Хакимов Г. А. Особенности капиталистической динамики: социально-философский и историографический аспекты

УДК 321

Аннотация: В статье рассматриваются особенности капиталистической динамики, капитализм как социальный феномен, «хронотоп» капитализма, факторы динамики капитализма, а также настоящее и будущее капитализма.

Ключевые слова: капитализм, капиталистическая динамика, «хронотоп» капитализма.

Феномен капитализма в настоящее время вызывает острые дискуссии в среде исследователей современного общества. Во многом это связано с попытками ученых объяснить многосторонние вызовы кризиса глобальной капиталистической системы, начавшегося в первой половине 1970-х гг. и проявившегося в продолжительном спаде экономики, росте мировых цен на нефть, в обострении экологической опасности и перепроизводстве (т.н. понижательная фаза «Б» цикла Кондратьева). Интересно, что в отличие от сравнительно краткого мирового кризиса 1929-1933 гг., кризис 1970-х гг. является продолжительным и, по прогнозам экономистов, должен угаснуть в начале XXI века. Под вопрос поставлены все основы экономической жизни, все уроки кейнсианского опыта государственного регулирования экономики. Как это ни парадоксально, при наблюдающемся спаде (замедлении производства, безработице) цены продолжают стремительно расти в противоположность прежним правилам. Специалисты окрестили это явление стагфляцией.

Пытаясь интерпретировать этот феномен, многие современные западные экономисты и социологи, философы и футурологи приходят к выводу о том, что на смену капиталистическому обществу приходит другая общественная система, которую именуют постиндустриальной, постэкономической, информационной и даже посткапиталистической[1]. Все же, как бы не называли ученые современный общественный строй, признаки капитализма продолжают играть в нем существенную роль. Капиталистические отношения с момента своего возникновения претерпели значительную трансформацию и проникли практически во все сферы повседневной жизни человека: работу, семью, культуру, труд, потребление, образование, информацию и т.д. Исходя из этого, нынешний кризис можно расценить как переходную эпоху к новой фазе развития (повышательной фазы «А» кондратьевского цикла), а не окончательный кризис и упадок капитализма. Скорее мы находимся в начале эпохи нового капитализма, который В. Г. Федотова называет позднеиндустриальным и постиндустриальным капитализмом, характеризуя его распространением понятия «капитализация» на внеэкономические сферы – экономический капитал легко конвертируется в социальный, человеческий, появляется интеллектуальный и творческий капитал[2].

Современное общество представляется в виде производной от его экономики в связи с тем, что произошел отрыв экономического от социального; экономические отношения стали претендовать на безусловное первенство. Основным элементом подобного превращения, по мнению К. Поланьи, стала начавшаяся еще в XIX веке коммодификация (превращение в товар) объектов, которые ранее товарами не являлись, а теперь получают свою цену, начинают все более свободно продаваться и покупаться. В результате развитие капитализма имеет тенденцию к формированию того, что называют рыночным обществом. В нем логика рынка распространяется на области, которые изначально к экономике непосредственного отношения не имели.

Действительно, «сила завоеванных позиций» капитализма настолько велика, что невозможно говорить о наступлении какой-либо новой общественной системы. Как раз наоборот, современный капитализм в условиях глобализации необходимо характеризовать не просто как общественно-историческую формацию или мировую экономическую систему, а как умонастроение нашего времени, которое проявляется в особенностях адаптации капитала к самобытной системе символических связей и ценностей различных обществ. Как отмечает В. Г. Федотова, процесс глобализации не создает капитализма западного образца, а «капитализмы разных типов и уровней развития объединяются в единую систему»[3]. На наш взгляд, одним из важных свойств капитализма, поддерживающих его «жизненную силу», является внутренне присущий ему динамический характер. Капитализм существует благодаря своему постоянному развитию, «устремлению в будущее», он подобно включенным в него «игрокам» – капиталу и капиталисту – постоянно находится в непрерывной работе, в непрерывной борьбе за освоение новых социальных пространств. Для него характерно стохастическое (нелинейное) развитие, когда период стабильности нарушают флуктуации, сменяемые бифуркацией и хаосом, а затем вновь появляется новый аттрактор как измененная целостная капиталистическая структура общества. Поэтому, чтобы понять всю сложность капиталистической трансформации, необходимо проанализировать капитализм не только с экономических позиций, но как социальный феномен в его исторической ретроспективе, его генезисе и жизненной динамике.

Капитализм как социальный феномен

Известные исследователи капитализма, как правило, раскрывая его суть, исходили из одной составляющей: уровня развития производительных сил (К. Маркс, Ф. Энгельс), предпринимательского «духа» или «этоса» (М. Вебер, В. Зомбарт), форм отношений обмена (К. Поланьи), инновационной активности предпринимателей (Й. Шумпетер), особенностей развития отраслевых технологий (С. Кузнец), вопросов динамики капитализма под влиянием изменения конъюнктуры (Э. Лябрусс, С. Кузнец, Н. Д. Кондратьев и др.), рынка свободной конкуренции (Ф. А. фон Хайек, М. Фридман) и т.д.

