Луков Вл. А. Вольтер в тезаурусах Пушкина и Лермонтова
Исследование выполнено в рамках проекта РГНФ № 13-04-00346 («Драматургия А. С. Пушкина: проблема сценичности»).
УДК 009 ; 821
Lukov Vl. A. Voltaire in the Thesauri of Pushkin and Lermontov
Аннотация ◊ В статье показано, как «Русский Вольтер», ставший частью отечественной культуры, по-разному осваивался и отражался в творчестве величайших представителей «золотого века» русской поэзии Пушкина и Лермонтова. Отмечено, как формировалась основа для тезаурусного анализа этого сопоставления.
Abstract ◊ The article shows how differently “Russian Voltaire”, which became a part of the national culture, was assimilated and reflected in the works of the greatest representatives of the “Golden Age” of Russian poetry, Pushkin and Lermontov. It is noted how the basis for the thesaurus analysis of this comparison was being formed.
Keywords: Voltaire, Pushkin, Lermontov, the thesaurus approach, the cult of writer, charisma.
Данное исследование ведется с применением определенной методологии, получившей название тезаурусный подход и разрабатывающейся уже около четверти века[1]. Одной из особенностей такого подхода является необходимость сочетать анализ объекта с наблюдением за тем, как работает тезаурус самого исследователя в ходе этого анализа. Тема данной статьи позволяет эту особенность реализовать.
Автор (самостоятельно и в соавторстве с Вал. А. Луковым и некоторыми другими учеными), вооруженный сначала историко-теоретическим подходом (его первые упоминания содержатся в статьях 1970–1980-х годов[2] и в докторской диссертации[3]), а затем и тезаурусным подходом, изучил ряд конкретных явлений литературы и культуры, в том числе общие тенденции развития мировой литературы[4], где особое место было уделено французской литературе, этапам ее развития, Новому времени, поэтому не могла не появиться в качестве объекта фигура Вольтера. У этого симбиоза тем и методов исследования есть предыстория: задолго до его оформления, еще в 1960-е годы, появились статьи о «Маленьких трагедиях» А. С. Пушкина[5], пушкинская тема продолжала развиваться[6], а параллельно шел процесс исследования неоромантизма (на примере драматургии Э. Ростана[7]), предромантизма[8], романтизма[9]. Элемент этого симбиоза (предромантизм) соединился с элементом симбиоза, означенного ранее (Вольтер). В результате в характеристике Вольтера, сохранившей контуры коллективной концепции «Русского Вольтера», которая складывалась еще при его жизни и окончательно канонизировалась в советское время, было сделано одно индивидуальное новшество: особо подчеркнуто открытие Вольтером Шекспира для французов, начало шекспиризации в его собственной драматургии, что позволило доказательно связать вождя Просвещения с предромантизмом в его ранней фазе становления.
Позже появились новые темы для размышления, прежде остававшиеся в тени и как бы высвеченные тезаурусным подходом. Сначала это был феномен культа писателя (в работах раскрытый на примере культа Шекспира)[10]. Уже в первой публикации ставилась задача: «Экстраполируя выводы на более общее представление о «культе писателя», можно утверждать, что у него есть необходимые предпосылки для перерастания из образного выражения обыденной культуры в филологический термин. Для этого необходимо осознать отличие его содержания от обыденного представления о «культовом писателе», разработать систему производных терминов (как в случае с «шекспиризацией» и «шекспиризмом» в рамках «культа Шекспира»), наконец, встроить в систему более общих терминов теории литературы. Тогда «культу писателя», определяемому до сих пор по интуиции, можно будет дать достаточно строгое филологическое и культурологическое определение»[11]. Хотя оно пока так и не дано, но справедливо и то, что интуитивное понимание его уже есть. Н. В. Захаров убедительно раскрыл его в известной монографии о шекспиризме русской литературы[12]. «При этом оказалось, что культ Шекспира — в большей мере социологическое и социально-психологическое понятие, означающее доходящее до поклонения восторженное отношение к великому драматургу, формирование существенной культурной константы в национальных культурных тезаурусах»[13].
