Клюкина А. Образ Рима в русской романтической поэзии (В. Г. Бенедиктов, Н. В. Кукольник, К. Н. Батюшков)

Аннотация: В статье рассматривается образ Рима в русской романтической поэзии В. Г. Бенедиктова, Н. В. Кукольника, К. Н. Батюшкова.

Ключевые слова: образ Рима, романтическая поэзия, В. Г. Бенедиктов, Н. В. Кукольник, К. Н. Батюшков.

Литературовед начала ХХ века писал: «Владимир Григорьевич Бенедиктов – это писатель, пользующийся «всеобщею известностью», хотя далеко не всеобщим одобрением»[1]. Эти слова Р.Ф. Брандта вполне справедливы, но, тем не менее, в творческой практике Бенедиктова есть немало открытий, которые повлияли на всю последующую историю русской литературы.

Данная статья посвящена рассмотрению поэтического творчества В. Г. Бенедиктова (1807-1873) в контексте современного ему и последующего литературно-философского процесса. Оно тем более важно, так как Бенедиктов практически подвергся забвению, которое продолжается до настоящего времени.

Традиционно Бенедиктова считают основным представителем так называемого «неистового романтизма» (Н. В. Кукольник, А. И. Подолинский, В. Г. Тепляков и др.). Творчество этих поэтов было одним из заметных явлений в русской литературе 1830-х гг., хотя нередко воспринималось как проявление реакционных тенденций не только в литературе, но и в жизненной и даже общественно-политической позиции «неистовых романтиков».

Вместе с тем, поэтический опыт названных стихотворцев и, в первую очередь, самого В. Г. Бенедиктова был признан не только читателями. Положительно об этом явлении в литературе отзывался В. А. Жуковский; известный мыслитель и профессор Московского университета С. П. Шевырев уже в 1835 г. провозгласил Бенедиктова «поэтом внезапным, поэтом неожиданным»[2]. В то же время Белинский и Добролюбов вообще не находили в стихотворениях Бенедиктова настоящей поэзии.[3]

Говоря о тематике лирики «неистовых романтиков», стоит отметить, что для них характерно разнообразие тем и мотивов, потому что русская поэзия 1830-х годов вообще отличалась жанровой, тематической и стилистической эклектичностью. Перекликающиеся образы, мотивы, сюжеты стали наиболее яркой и в то же время уязвимой стороной ранних поэтических опытов молодого Бенедиктова.

Остановимся на архетипических образах мировой литературы в лирике представителей «неистового романтизма», а точнее на образе «вечного города» Рима.

Объем статьи не предполагает исследования темы на примере лирики поэтов во всем ее многообразии. Поэтому мы рассмотрим, как проявляется этот мотив в стихотворении В. Г. Бенедиктова «Три власти Рима», драматической фантазии Н.В. Кукольника «Торквато Тассо» и элегии К. Н. Батюшкова «Умирающий Тасс». Стихотворение последнего поможет нам проследить, в чем проявляется новаторство «неистовых романтиков» и насколько они находятся в русле русской классической традиции.

Еще Ф. Я. Прийма отмечает композиционную общность трех названных стихотворений[4].

Обратим внимание на время написания произведений. «Элегия» Батюшкова появляется в 1817г., «Торквато Тассо» Н.В. Кукольника датируется 1830-1831гг., а стихотворение Бенедиктова написано не ранее 1852 года.

Конечно, Бенедиктов был знаком с поэтическим опытом и Батюшкова, и Кукольника. Кроме того, в 1850-е годы характер лирики поэта достаточно существенно меняется: появляется самоирония, метафора становится менее эротичной, причем стихотворец чаще обращается к теме Родины через историко-литературные аллюзии.

Вот как начинается стихотворение Бенедиктова:

Похожий пафос вечного города мы видим и в элегии К. Н. Батюшкова:

Величественный город предстает перед нами и в драме Нестора Кукольника:

Интересно отметить, что Рим, завораживающий своей многовековой тайной и «силой исполинской», и Бенедиктов, и Батюшков, и Кукольник так или иначе сравнивают со стихией. Так, в стихотворениях Кукольника и Батюшкова толпа изображена как своеобразный «океан народа»:

Бенедиктову ближе оказывается сравнение могущества Рима с «божьими громами», а толпы с паствой:

В этом видится своеобразный историзм романтического поэта и немаловажный художественно-психологический подтекст. Стихотворцы обращают свое творческое внимание на далекое героическое прошлое человечества, идеализируя минувшие века и находя в них близкие и понятные человеку XIX столетия мотивы и образы.