Экономическая жизнь общества неоднородна по своей природе. Мы можем видеть в ней и домашнюю (автономную) экономику, хозяйство мелких производителей, обменивающихся ходовыми товарами, более крупные монополии, государственные секторы экономики. Социолог и экономист К. Поланьи разделяет обмены, не зависящие от экономического поведения: реципрокации – обмен «дарами» и редистрибуции – централизованное перераспределение товаров государством, а также «саморегулирующийся» рынок, который появился в результате «великой трансформации» и «взрывного» распространения капитализма в XIX веке и подчинил себе до того времени господствующую социальную сферу[4]. Ф. Бродель критиковал Поланьи за то, что он не попытался обратиться к конкретной и разнообразной исторической реальности, так как, по мнению историка, «на протяжении веков имелись очень разные социоэкономические обмены, которые сосуществовали несмотря на свою разность или же как раз в силу такой разности»[5].

Исходя из этого, Бродель анализирует содержание экономической жизни через ее трехуровневую систему: материальная жизнь («экономика самодостаточности, обмена продуктов и услуг в очень небольшом радиусе», как, например, ремесленная мастерская), рыночная экономика (лавки, рынки, ярмарки, где производство и сбыт продукции подчинены строгому и жесткому закону конкуренции) и собственно капитализм[6]. Последний концепт противопоставляется рыночной экономике и, по словам Броделя, «вырастает на вершинных видах экономической деятельности» из так называемого противорынка (contre-marche), который пытается избавиться от правил традиционного рынка. Не случайно, капитализм определяется историком через феномен игры – как игры прогнозируемой, правильной, законной, так и «игры навыворот», «плутовской игры». Появившиеся перекупщики, скупающие по сниженной цене продукцию у крестьян, через систему индивидуальных сделок и неэквивалентный обмен стремятся ускользнуть от гласности и контроля. В результате между производством и потреблением возникают длинные торговые цепочки, которые утверждаются благодаря своей несомненной эффективности. И чем длиннее становятся эти цепочки, тем отчетливее обозначается процесс капитализма, который проявляется в непрерывно пространственно расширяющейся торговле на дальние расстояния.Капитализм, таким образом, в понимании Броделя, не изобретает, а лишь использует иерархии, так же как не изобретает ни рынка, ни потребления. «В долгой исторической перспективе капитализм – это вечерний час, который приходит, когда все уже готово»[7].

Очевидно, что нельзя сводить главный источник дохода только к производству индустриальных благ, их циркуляция также в значительной степени способствовала накоплению. Финансовый (деятельность бирж, ценообразование, значение денег и ценных бумаг) и торговый капитализм (торговые сети, длинные цепочки обмена) появляются значительно раньше индустриального и превосходят его. Известно, что К. Маркс называл торговый и ростовщический капитал «допотопными формами капитала»[8], а современной и основной его формой считал производственный капитал. Все же, Маркс, также как и Бродель, полагал, что капитал постоянно изменяет границы между внутренним и внешним, что капитал обращается не в границах определенной территории с ее населением, но постоянно выходит за эти пределы и ассимилирует новые пространства. Подтверждением этому может служить следующее высказывание К. Маркса: «Тенденция к созданию мирового рынка дана непосредственно в самом понятии капитала. Всякий предел выступает как подлежащее преодолению ограничение»[9]. Существование мирового рынка откладывает экономический кризис в отдельной стране. Капитал, теряя прибыль на внутреннем рынке, стремится компенсировать ее на международном, увеличивая экспорт своих товаров за границу. Внутренняя потребность капитала – неограниченное расширение. Только при постоянном движении капитал увеличивает свою производительность, а вместе с ней и прибыль. В условиях развития современной глобальной капиталистической системы страны Азии, Африки, Латинской Америки, Восточной Европы представляют для Западной Европы и США неограниченные рынки сбыта.

Из вышесказанного ясно, что капитализм представляет собой ускользающий феномен, постоянно находящийся в движении, а потому трудно уловимый в пространстве и во времени.

«Хронотоп» капитализма

Свое путешествие капитализм начал в эпоху крестовых походов (XI – XIII), когда европейский мир-экономика начал расширять цепь торговых связей в Средиземном море. Его центром явились северные итальянские города-государства Венеция, Флоренция, Генуя и др. Многие ученые придерживаются такого мнения. К. Маркс, относивший начало «капиталистической эры» к XVI в., все же находил «первые зачатки капиталистического производства» в итальянских городах средневековья[10]. Немецкий социолог В. Зомбарт также полагал, что расцвет капиталистического духа раньше всего начался в Италии с XIII столетия[11]. Экономист Й. Шумпетер считал, что «капиталистическое предприятие существовало и ранее, но начиная с XIII в. оно постепенно перешло в наступление на структуру феодальных институтов»[12]. Бельгийский историк А. Пиренн отмечал, что капитализм существовал и в раннем средневековье с периода возникновения в XI, XII вв. городов – детищ торговли: в Италии и Нидерландах. Развитие капитализма представлено историком в качестве серии отдельных рывков с XI по XX вв. – периоды вольности капиталистических отношений сменяются периодами их подавления[13].

