный каркас», т. е. закон не обязывает, а наделяет общество и ассоциации правом создания органов саморегулирования[5]. Разумеется, гибкость, правомочность, законность последнего, компромиссного варианта привлекают. Вопрос заключается в механизмах последующего функционирования саморегулирующейся организации, в создании целостной системы саморегулирования отрасли, а не отдельных атомизированных, не координирующих совместную деятельность органов. В России Федеральный Закон «О саморегулируемых организациях» был принят в первом чтении Госдумой 14.10.2003 г., а вступил в законную силу только 01.12.2007 г. (№ 315 — ФЗ). Под саморегулированием (Ст. 2, п. 1) в ФЗ понимается «самостоятельная и инициативная деятельность, которая осуществляется субъектами предпринимательской или профессиональной деятельности, и содержанием которой являются разработка и установление стандартов и правил указанной деятельности, а также контроль за соблюдением указанных стандартов и правил». По образному сравнению проф. М. А. Федотова в интервью Радио Свобода, саморегулируемая организация — «это некий близкий родственник Третейского суда», ибо она также призвана регулировать споры между участниками одной профессиональной группы на основе соблюдения норм права и созданных корпорацией стандартов, стремясь «не судить, а рассудить» конфликтующие стороны. Конечно, генетически право проистекает из морали, но в переломные периоды функционирования социума правовые нормы «поддерживают» мораль от деградации, утрачивая свою санкционирующую значимость по мере социальной стабилизации. К тому же, в истории российского права и в юрисдикциях иностранных государств наряду с «третейскими судами по закону» глубокие традиции имеет так называемое «третейское судопроизводство по совести» (современное российское право от него отказалось)[6]. Для данной «третейской» разновидности разрешения спора основой принятия решений является принцип справедливости и мораль как данность, либо в форме абсолюта, либо как имплицитное знание. Механизм саморегулирования той или иной отрасли в отличие от третейских процедур предполагает самостоятельную разработку и добровольное признание профессиональных этических норм, не противоречащих позитивному праву (закону).

Деятельное генерирование внутриотраслевых правил интегрирует корпорацию. Наличие авторитетного, признанного медийным сообществом органа саморегулирования, способствует поддержанию баланса интересов как внутри сообщества, так и вне его — с государством и, разумеется, с обществом посредством внесудебного разрешения информационных споров. При профессионально-этической юрисдикции органа саморегулирования конфликтная ситуация разрешима с установлением нравственно-финансовых санкций (репутация, штраф), а оперативность и прозрачность итоговых, обнародованных заключений позволяют публично реагировать на ситуацию в динамичном духе медийной сферы. Вопрос действенности упирается в проблему корпоративной солидарности, в осознание профессиональным сообществом необходимости интегрирующих правил и следования им без правовой обязательности. Другая сторона вопроса, внешняя — неготовность общества к саморегуляции (что наглядно проявляется в реалиях муниципальной реформы): неразвитость структур гражданского общества, социальная апатия, непрозрачность экономики, а как «медийное» следствие — «джинса», черный PR, отсутствие общественной поддержки СМИ.

Несформированность позитивного общественного мнения, которое формируется самими СМИ и МК ведет к информационному кризису, к общественным требованиям ввести государственную цензуру после многих десятилетий тотального официоза и одновременно — к недоверию власти, ибо СМИ на уровне архетипа воспринимаются как проводники ее интересов. Саморегулирование на основе принципа диалогичности снижает информационную напряженность, легитимируя медийно-политический порядок посредством социально-направленных медиа-флуктуаций, которые «возмущают», корректируют политическую систему, стремящуюся к консервации.

Социально ответственные СМИ способны выступать инструментом достижения баланса между внешними вызовами и внутренними интенциями развития политической системы. С одной стороны, социально-ориентированные СМИ «расшатывают» систему в точках стагнации, выводя на адекватные реалиям уровни функционирования в духе «порочных кругов» М. Крозье. С другой стороны, поддерживают «динамическое равновесие» политической системы как позитивную процессуальность. И в том и в другом случае результатом гражданской, не сервильной журналистики является информационная устойчивость политической системы.

Данные теоретические рассуждения порождают закономерный вопрос о субъекте экспертизы СМИ на соответствие профессиональным нормам: очередной ревизионный орган на общественных началах или кантовский категорический императив осознавшего свою социальную миссию журналистского сообщества?