Кстати, и Бенедиктов, и Батюшков, и Кукольник упоминают о крушении Рима. Напомним, что падение Римской империи хотя и было глубинно связано со сложившейся внутриполитической ситуацией, но катализатором послужили набеги германских племен вандалов. Так, «всеразрушающий, враждебный гений» войны появляется у Кукольника. Бенедиктов открыто говорит о падении гиганта:

В то же время К. Н. Батюшков связывает конец мира не с «переменой сил», как у Бенедиктова, или с «предательским и жалким лобызаньем» (Н. В. Кукольник), а с исчезновением созидательного творческого начала, всецело сконцентрированного в образе итальянского средневекового поэта Торквато Тассо:

Мысль о спасительной силе искусства, воплощенной в поэтическом гении Торквато Тассо, сближает стихотворения трех поэтов-романтиков При этом в трактовке образа Тассо выразилось своеобразие авторского стиля и метода каждого из стихотворцев.

Известно, что для К. Н. Батюшкова итальянский поэт был кумиром и образцом для подражания, литературным идеалом. Поэтому смерть его переживается как личная трагедия, подобная крушению мира:

Стихотворения Бенедиктова и Кукольника объединяет образ поэта-страдальца, характерный для романтической поэзии. Здесь Торквато Тассо представлен как стихотворец, имеющий огромное влияние на историю и судьбу Рима, но дарование его было слишком поздно признано современниками:

Но есть одна примечательная деталь. В. Г. Бенедиктов, хотя и говорит о Тассо, однако не изображает его образ главенствующим в стихотворении. Ему важен сам великий Рим, а на его фоне изображается и Тассо, и Микеланджело, и стены Ватикана.

В этом проявляется характерная особенность поэтики Бенедиктова. Его стиховая практика прививала русской поэзии навыки романтического строения образа. В то же время современники поэта проделывали обратный ход, стремясь к «поэзии мысли», к наличию романтических идей, сопряженных с метафоричностью и зримым словесным образом. Этим путем, как нам представляется, пошел и уже упомянутый С. П. Шевырев, также писавший стихи:

Это стихотворение прекрасно показывает, что автор стремится к «силе духа», но понимается она с оглядкой на философию, достаточно рационально. Подобную тенденцию можно проследить и в более позднем творчестве Шевырева («Мадонна», «На смерть Лермонтова»). Кроме того, можно заметить и чисто формальные признаки рассудочности: как элемент поэтического синтаксиса, многие слова, обозначающие абстрактные понятия (истина, красота, добродетель и т.д.), пишутся с прописной (заглавной) буквы. Однако, несмотря на явную преемственность, Шевырев не перенимает существенную, если не главную, черту индивидуального стиля Бенедиктова, — близость к читателю, которую Л. Я. Гинзбург неоднократно отождествляла в своих работах с так называемым «галантерейным языком» «неистового романтика».

Вернемся к анализируемым стихотворениям. Можно предположить, что Рим Бенедиктова — тоже сложная метафора с широким историко-литературным контекстом. В связи с этим верно замечание литературоведов, которые считают, что стихотворение «Три власти Рима» проникнуто не столько эстетическим опытом автора, сколько его переживаниями за судьбу России в период Крымской войны 1853-1856 годов.

Возможно, под тремя властями Бенедиктов подразумевает главенствующую в русском государстве и обществе 2-й половины XIX века идею «православие – самодержавие – народность», причем народность в данном случае заключает в себе и культурное наследие нации, и поэтическое дарование отдельной личности. В этом контексте еще более очевидной в стихотворении Владимира Бенедиктова оказывается фундаментальная идея русской истории и миропонимания, – «Москва – третий Рим», – если учесть, что поэт имеет в виду не только Москву, но всю Россию.

В этой особенности заключается коренное отличие произведения Бенедиктова от стихотворений Кукольника и Батюшкова, а, по сути, и различие всей жизненной и творческой философии поэта. Кукольник в своей драматической фантазии «Торквато Тассо» максимально приближен к позиции, выраженной в элегии Батюшкова. Торквато Тассо становится для обоих авторов (Батюшкова и Кукольника) центральным образом стихотворения, практически становясь мифологемой. Это выражается, в том числе, и на уровне текста в форме тематико-композиционной межтекстовой связи[8]. Одна из реплик Тассо Кукольника («Чего ревут народа шумны волны?») представляет собой неточную цитирование начальных строк стихотворения Батюшкова (ср.: «Куда текут народа шумны волны?»).