Между тем, некоторые исследователи считают, что капиталистические отношения существовали на всем протяжении человеческой истории. Одним из первых подобную идею высказал историк народного хозяйства А. Допш. М. Вебер выявил «нерациональный» капитализм в Китае, Индии, Вавилоне, Древней Греции, Риме, Флоренции в древности и в средние века[14]. Представители «школы бизнеса» придерживались аналогичному мнению. Так, Д. Неф подчеркивал, что капитализм «всегда существовал в цивилизованном обществе». Сторонник этого направления Н. Грас, определяя капитализм как «систему добывания средств к существованию с помощью капитала» и понимая под капиталом «любые материальные средства, с помощью которых могут быть произведены средства потребления», обнаруживает капитализм даже в обществе первобытных охотников и кочевников-скотоводов. Отсюда его периодизация истории в соответствии с тремя стадиями капитализма: 1) капитализм, предшествовавший бизнесу, 2) капитализм частного бизнеса и 3) капитализм бизнеса общественного.

Оригинальную интерпретацию динамики капитализма мы находим у Ф. Броделя, который также не устанавливает четкой грани начала пути капитализма и рассматривает его как «индикатор» и «взрывоопасный персонаж» глобальной истории, существующий в рамках длительной временной протяженности («lalongue durée»). Историк писал: «Когда в первом веке нашей эры Индия овладела Индонезией…, когда Рим удержал в своей власти большие территории, чем все Средиземноморье, когда в IX в. Китай изобрел бумажные деньги, когда Запад в XI – XIII вв. отвоевал свое внутреннее море, когда с наступлением XVI в. наметился мировой рынок – тогда тем или иным образом началась “биография капитализма”»[15]. Все же, зарождение мировой капиталистической системы Бродель связывал с интенсивным экономическим развитием средневековых итальянских городов-государств.

Идеи мэтра французской исторической науки составили методологическую основу активно развивающемуся в настоящее время мир-системному анализу современных глобальных процессов. Основатель этого направления социолог И. Валлерстайн относит возникновение капиталистической мировой экономики с центром на Западе к «долгому XVI веку», длящемуся с 1450 по 1650 гг.[16] (у Броделя этот «долгий век» датируется 1350 – 1650 гг.).

Современные представители данного подхода выявляют корни капитализма в глубине истории. Так, А. Г. Франк и Б. Гиллс, критикуя европоцентризм Валлерстайна, усматривают зарождение современной мировой системы в Азии III-его тысячелетия до н.э. Они полагают, что на протяжении всей истории происходило непрерывное накопление капитала[17]. Голландский экономист и историк А. Г. Франк парадоксально замечает, что местом рождения капитализма и всей системы глобального международного обмена явился Дальний Восток. Исследователь не исключает существования капитализма в Минскую и Цинскую эпоху в Китае, где методы производства и производительность труда оставались значительно более эффективными по сравнению с европейскими[18]. Смещение мировых центров с Востока на Запад произошло в период с 1250 по 1450 гг., охватывающий первый «вековой тренд» Броделя. В этот период, по мнению Франка, цикличность была присуща всей мировой системе, а процветание трансазиатской торговли являлось основным «побудительным стимулом» коммерческих мероприятий крестоносцев, подъема Венеции, Генуи и иных южноевропейских городов-государств, обративших взгляды на Восток.

В настоящее время некоторые ученые, также как и А. Г. Франк, находят в истории Китая элементы капиталистических практик. Так, по мнению одних, смитовская модель рынка как множества относительно мелких товаропроизводителей вполне подходит для описания экономической ситуации не только периодов Сун и Тан, но и для позднеимперского Китая[19]. Другие, критикуя точку зрения М. Вебера о протестантской этике как духе капитализма, обнаруживают наличие предпринимательского духа в китайской трудовой морали и конфуцианской этике[20].

Как видим, в современной гуманитарной науке вопрос о времени и месте зарождения капитализма, особенностях его динамики остается открытым. Наша задача заключается в том, чтобы провести адекватный анализ факторов эволюции этого противоречивого феномена. В связи с этим, нам представляется необходимым рассматривать его развитие в контексте многосторонних общественных связей. Ведь, как справедливо отмечал Ф. Бродель, капитализм «не мог выйти из одного ограниченного источника». Свое слово сказали здесь экономика, политика, общество, и культура, и цивилизация, а также и «история, которая зачастую была последней инстанцией, определяющей соотношение сил»[21]. В этой связи, в своем исследовании природы капиталистических отношений мы будем опираться на междисциплинарный подход, используя данные различных «наук о человеке»: социологии, экономики, истории, антропологии, культурологии, политологии и т. д.