Если учитывать, что императивность «этического» в диалектике социального-индивидуального приобрела виртуальный характер (и не только в СМИ), то следует признать, что внутренняя творческая самоорганизация отдельного представителя СМИ требует внешнего для него (но внутреннего для медиа-сообщества) механизма контроля. Такую функцию может взять на себя Общественная коллегия по жалобам на прессу. Однако отсутствие публичной интерактивности и оперативности в деятельности данного общественного органа актуализирует дополнительные формы социального, профессионального контроля на «низовом», редакционном уровне. С точки зрения регуляции отношений прессы и читателя, продуктивна западная практика омбудсменов («читательских редакторов»), имеющих собственную печатную площадь для ответов на вопросы читателей, исправлений редакционных материалов и защиты журналистов от необоснованной критики. При наличии данной формы правозащитной деятельности общее профессиональное саморегулирование (в России — Общественная коллегия) на уровне конкретного издания получает дополнительное саморегулирование (омбудсмен) при непосредственном, ежедневном общении с аудиторией. При учете индивидуального уровня («этическая чистота журналиста» Я. Засурский) складывается трехъярусная саморегуляция, освобождающая общество и СМИ от необходимости государственной цензуры как проводника идеологического монизма.

«Защищенность — этичность — творчество» как возможные и желательные последствия саморегулирования СМИ отвечают с одной стороны, потребностям населения в социально ответственной, человеко-ориентированной журналистике и, с другой стороны, интересам самих журналистов, обретающих творческую независимость посредством защищенности от различных форм диктата.

Корпоративное внимание медиа-сообщества к институту саморегуляции, позитивные обещания журналистов власти и обществу в плане самоконтроля периодически усиливаются как альтернатива ужесточению медийного законодательства. Директор Института проблем информационного права А. Г. Рихтер, осуществляя компаративный анализ саморегулирования в постсоветских государствах, отмечает идентичность основных тенденций. Исчезновение угрозы правовых ограничений снижает «интерес журналистских организаций к соблюдению только что принятых этических кодексов и хартий»[7]. В России взаимосвязь между законотворчеством и саморегулированием в массмедиа прослеживается в истории рождения и угасания следующих «добровольных» обязательств журналистского сообщества:

Во-первых, это «Хартия телерадиовещателей» Российской Федерации, в которой декларируются правила самоограничения, «устанавливающие грань дозволенного в публичном распространении материалов, способных нанести вред нравственному, физическому и психическому здоровью людей». Как попытка установить внутрикорпоративный контроль «Хартия…» была принята после долгих дебатов 28.04.1999 г. Стимулом для ее подписания явилась угроза принятия закона РФ «О Высшем совете по этике и нравственности в области кинематографии и телерадиовещания в Российской Федерации» (по проекту должен был вступить в силу с 01.11.2000 г.), который истолковывался как «угроза» свободе слова. Данный ФЗ был принят в трех чтениях Госдумой РФ, одобрен Советом Федерации, но отклонен Президентом РФ. Учитывая современный телеконтент, вряд ли можно утверждать, что положения «Хартии…» являются базовыми установками конструирования телевиртуальной реальности.

Во-вторых, это Антитеррористическая конвенция (правила поведения СМИ в случаях террористического акта и контртеррористической операции). Ее «рождение» в рамках Индустриального комитета 8.04.2003 г. обусловлено действиями репортеров во время теракта в Театральном центре на Дубровке. В Конвенции подчеркивается, что «угроза терроризма не должна использоваться как повод и оправдание для введения ограничений в отношении прав на свободу мнений и средств массовой информации», которые руководствуются адекватными ситуации правилами поведения. Тем не менее, освещение Бесланских событий (1.09.2004) породило не только сомнения в достоверности медиа-информации, но и открыто агрессивное отношение к журналистам на месте трагедии. Поэтому говорить о действенности ограничивающих рамок и руководящих установок Конвенции, к сожалению, не приходится.

В-третьих, Хартия российских телевещателей «Против насилия и жестокости» представляет собой «соглашение» между внутридумской комиссией по взаимодействию со СМИ и руководителями шести федеральных телеканалов (Первый, «Россия», НТВ, ТВЦ, СТС и REN TV). Компромисс достигнут 7.06.2005 г., в преддверии рассмотрения Госдумой РФ во втором чтении «Закона о СМИ» с жесткими формулировками. СМИ обязались «принимать меры к недопущению нанесения ущерба общественной нравственности, распространения информации и материалов откровенно циничного и оскорбительного характера и/или пропагандирующих культ насилия и жестокости». Однако уже через четыре месяца 2.11.2005 г. Госдума РФ вынуждена принять Обращение к руководителям телевизионных каналов, подписавшим Хартию, с требованием соблюдать ее положения. Более того, 4.05.2006 г. в связи с участившимися случаями проявления ксенофобии и национализма, сами лидеры медиаиндустрии приняли обращение к журналистскому и издательскому сообществу по вопросам межнационального согласия и толерантности.