Немного позже тезаурусный подход высветил еще один термин и определяемый им феномен — «харизма»[14]. Харизма (греч. charisma — милость, божественный дар) понимается как необъяснимая власть человека над другими людьми. «Такая власть действительно существует, харизма может быть присуща человеку, а может и отсутствовать в наборе его характерологических черт. Наиболее заметна харизма у политических деятелей, руководителей разного ранга, но также она, несомненно, присуща артистам, поэтам, музыкантам, учителям и другим категориям людей, в задачу которых входит захватить внимание и волю больших масс людей и повести за собой нередко без аргументов, силой одного авторитета»[15]. Обычно харизма связывается с креативностью, под которой, в свою очередь, понимается способность к созданию нового. Но такая связь, может быть, и преувеличена. Харизматическими личностями, очевидно, могут быть как борцы за новое, так и борцы за старое при условии, что та или иная линия четко обозначена. Могут быть ими и исторические персонажи, вовсе не рассматриваемые в рамках этой дилеммы (Распутин, Мессинг, многие представители массовой культуры, которая в самом своем определении предполагает вторичность, но вместе с тем не рутинную). Скорее продуктивнее связывать харизму не с креативностью, а с ярко представленным концептуализмом, природной волей и обаянием.
Выше перечислены самые разнообразные идеи и темы, произведенные одним или родственными тезаурусами по разным поводам и не состыкованные друг с другом. Но тезаурус не может работать с хаотической информацией. Он склонен даже реально не связанные элементы соединять в общую картину. Это имеет отношение и к науке: в какой-то момент появляется точка сборки.
В рассматриваемом случае это тоже имеет место. Не связанные друг с другом размышления о культе писателя и о харизме, оказавшись рядом, соединяются по метонимическому типу, а обнаруживая сходные моменты, еще и по метафорическому типу. Возникает итоговый вывод: культ писателя связан с харизмой писателя. Добавляются и другие составляющие тезаурусной теории: культ писателя связан с персональной моделью творчества[16]; он имеет и неперсональную основу — существование в культуре того или иного народа концентра влияния со стороны литературы, к которой принадлежит писатель (если это писатель иностранный)[17]; писатель становится константой культурного тезауруса[18]; по мере своего развития и освоения инородным тезаурусом культ писателя-иностранца порождает феномен «русского зарубежного писателя»; вокруг «культового писателя» образуется культурная сфера (подобно образованию «шекспиросферы»).
Но власть писателя прочна только тогда, когда его образ, творчество, сияние в глазах поклонников сохраняют актуальность для решения задач культурного тезауруса. Кроме того, нет одинаковых тезаурусов, понимание того, что достойно преклонения, может разниться очень сильно, подобного рода колебания присущи и отдельно взятому персональному тезаурусу на разных этапах жизни.
В свете всего сказанного интересно хотя бы контурно обрисовать отношение к величайшему французскому просветителю Вольтеру со стороны Пушкина и Лермонтова, олицетворяющих «золотой век» русской поэзии.
Вольтер (Voltaire, псевдоним; настоящее имя писателя Мари Франсуа Аруэ — Arouet; 1694–1778) родился в Париже в семье нотариуса, получил образование в иезуитском коллеже Людовика Великого («В школе я знал только латынь и глупости», — позже отмечал он), после чего, по настоянию отца, изучал юриспруденцию. Желание быть писателем приводит его в кружок аристократов-либертенов (вольнодумцев), где он читает свои стихи легкого, эпикурейского содержания и остроумные, иногда злые эпиграммы. За одну из них, в которой называет регента Франции Филиппа Орлеанского «кровосмесителем» и «отравителем», Вольтер попадает на год в Бастилию (1717–1718), где пишет трагедию «Эдип» («Oedipe») и начинает работать над эпической поэмой «Генриада» («La Henriade», оконч. 1728). Блестящая карьера Вольтера как драматурга и поэта была прервана в 1726 г., когда после ссоры с аристократом де Роганом он снова попал на 5 месяцев в Бастилию, а затем вынужден был до 1729 г. жить в Англии. Там он познакомился с творчеством Шекспира и Мильтона, с английской философией и наукой (Бэкон, Локк, Ньютон), стал сторонником конституционной монархии английского образца и деизма — религиозно-философского учения, допускающего существование Бога только как первопричины мира и отрицающего его существование как личности и вмешательство Бога в жизнь природы и общества, а значит, отрицающего чудеса, откровение и т. д. Под влиянием деизма Вольтер стал противником религиозного фанатизма, католической церкви («Écrasez l’infâme!» — «Раздавите гадину!» — его знаменитый афоризм о церкви), но не атеистом («Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать», — утверждал он).