Факторы динамики капитализма

Попытаемся доказать, почему именно европейская цивилизация явилась ядром зарождения капитализма. Большое значение для развития капитализма в Европе сыграло ее особое географическое положение. Еще М. Вебер признавал, что европейский капитализм был вызван отнюдь не увеличением народонаселения и не притоком благородных металлов; внешние причины его развития были скорее географического характера. Этому благоприятствовал, по мнению социолога, центральный характер Средиземноморья и удобства речных сообщений от него[22]. Рассматривая различные миры-экономики Вавилон, Индию, Китай, Россию и другие, Ф. Бродель выделял европейский мир-экономику как пространство зарождения противорынка и торговли на дальние расстояния. Как показывает историк, капитализм впервые возник в средневековых итальянских городах-государствах (Венеции, Флоренции, Генуе), совершающих во время крестовых походов экспансию по всему побережью Средиземного моря.

Несмотря на существование прогрессивного рынка в городах неевропейских миров-экономик, капитализм там не утверждается. В качестве примера, объясняющего причину этого явления, Бродель рассматривает Китай, где, как он отмечает, «традиция самодостаточности», присущая китайскому обществу, затормозила развитие капитализма. Перенос столицы из «экономического» Нанкина, удобного для морского торгового судоходства, в «политический» Пекин в 1421 г. означал бесповоротное ослабление Китая как массивного мира-экономики[23]. На Востоке город, резиденция чиновников и больших господ, не был средоточием ни ремесла, ни купечества; в нем не могла расти свободно никакая буржуазия. Города Запада же толкали его вперед. На Западе капитализм и города в основе своей представляли одно и то же. Сказать «деньги» – это то же, что сказать «города». Кроме того, свободные средневековые европейские города экономически развивались эффективнее, чем само государство. Богатство государства это богатство города: «Португалия сводилась к Лиссабону, Нидерланды – к Амстердаму, первенство Англии – это первенство Лондона»[24].

Пространственно-географическая «вездесущая реальность» и породила особенную «географию ума», предприимчивый менталитет западных европейцев. Как известно, М. Вебер объяснял причины развития капитализма в Европе через рациональную хозяйственную этику, рациональный образ мысли и жизни европейского человека. На Востоке же, как он полагал, не произошла замена «традиционализма» «рационализмом»[25].

Капитализм мог начать развиваться в таком обществе, которое было само склонно к инновациям, в котором социальная сфера могла быстро приспосабливается к экономическим изменениям. Таковым было западноевропейское общество. Капиталист – это «игрок», перекупщик, посредник, купец, перевозчик товаров, банкир, участвующий в «рисковой игре», которая сопровождается случаем, азартом, удачей, расчетом, конкуренцией и т.д. Примечательно, что само богатство с точки зрения К. Маркса является не чем иным, как «абсолютным выявлением творческих дарований человека»[26]. Только талантливый и энергичный человек мог следовать правилам капиталистической игры, а значит мог стать полноправным владельцем капитала.

Для философов Ж. Делеза и Ф. Гваттари капиталист – «это не Робинзон, а Улисс, хитрый плебей, заурядный средний обитатель больших городов, коренной Пролетарий или чужестранец-Мигрант, которые начинают бесконечное движение – революцию»[27]. Жить для него – значит, постоянно находиться в спортивном состоянии духа, постоянно занимать боевую позицию, соответствовать правилу Сенеки: «Viveremilitareest»[28]. Образ действия участника случайного обмена напоминает образ действия авантюриста Одиссея. Уже в патетическом образе бродяги феодал оказывается носителем черт восточного купца, возвращающегося с неслыханным богатством домой вследствие того, что ему впервые удается, вопреки традиции, вырваться за пределы узких рамок натурального хозяйства, «сплавать». Экономически авантюрный характер его предприятий является не чем иным, как иррациональным аспектом его рацио по отношению к все еще преобладающей форме хозяйства. С точки зрения общества с развитыми меновыми отношениями авантюры Одиссея представляют собой изображение того многообразия риска, которым пролагается путь к успеху. Одиссей живет в соответствие с тем первопринципом, которым некогда было конструировано буржуазное общество. Можно было сделать выбор – либо обмануть, либо погибнуть[29].

Хитроумный одиночка подобен предпринимателю-новатору Й. Шумпетера, «осуществляющего новую комбинацию» и ускользающего из «привычного кругооборота», «плывущего против течения», осваивающего новый рынок сбыта, захватывающего новый источник сырья, ориентирующего производство в новом направлении[30]. Интересно в этой связи приведенное современным экономистом Л. Туроу метафорическое сравнение капиталистической экономики с Алисой в Стране чудес: «нужно очень быстро бежать, чтобы остаться на месте»[31]. Для владельца капитала риск воспринимался как возможность гибели, которая служила моральным оправданием наживы.