В-четвертых, в процессе угасающего обсуждения — «Хартия журналистов России», инициированная Общественной палатой РФ как «общественный» баланс тенденции огосударствления СМИ и «угрозе» создания контролирующей инстанции в соответствии с «многострадальным» законопроектом № 90051824-3 «О Высшем совете по защите нравственности в области телевещания и радиовещания в РФ». Данная законотворческая инициатива имеет более чем десятилетнюю историю обсуждений-отклонений (в первом чтении принят ГД еще 11.02.1998 г.). В новой редакции ФЗ был в очередной раз внесен на рассмотрение комитетом по культуре Госдумы РФ и в очередной раз отклонен 14.01.2009 г. Опасность создания ареопага по вопросам медийной нравственности снизилась, этические призывы потеряли корпоративную востребованность, «Хартия» снимается с медийно-политической «повестки дня».

Данные примеры саморегулирования СМИ наглядно демонстрируют диалектическую взаимосвязь с регулированием или в терминологии русского философа И. А. Ильина «принцип учреждения, властной опеки» совмещается с «принципом корпорации, выборного самоуправления»[8]. «Низовая самоорганизация» поддерживается и, более того, — периодически стимулируется властью, ибо доверие населения к СМИ коррелирует с доверием населения к властным структурам. В результате институт саморегулирования встраивается в систему легитимации власти, укрепляя ее демократический имидж. Дабы не потерять демократическое «лицо» (саморегулирование, «свобода слова») и сохранить контроль над ситуацией власть замыкает саморегуляционный процесс на себя посредством следующих действий: 1) участие в органах саморегулирования (Судебная палата по информационным спорам была учреждена при Президенте РФ; Общественная палата РФ наделена «контрольными» полномочиями); 2)включение профессионально-этических норм журналистской деятельности в законодательство; 3)инициирование процесса «принудительного саморегулирования» (А. Г. Рихтер).

Авторитарные интенции государства обретают латентный характер, а журналисты и аудитория — благоприятные, нравственно-правовые «правила» социального диалога. Проблема информационного тоталитаризма и социально-политической стагнации заключается не в присутствии государства на медиарынке, это жизненно необходимое социуму условие, а в характере проявления этого присутствия.

Государственно-медийная вертикаль чревата самообманом власти, а отсутствие государства на информационном пространстве страны — повторением информационного хаоса 90-х гг. Социально-медийный оптимум — плюрализм изданий при их четком позиционировании, информационной «адресности» и социальной ответственности независимо от форм собственности.

Саморегуляция журналистов имманентна общественным СМИ.

Общественные СМИ — это социальная саморефлексия и гражданские предложения власть предержащим. Это инструмент не только медийной, но «коммуникативной, народной политики»[9]. Пустующую нишу выражения общественных интересов в России при слабой развитости структур гражданского общества, могли бы занять некоторые из ныне «государственных» СМИ (механизм «реорганизации» представлен в законопроекте М. А. Федотова).

На европейском уровне независимость общественных вещателей от политического и экономического вмешательства регулируется Резолюцией № 1 «Будущее общественного телерадиовещания», принятой на IV Европейской конференции министров по политике в области средств массовой коммуникации (Прага, 7-8.12.1994 г.) и последующими Рекомендациями Комитета министров Совета Европы государствам-членам. Обязательства по общественному вещанию, принятые на себя государствами-участниками содержательно пересекаются с этическими, профессиональными Кодексами и Хартиями в силу своей гуманистической направленности и ответственности. К России как члену Совета Европы «общественные» медиа-стандарты имеют непосредственное отношение. Однако законопроект «Об общественном телерадиовещании» (2003 г.), разработанный проф.М.А. Федотовым по инициативе Союза Журналистов России снят в ГД РФ с рассмотрения; подающий надежды канал ОРТ оказался «общественным» только по названию; проект концепции создания в России общественного телерадиовещания с техническим заданием, направленный в Правительство РФ Министерством культуры и Минэкономразвития еще в 2005 г., до сих пор не утвержден.

Проблема многолетнего «торможения», на наш взгляд, имеет не столько финансово-экономический, сколько политический характер. Власть не мотивирована на развитие общественного телерадиовещания, на отказ от виртуальной политики.

Любая открытая социальная система предполагает информационный обмен с внешней средой и когерентность протекающих в ней процессов. Имитация информационной взаимосвязанности при игнорировании естественных свойств управляемых процессов свидетельствует о нерефлексивном, силовом самосохранении власти. В этой ситуации целенаправленное формирование желаемых субъекту и адекватных самоорганизующейся системе аттракторов, поддерживающих или корректирующих ее структуру, недостижимо. Коммуникативная сущность власти как управленческого воздействия, деградирует.