После представления на сцене «Эдипа» в 1718 г. Вольтер становится знаменитым, ему пророчат лавры Корнеля и Расина. Миф об Эдипе, впервые в драматургической форме разработанный Эсхилом (из его тетралогии дошла трагедия «Семеро против Фив»), нашедший высшее воплощение в тетралогии Софокла (дошли «Царь Эдип» и «Эдип в Колоне»), в дальнейшем переработанный в трагедии Сенеки «Эдип», был знаком Вольтеру прежде всего в интерпретации П. Корнеля, чья трагедия «Эдип» была представлена в 1659 г. Корнель усложнил античный сюжет, введя любовную линию Тезея и Дирсеи, дочери Лайя, которую Эдип хочет выдать за Гемона. Вольтер решил возродить античную простоту и ясность сюжета, хотя и не отказался от введения любовной линии (любовь Филоклета к Иокасте). Однако это возвращение к античным истокам не мешает разглядеть в «Эдипе» Вольтера трагедию XVIII века периода зарождения Просвещения. Из трагедии ушла тема рока, жрец-предсказатель Тирезий выступает как ловкий обманщик. Вольтер переносит акцент на моральную проблематику. Эдип выступает как просвещенный монарх, утверждающий: «Умереть за свой народ — это долг королей!». Убийство, совершенное им, — это трагическая ошибка по неведению.
За 60 лет драматургической деятельности Вольтер написал 54 пьесы: 30 трагедий (в том числе «Брут», 1730; «Смерть Цезаря», 1731; «Заира», 1732; «Альзира», 1736; «Фанатизм, или пророк Магомет», 1741; «Меропа», 1743; «Ирена», 1778), 12 комедий, 2 драмы в прозе, несколько оперных либретто и либретто комических опер и дивертисментов.
Подобно тому как первым триумфом Вольтера была трагедия «Эдип» (1718), последним его триумфом стала трагедия «Ирена» («Irène», 1778), на представлении которой Вольтер был удостоен высших почестей от парижан, его скульптурное изображение, вынесенное на сцену, было увенчано лаврами. Вольтер не вынес такого потрясения, он умер через несколько дней, 30 мая 1778 г.
Английская сцена оказала сильное влияние на Вольтера во время его пребывания в Англии в 1726–1729 гг. Он был первым, кто утвердил имя Шекспира в сознании французов («Я первый познакомил с ним французов», — писал Вольтер основоположнику жанра «готического романа» Х. Уолполу 15 июля 1765 г.). Не без влияния Шекспира создает Вольтер трагедию «Аделаида Дюгеклен» («Adelaïde Duguesclin», 1734), в которой изображались «готические» нравы и рыцарские идеалы позднего средневековья. Эта трагедия Вольтера положила начало новому жанру во французской драматургии — «исторической трагедии» — и одновременно особому течению в рамках просветительского классицизма. Это течение, поначалу очень скромное, развивалось в двух направлениях: поиски новых форм при сохранении свойственной классицистам концепции мира и человека и раскрытие нового, созвучного предромантизму, содержания в типично классицистических формах. Обе эти линии идут от вольтеровской «Аделаиды Дюгеклен» и других его произведений 1730-х годов.
Среди новаторских идей этого времени (от некоторых из них Вольтер позже отказался) особую известность приобрела изложенная в предисловии к комедии «Блудный сын» («L’enfant prodigue», 1736) мысль о правомерности смешения жанров. Именно по этому поводу Вольтер бросил крылатую фразу: «Tous les genres sont bons, hors le genre ennuyeux» — «Все жанры хороши, кроме скучного».
В дальнейшем Вольтер отойдет от этого течения, в котором классицистическая основа подвергалась воздействию предромантических идей, хотя и позже в строгие контуры трагедий Вольтера проникали чуждые классицизму элементы. Так, в «Семирамиде» («Sémiramis», 1748) появилась тень убитого царя Нина. Широко использует Вольтер экзотическую обстановку действия (Перу в «Альзире», Мекка в «Магомете», Пекин в «Китайском сироте»). Высшим выражением предромантических тенденций было создание Вольтером трагедии «Танкред» («Tancrède», 1760–1761), содержащей в себе черты зрелищно-действенной драмы. Изучение драматургии Вольтера показывает, что крупнейший классицист XVШ века тысячами нитей был связан с предромантизмом.
Величайшим созданием Вольтера в драматургии считается его трагедия «Фанатизм, или Пророк Магомет» («Le Fanatisme ou Mahomet le Prophète»). Она была написана в 1739 г. и называлась просто «Магомет». Затем Вольтер назвал ее «Фанатизм», а подзаголовком сделал слова «Магомет пророк». Нередко в разных изданиях части названия менялись местами (в том числе и в русских переводах). Трагедия была впервые поставлена в Лилле в 1741 г., затем в Париже в 1742 г., где после третьего представления запрещена парижским парламентом, усмотревшим в образе Магомета сатиру на Иисуса Христа. Обвинения были сняты только после вмешательства папы Бенедикта XIV, которому, проявив хитрость, Вольтер посвятил трагедию. В 1751 г. один из вождей французских просветителей д’Аламбер, назначенный цензором трагедии, дал разрешение на ее постановку в главном театре страны Комедии Франсез, после чего она шла на сцене этого театра более 70 лет с неизменным успехом, пока в 1823 г. правительство Людовика XVIII не наложило на трагедию новый запрет в соответствии с законом о святотатстве.