Рост независимости экономических агентов создал предпосылки для деловой инновационной активности предпринимателей, их способности пойти на риск. Инновации осуществлялись через расширение торговли и открытие новых ресурсов, через сокращение издержек производства, через выпуск новых продуктов, через создание новых форм предпринимательских организаций и т.д. Европейский человек перестал ориентироваться на собственное прошлое, он начинал жить своим неопределенным будущим, которое он творил самостоятельно с готовностью принять всю полноту ответственности на самого себя[32]. При этом «дух капитализма» не стандартизировал экономическое поведение предпринимателей, которое не всегда отличалось «рациональностью», практичностью и расчетом. Бродель замечает, что «капиталисты это люди, их поведение разнилось, как и у других людей: одни были расчетливы, другие были [азартными] игроками, одни были скупы, другие расточительны, одни гениальны, а другие самое большее “cчастливчики”»[33]. Здесь Бродель близок своему учителю Л. Февру, разделяющему капиталистов на несколько типов, отличающихся своими занятиями, обычаями, статусом: ремесленник, странствующий торговец, изворотливый прокурор, краснолицый советник парламента[34]. В. Зомбарт также выявил шесть основных типов предпринимателей – разбойников, феодалов, государственных чиновников, спекулянтов, торговцев, ремесленников[35]. Более талантливые и способные обладатели капитала начали быстро продвигаться по лестнице социальной стратификации, пробивая и деформируя крепкие стены традиционной сословно-классовой иерархии.

На начальных стадиях развития капитализма предприниматель все же не был атомизированным эгоистом и придерживался определенных этических принципов, т.к. идеи и обычаи средневековой культуры еще значительно влияли на экономическую деятельность. Самой важной из таких идей был принцип, согласно которому общество и экономика существуют для человека, а не человек для них. Экономический прогресс не считался нравственным, если он причинял вред какой-нибудь группе людей в обществе. Такое представление было тесно связано со средневековыми идеями, согласно которым нарушение традиционного равновесия в обществе считалось пагубным. Еще известный экономист XVIII века А. Смит считал, что каждый индивид одобряем лишь в той мере, в какой он одновременно может эксплуатировать капитал на поддержку отечественной индустрии и ориентировать последнюю на производство величайших ценностей. Тем самым, каждый индивид работает на то, чтобы способствовать ежегодному обновлению общества. У Смита труд каждого, но только качественный и непрерывно совершенствующийся, формирует общественное богатство. Индивидуальная свобода экономического человека была для него средством поддержания общественных целей[36]. В свою очередь, общественный капитал, как отмечает Ф. Фукуяма, представляет собой возможности, возникающие из наличия доверия в обществе или его частях[37]. Только общий комплекс этических норм западного общества смог создать условия для развития цивилизованных капиталистических отношений, основанных на высоком уровне доверия, подразумевающем наличие сильных добровольных объединений, эффективность организации совместного труда в более гибком режиме, способность пойти на риск и т. д.

Как видим, обязательным условием генезиса капитализма явилась способность европейского общества содействовать его развитию. Капитализм для своего развития требует определенной стабильности общественного устройства, а также определенного нейтралитета государства. Это проявлялось в том, что в Европе, в отличие от стран Востока, общество благоприятствовало долговечности генеалогических линий и постоянному накоплению, увеличению наследуемого имущества, свободному заключению выгодных союзов и социальному возвышению. Феодальный строй в Европе, как полагает Бродель, являлся устойчивой формой раздела в пользу помещичьих семей земельной собственности и имел устойчивую структуру. «Буржуазия» в течение веков паразитировала на этом привилегированном классе, жила при нем, обращая себе на пользу его ошибки, его роскошь, его непредусмотрительность, стремясь присвоить себе его богатства, проникая в его ряды и сливаясь с ним. Такое паразитирование длилось очень долго, буржуазия неотступно разрушала господствующий класс, пожирая его[38]. Буржуазные династии появляются постепенно, укрепляя позиции капитализма.

Еще один фактор, способствовавший капиталистической динамике, – государственная политика. Как было показано выше, западное общество отвечало на вызовы капитализма эффективной способностью к самоорганизации, что проявлялось и на уровне государства. Демократические начала европейской цивилизации, уходящие своими корнями в античную эпоху, во многом создавали политическую основу для развития ее экономической жизни. Свободный европейский человек, по словам лидера неолиберализма М. Фридмана, «смотрит на государство как на средство, инструмент, а не как на источник милостей и подарков, и не как на господина или Бога, которому следует слепо поклоняться и которому нужно служить. Свободный человек не признает никакой национальной цели, если она не является консенсусом целей, к которой граждане стремятся по отдельности. Свободный человек не будет спрашивать ни о том, что может сделать для него его страна, ни о том, что он сам может сделать для своей страны. Вместо этого он спросит: “Что я и мои соотечественники можем сделать с помощью государства?” (Курсив мой – Г. Х.)»[39]. Только в недрах свободного и демократического государства мог зарождаться капитализм.