Признание корреляции между информационной устойчивостью политической системы и «общественным» качеством СМИ требует не только строгих юридических гарантий медийной независимости, но и законодательно обязывающих преференций со стороны государства общественным массмедиа.

В лице социально ответственных по своему «общественному» статусу и содержанию СМИ институт медийного саморегулирования обретает наглядный пример для подражания, а власть получает коммуникативный механизм, выводящий систему на новую стадию общественно-государственного взаимопонимания.

Таким образом, СМИ, укрепляя социальную ориентированность и этичность контента, легитимируют власть посредством функционирования следующих механизмов саморегулирования:

§ Административно-организационные механизмы, повышающие действенность нормативно-этических установок: «внештатное» участие (на правах эксперта, консультанта) представителей власти в работе Общественных советов при редакциях СМИ; подкрепление норм профессионального этоса мерами дисциплинарной ответственности; поддержка независимых, корпоративных органов массмедиа условиями организационного благоприятствования.

§ Внедрение практики омбудсменов при редакциях, чья саморегуляционная деятельность законодательно защищена от редакционных «правок». «Правозащитная» функция включает в себя отстаивание прав журналиста в конкретной конфликтной ситуации, корректировку редакционного мнения на основе систематического, активного диалога с аудиторией.

§ Становление общественного вещания: принятие закона «Об общественном телерадиовещании»; реализация мер государственной экономической поддержки всех общественно-полезных СМИ; определение механизмов общественного контроля вещания (например, наблюдательный совет, формируемый из авторитетных общественных деятелей); реализация «пилотных проектов» общественного вещания в регионах с целью апробации различных вариантов финансирования, управления, состава общественных советов, редакционно-программной политики.

§ Выстраивание системы сетевых взаимоотношений, поддерживающих социальную ответственность СМИ — это независимые органы для разрешения информационных споров на федеральном и региональном уровнях; редакционные кодексы профессиональной этики; укоренение мотивации журналиста к индивидуальной нравственной ответственности.

В результате задействованности всех звеньев механизма саморегуляции следует ожидать кумулятивный эффект за счет организационной адаптивности к обстоятельствам, гибкости и взаимодополнительности.

Стимулируя направленные процессы саморегуляции медиа-отрасли, реализуя социально ориентированную информационную политику по «принципу кормчего» (Н. Н. Моисеев), власть сохраняет коммуникативную легитимность и «обеспечивает стабильность общественной жизни и ее развитие»[10].

Леонтьева Людмила Станиславовна — кандидат философских наук, доцент кафедры государственного управления социально-экономическими процессами Академии государственного и муниципального управления при Президенте Республики Татарстан. Область научных интересов: социальная информациология, информационная политика на стыке философии и политологии. Тел. (843) 2929215.

Leontieva Liudmila Stanislavovna — a Candidate of Science, associate professor of the Social and Economical Processes State Management Department of the Academy of State and Municipal Administration under the President of the Republic of Tatarstan. Research interests: social informatiology, information policy at the junction of philosophy and politology. Tel. (843) 2929215.

E-mail: lsl3 (at) ya. ru

[1] Киричек П. Н. СМИ в системе «государство-общество». М. : РАГС, 2007. С. 13.

[2] Луман Н. Власть / Пер. с нем. А. Ю. Антоновского. М. : Праксис, 2001. С. 29.

[3] Шевченко А. В. Информационная устойчивость политической системы: дискурсный подход // Теория и практика информационной политики / Сб. научных статей. Вып. 1. М. : Изд-во РАГС, 2007. С. 149.

[4] Моисеев Н. Н. Расставание с простотой. М. : Аграф, 1998. С. 304.

[5] Ткач А. Органы саморегулирования СМИ: зарубежный опыт // Актуальные проблемы саморегулирования СМИ / Под ред. Г. В. Винокурова, А. Г. Рихтера, В. В. Чернышова/ Журналистика и право; Вып. 54. М. : Институт проблем информационного права, 2005. 628 с.

[6] Скворцов О. Ю. Проблемы третейского разбирательства предпринимательских споров в России. Автореф. дисс….докт. юрид. наук. СПб, 2006. С. 3–7.

[7] Рихтер А. Г. Саморегулирование журналистов в постсоветских государствах // Рro et contra. Июль-август. 2006. С. 52.

[8] Ильин И. А. О монархии и республике // Вопросы философии. 1991. № 5. С. 123.

[9] Попов В. Д. Власть — народ и информационная политика: проблема взаимодействия. М. : Изд-во РАГС, 2006. С. 8.

[10] Моисеев Н. Н. Расставание с простотой. М. : Аграф, 1998. С. 304.