Бенедиктов в стихотворении «Три власти Рима» смещает акцент с личности на «невещественную силу» времени и обстоятельств, поэтому в череде образов и событий можно разглядеть достаточно глубокий историософский смысл. Рассматривая произведение В. Г. Бенедиктова с этой точки зрения, вполне органично воспринимается и некоторое текстуальное и идейное сходство отдельных строк стихотворения с Первым философическим письмом П. Я. Чаадаева (опубликовано в 1836 году). Бенедиктов пишет:

Похожими кажутся и идеи Петра Яковлевича Чаадаева, особенно если признать, что в первом философическом письме еще только формируется его представление об уникальности русского пути, но принципиально он не отрицается:

«Мы принадлежим к тем из них (народов – А. К.), которые как бы не входят составной частью в род человеческий, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру»[9].

Но Владимир Бенедиктов – поэт, и причем «неистовый романтик», поэтому только внутренний творческий импульс, сложная живая метафора наполняет стихотворение столь необходимой энергией духа и вдохновенным порывом поэтической мысли.

Яркая метафора Бенедиктова прекрасно передает чувство «обширности и полноты», и от этого эмоция стихотворения делается явной и всеощутимой. С этой точки зрения, весьма верным является утверждение известного современного исследователя Ю. И. Минералова о том, что «неистовые романтики» пытались не просто передать, а «пересоздать действительность»[10].

В пользу такой трактовки стихотворения Бенедиктова говорит и то, что зарубежными исследователями романтическая метафора оценивается как «форма визуального искусства»[11], и художественное произведение предстает не просто безликим пространством текста, а наполнено образами, составляющими многоуровневую структуру сложного художественно-эстетического целого.

Лингвисты же оценивают идиостиль (авторский стиль) В. Г. Бенедиктова как «филологический». У Бенедиктова можно увидеть некоторое стремление к использованию лексико-семантической общности слов для создания образной синонимии и многочисленные примеры индивидуального словотворчества, а также использование межтекстовых связей как приема[12]. Последняя особенность, как мы видели на примере стихотворения Нестора Кукольника, характерна и для других «неистовых романтиков», но в значительно меньшей степени.

Таким образом, мы рассмотрели стихотворения В. Г. Бенедиктова, К. Н. Батюшкова и Н. В. Кукольника и можем сказать, что «неистовые романтики» действительно идут по пути романтиков начала XIX века; в их стихотворениях еще более сильна метафоризация действительности. Но Бенедиктов достигает в этом непревзойденных успехов, потому что ему удается совместить метафорические словесные образы с актуальной в то время общественно-политической проблематикой.

Именно эти идеи и уникальный языковой опыт Бенедиктова будут восприняты поэтами конца ХIХ – начала ХХ веков.

[1] Брандт Р. Ф. Несколько слов о Бенедиктове. Казань,1918.

[2] Шевырев С. П.. Стихотворения Владимира Бенедиктовa / Московский наблюдатель, 1835. Цитируется по изданию: Бенедиктов В. Г. Стихотворения (составитель, автор предисловия и примечаний А.Н.Архангельский) М., 1990, С.166.

[3] Подробнее об этом: Белинский В. Г. Стихотворения Владимира Бенедиктова // Белинский В. Г. Собрание сочинений в 9тт., Т.1. М., 1976. С.193-208

[4] Стихотворения В. Г. Бенедиктова цитируются по изданию: Бенедиктов В. Г. Стихотворения / Сост., подгот. текста, примеч. Б. В. Мельгунова. Вступ. ст. Ф. Я. Приймы. Л., 1983.

[5] Стихотворение Батюшкова цитируется по изданию: Батюшков К. Н. Сочинения в двух томах. Т.1М., 1989.

[6] Стихотворение Н. В. Кукольника цитируется по изданию: Кукольник Н. В. Торквато Тассо. Большая драматическая фантазия в стихах. СПб., 1833.

[7] Стихотворение С. П. Шевырева цитируется по изданию: Поэты 1820-1830-x годов. Т.2. Л., 1972.

[8] Горшков А. И. Русская стилистика. Стилистика текста и функциональная стилистика. М., 2006.

[9] Цитируется по: Чаадаев П. Я. Философические письма. М., 2006.

[10] Минералов Ю. И. Романтики лермонтовского времени// Вестник Литературного института им. А.М.Горького № 1, 2005. С.3-13.

[11] Wimsatt W .K. Organic form: some qиestions aboиt а metaphor // Romanticism. Vistas, instances, continиites (Ed. bу D. Thorbиm, G . Hartman ). Ithaca, London, 1973. Р. 13-37.

[12] Бакина М. А., Некрасова Е. А. Эволюция поэтической речи X1X-ХХ вв. Перифраза. Сравнение. М.,1986.