Поэтому Ф. Бродель абсолютно прав, говоря о том, что «капитализм торжествует лишь тогда, когда идентифицирует себя с государством, когда сам становится государством»[40]. В итальянских городах-государствах власть принадлежала денежной элите, в Голландии XVII в. регенты-аристократы управляли страной по прямым указаниям дельцов, негоциантов и крупных финансистов, в Англии после революции 1688 года власть оказалась в ситуации подобной голландской. Во Франции только после июльской революции 1830 года буржуазия, наконец, надежно взяла власть в свои руки. В отличие от европейских государств, китайское государство, несмотря на сговор торговцев и коррумпированных мандаринов, было враждебно расцвету капитализма, который если даже и развивался по воле обстоятельств, то всякий раз ставился на место тоталитарным государством. Аналогичную ситуацию мы видим в Турции и Индии, где крупным купцам удавалось удерживать свои позиции лишь при жизни одного поколения.

Между тем, немецкий социолог В. Зомбарт относил генезис капитализма к могуществу государства, а экономист Й. Шумпетер считал, что взаимодействие государства и экономической жизни является случайным и несвоевременным. Возникновение и политический облик современного государства, подчеркивал Шумпетер, обусловлены скорее длительным господством аристократии (феодалы эксплуатировали буржуазию, военно-аристократическое общество кормилось за счет капитализма), притоком идеально ликвидного богатства (драгоценных металлов из Южной Америки) и крушением наднациональной средневековой державы (Священной Римской империи и католической церкви), чем последствиями самого развития капитализма[41]. По мнению же Броделя, развитие западноевропейского государства следует магистральной линии экономической жизни, начиная с ее подъема в XIII в. (а затем в XVI в.), вызвавшего серьезные политические сдвиги[42].

Позиция М. Вебера во многом схожа с броделевской. Ученый выделяет два вида капитализма в зависимости от характера политической власти – нерациональный (в восточных государствах с сильной централизованной властью) и рациональный (в европейских странах со слабым контролем государства над хозяйственной жизнью и рынком). К первой форме он относит капиталистические предприятия с целью откупов (на Западе, в Китае и в Передней Азии) и с целью финансирования войн (в Китае, в Индии во времена существования там отдельных государств), торговый спекулятивный капитализм (существовал во все эпохи), ростовщический капитализм, путем ссуд эксплуатирующий затруднительное положение людей. Второй вид – рациональный капитализм – базируется на положении рынка, т.е. на чисто хозяйственных условиях; он является тем более рациональным, чем более опирается на массовое производство и сбыт[43]. Как видим, капитализм для Вебера выступает общемировым (глобальным) феноменом, нашедшим свое конкретное воплощение в различных цивилизациях и соответствующих им формах государственного устройства.

Все же более эффективный (рациональный) капитализм возникает в условиях «незавершенного государства», вынужденном «влача жалкое существование» обращаться за помощью к буржуазному классу[44]. Нищее государство Запада объективно было заинтересованно в развитии капиталистических отношений, изменения в экономике оживляли социальную и политическую жизнь западного общества. Тем не менее, без экспансии капитала из европейского «центра» в другие регионы мира, без его постоянной циркуляции, без развития «мирового рынка» эффективные капиталистические отношения развиться просто бы не смогли. Нам представляется, что нерациональный капитализм в значительной степени способствовал развитию рационального. «Мир караванов», который доставлял товары из Китая к побережью Леванта по всей Османской империи и достигал Ирана и Индии («шелковый путь»), продолжительные партнерские отношения новгородских купцов с «Ганзой», посредническая торговля арабов во всем Средиземноморье, активная экономическая деятельность еврейских и армянских финансистов, ростовщиков, ремесленников, портных, ткачей и т. д. – все эти сети цивилизационных связей во многом поддерживали жизненную силу капиталистических отношений, способствовали его динамике.

Исходя из этого, можно заключить, что капитализм не был изобретением какой-то конкретной нации или цивилизации, скорее он был порождением «множества множеств» («ensembledesensembles») цивилизаций, мира в целом. Капитализм, по словам Броделя, находится внутри этого «множества», «всегда более обширного, чем он сам, которое несло и поднимало капитализм на [волне] своего собственного движения»[45]. На «вызовы» капитализма по-своему «отвечали» различные миры-экономики, государства, цивилизации. Безусловно, социокультурные и политические особенности исторического развития западного общества, следуя магистральной линии его экономической жизни, объективно способствовали более динамичному генезису капитализма. Успешно развившись на Западе, рациональный капитал вынужден был увеличить свою экспансию на пространство всей мировой экономики, оказывая значительное влияние как на незападный (нерациональный) капитализм, так и внедряясь в некапиталистические страны.

Нам представляется необходимым подчеркнуть также, что капитализм затронул те страны, в которых мы можем наблюдать его признаки, в разной степени и проявлялся в них в разное время, ни одна из стран не была капитализирована полностью. Не случайно, французский историк М. Блок находил даже в европейской экономике ХХ века, безусловно развивающейся под знаком капитализма, институты, остающиеся вне этой схемы[46]. В этой связи, мы полагаем, что непременным условием развития капитализма являлось наличие незанятого им пространства – пространства феодальных отношений, которое постоянно стремилось устоять под натиском капитала.

Настоящее и будущее капитализма: от «игр обмена» к «играм доверия»

Достигнет ли нынешняя понижательная фаза «Б» кондратьевского цикла критической точки «системного хаоса», который приведет к уничтожению капитализма как социального феномена? Теоретики постиндустриального общества (Д. Белл, П. Дракер, Э. Тоффлер, М. Кастельс) считают, что в результате кризиса на смену капитализму придет (или уже пришла) другая социальная организация. Напротив, сторонники мир-системного подхода обосновывают циклический характер движения капитала, говорят о его «вечном возвращении». Объяснять современный кризис капитализма, на наш взгляд, необходимо исходя не только лишь из его глобальных экономических условий, но и учитывать социокультурные и этические изменения современного мира. Ведь, как справедливо подчеркивает В. Г. Федотова, «в процессе глобализации ослабли цивилизующая миссия капитала, его ответственность за создание цивилизованной социальной субстанции капиталистических обществ всего мира и осуществление прогресса в них»[47]. Не случайно, в одной из последних статей И. Валлерстайн отмечает, что период наивысшего подъема мирового кризиса капитализма с 1970 по 2000 гг. приходится именно на время процветания глобализации[48].

«Ослабление цивилизующей миссии капитала» произошло уже в ХIX веке, в эпоху его «великой трансформации» (К. Поланьи), которая привела к тому, что «алчущий дух» рынка начал наступление на все сферы жизни общества. Началась эпоха «экономического человека» («homooeconomicus»), не признающего традиций и устремленного в будущее, любой ценой стремящегося к наживе, личной выгоде, непрестанно расширяющего производство. Современный предприниматель – это уже не тот цивилизованный и культурный Одиссей, «мигрант», «революционер», «игрок». Массовая культура вытеснила человека из сферы производства в сферу стандартизированного потребления, коренным образом перестроила правила капиталистической игры.

Интересную интерпретацию данной проблемы мы находим в социальной философии Х. Ортеги-и-Гассета. Согласно философу, до XIX века главной ценностью человеческой деятельности считался труд, рожденный из принуждения – долг перед культурой налагал перед человеком необходимость выполнения определенных действий, он совершался с определенной целью и усилием. «ХIХ век довел до предела горечь рабочего дня». Для поколения начала ХХ века – «поколения дезертиров» – важным становится спонтанное усилие – спорт – спортивное или праздничное чувство жизни, дух радости, щедрости, шутовства[49]. Другими словами, если раньше развлечение воспринималось как перерыв от труда, теперь же труд необходим, чтобы получить развлечение, заработать на возможность отдохнуть и потреблять. В обществе, основанном на традиции между работой и игрой, трудом и культурой не было разрыва. Способ, каким ремесленник обеспечивал себе средства к жизни, определял и заполнял собой весь его образ жизни. Труд носил творческий характер, т.к. в процессе труда, т.е. в процессе формирования и изменения внешней природы, человек формировал и изменял самого себя. Вместо того, чтобы быть деятельностью, несущей в себе удовольствие и удовлетворение, для современного человека труд стал обязанностью и мучением, средством для получения денег. Труд современного рабочего можно определить как осуществление действий, которые машины пока что не могут выполнять. По образному выражению Э. Фромма, «капитал, это омертвленное прошлое, нанимает труд, жизненную силу и энергию настоящего»[50]. Поэтому не случайно, если в предшествующие эпохи, как отмечал Ортега-и-Гассет, свобода для человека выступала ценностью жизни, то теперь свобода – схема, форма, инструмент жизни. Современный человек потерял внутреннюю духовную свободу. В капиталистическом обществе обмен утратил свое разумное назначение как простое средство достижения экономических целей, он стал самоцелью, вышел за пределы экономики и проник в другие сферы жизни. Капитализм из жизненной философии, призванной обеспечить средства для жизни, превратился в ее цель.

Развитие технологий, информации, масс-медиа во второй половине ХХ века создало в повседневной жизни человека то, что философ Ж. Бодрийяр назвал «праксисом потребления». Отношение потребителя к действительному миру, к политике, истории, культуре не является отношением интереса, участия, принятой ответственности, это отношения любопытства и незнания[51]. Удобнее «подсматривать» за событиями, происходящими в мире в экран телевизора, в сети Интернет, тем самым создавая видимость участия в мире. Бегство от реальности равноценно «бегству от свободы». Актуально сегодня звучат слова К. Маркса: «Вместе с ростом массы предметов растет царство чуждых сущностей, под игом которых находится человек»[52]. Эксплуатация утратила личный характер, она стала как бы анонимной, вещи стали «выше» человека, он превращается в придаток саморегулирующего рынка, в отчужденную и атомизированную «толпу на дому», пребывающую в состоянии «тревожной тоски» и ищущую для эскапизма новый замкнутый мирок инфотейнмента (инфоразвлечений).

Как видим, капитализм в настоящее время вовсе не исчезает, а под влиянием консьюмеризма приобретает новый характер. Э. Фромм определяет современный капитализм как «сторону человеческого бессилия»[53]. Общество потребления превращает производство услуг в главную сферу общественного производства. Это дало основание многим современным мыслителям говорить о новой стадии капиталистических отношений – эпохе «потребительского капитализма». Для этой эпохи характерен индивидуалистический образ жизни, при котором люди «приобретают жизнь», а потому информационные технологии для большей части населения все больше становится средством продажи товаров и услуг. Рыночные принципы работают в информационной сфере также, как и в капиталистическом обществе в целом. В соответствие с этим качество и/или количество произведенной информации напрямую зависит от возможности прибыльно ее продать.

«Потребительский капитализм» ставит под вопрос качество получаемой продукции, услуг и информации, что создает неуверенность выбора в современном глобальном мире. Количество потенциальной продукции значительно увеличивается, не ведя в основе своей к росту качества товаров, что приводит к расширению нашей социальной среды, она становится все менее прозрачной, а потому уже не поддается нашему контролю. Общество просто не успевает адекватно реагировать на рост экономической активности глобального капитала. Возникает проблема доверия, которую, начиная с конца 1970-х гг., и по настоящее время анализируют многие современные ученые, такие как Н. Луман, Б. Барбер, Дж. Коулман, Ш. Эйзенштадт, Э. Гидденс, Ф. Фукуяма, П. Штомпка и др. Как отмечает П. Штомпка, доверие и недоверие выступают своего рода «ресурсом», «капиталом», которые мы приводим в движение, делая свои ставки на будущее в непрерывном азарте контактов с окружающей нас многомерной социальной реальностью. Доверие и недоверие – это способы справится с неясным будущим, в котором мы не уверены, сформулировав позитивные или негативные предположения (модели будущего) и соответственно совершив или не совершив те или иные действия[54]. В настоящее время «баланс доверия» пошатнулся в сторону недоверия на всех уровнях: личном (направленном на конкретных лиц), технологическом (вера в прочность и надежность технических средств), институциональном (по отношению к крупным организациям), коммерческое (в качестве и годности товаров, в добросовестности и компетенции их производителей), системном (основанном на убеждении в эффективности, добропорядочности и справедливости общественно-политической системы, в которой мы живем), экологическом, информационном и т.д. Возрастает количество «неоправданных рисков», негативных последствий действия, условий неуверенности, культуры цинизма. В условиях современного «общества риска» участвовать в «играх доверия» стало значительно сложнее, чем в «играх обмена».

Становится ясно, что без структурного социального контекста невозможно стабилизировать «баланс доверия», не возникнет атмосфера доверия в обществе. Одним из значительных шагов к созданию «импульса доверия» является отказ от идеи «общества для рынка» и переход к развитию парадигмы «рынка для общества». Конвертируемость экономического капитала в социальный, человеческий, интеллектуальный, творческий, символический и другие формы позволят сделать такой переход. Как отмечает социолог П. Бурдье, экономический капитал образует основу всех других типов капитала[55]. Обладание экономическим капиталом позволяет экономить время через обращение к труду других людей, через покупку времени других (например, путем продолжения образования, ценой инвестиций в общение и т.д. – вложений, приносящих плоды в долгосрочной перспективе). Реальная логика функционирования капитала, превращения одного его типа в другой и движущий ими закон сохранения нельзя понять без преодоления двух противоположных взглядов. На одной стороне находится экономизм, игнорирующий специфическое действие других типов капитала на том основании, что любой из них в конечном итоге сводится к экономическому капиталу. На другой стороне – семиологизм, сводящий социальные обмены к коммуникативным явлениям (социальным связям и сетям, символическим и информационным кодам) и игнорирующий жесткий факт универсального сведения всех форм к экономическому основанию.

В двадцать первом веке капитализм претерпит значительные преобразования. Все больше будет расти зависимость капитализма от человеческого капитала и искусственных интеллектуальных отраслей промышленности. Экономический успех, как справедливо полагает Л. Туроу, будет зависеть от готовности и способности делать долговременные общественные инвестиции в квалификации, образование, знания и инфраструктуру[56].

На наш взгляд, новая фаза подъема капитализма возможна только при условии адекватной социальной «адаптации» глобального капитала, его включенности в социокультурный контекст. Это произойдет подобно тому, как ментальные особенности каждой цивилизации по-разному «отвечали» на вызовы капитала: либо формировали среду генезиса капитализма, либо оказывались завоеванными им, либо пускали его к себе на ночлег, а затем прощались с ним, либо позволяли ему оставить след в их истории и т.д. «Жизненная сила» капитализма, которая позволила ему создать целую мировую систему, постоянно заставляет перестраивать правила его сложной игры ограничений и препятствий, возможного и невозможного. Перестройка «правил игры» капитализма, основанных на доверии, неизбежно произойдет в будущем под влиянием развития его внеэкономических форм.