Герой трагедии пророк Магомет стремится соединить в своих руках религиозную и светскую власть. Завладев Мединой, он и от своего родного города Мекки требует подчинения. Но шейх Зопир считает его лжецом и от имени сената Мекки отвергает предложение Магомета. Магомет решает воспользоваться для своих целей фанатизмом, который он взрастил в душе своего последователя юного Сеида. Никто, кроме Магомета, не знает, что Сеид и воспитываемая Зопиром пленница Пальмира, влюбленная в Сеида, — на самом деле дети шейха, в младенчестве попавшие в руки Магомета. Сеид по приказу Магомета убивает Зопира, только что узнавшего тайну и перед смертью успевшего рассказать ее своему сыну. Потрясенный вероломством Магомета, Сеид поднимает против пророка восстание. Но по приказу Магомета Сеиду подносят кубок с ядом, и мститель умирает в тот самый момент, когда замахивается кинжалом на злодея. Присутствующие при этом жители Мекки видят в гибели Сеида знак небес и признают Магомета пророком и своим повелителем. Но Магомет не получает так желанной ему награды: Пальмира, к которой он пылал любовной страстью, закалывается кинжалом над трупом брата.
«Магомет» — наиболее значительный образец философской просветительской трагедии. Ее главная цель — обличение религиозного фанатизма вообще, а не Магомета или мусульманства, которые в трагедии выступают лишь как некие примеры. Это ясно понимали французские церковные власти, требовавшие запрещения трагедии.
Вольтер прославился как поэт (стихи в разных жанрах, эпическая поэма «Генриада» и др.). Особую популярность ему принесла ирои-комическая поэма «Орлеанская девственница» («La Pucelle d’Orléans», 1735, опубл. 1755), в которой писатель использует стиль бурлеска, «легкой поэзии», характерный для искусства рококо.
Поэма написана для особого круга читателей — аристократов-либертенов, которым близки и раннепросветительские идеи, и легкомыслие искусства рококо. Тотальная насмешка над возвышенной легендой, над всем священным выражена в предельно остроумной форме, которая сочетается с изяществом и легкостью стиха. Очевидна большая начитанность Вольтера (реминисценции, позволяющие образованному читателю найти следы гомеровских поэм и античных пародий на них, «Влюбленного Роланда» Боярдо, «Неистового Роланда» Ариосто, ирои-комических поэм французских классицистов XVII века, легкой поэзии рококо) и его достаточная информированность в жизни королевского двора времен Филиппа Орлеанского и Людовика XV (аллюзии, понятные современникам).
Композиция «Орлеанской девственницы», система образов утрачивают присущие классицизму ясность и стройность. В духе барокко и рококо складывается запутанный сюжет со множеством вставных эпизодов, надолго оттесняющих Жанну из центра повествования. Героический пафос уступает место любовно-авантюрному. Зачастую жизнь предстает в изображении Вольтера как цепь нелепостей, жестокостей и несчастий: герои страдают и погибают (их поражают мечом, сажают на кол, отрубают голову и т. д.). Иногда писатель забывает о том или ином герое или героине. Люди ему не интересны, они менее важны, чем ситуации, которые, в свою очередь, менее важны, чем идеи. Но и идеи снижаются авторской иронией, например, патриотическая идея снижена сценой спора между святым Дени — патроном Франции и святым Георгием — патроном Англии. И становится ясной философия поэмы: ни реальная жизнь, ни легенды о ней не отражают веления Разума, воплощением которых выступает авторская оценка, неизбежно в этом случае ироническая. Так в форме, близкой рококо, проступают черты раннего Просвещения.
Помимо «Орлеанской девственницы» Вольтер написал 54 драматических произведений, философские повести «Кандид, или Оптимизм» (1759; «Простодушный» (1767) и др., он был автором ряда философских и исторических трудов. Французский писатель и философ, один из вождей просветителей, поэт, драматург, прозаик, автор философских, исторических, публицистических сочинений, он сделался его властителем дум нескольких поколений европейцев[19].
Преследуемый за вольнодумие, Вольтер в течение около 15 лет скрывается от света в поместье своей подруги маркизы дю Шатле, несколько лет проводит в Пруссии, при дворе просвещенного монарха Фридриха II, отношения с которым закончились ссорой, 24 года Вольтер проводит в удаленном от столицы имении Ферней на территории Женевской республики — отсюда его прозвище «фернейский философ»[20].
Вольтер стоит у истоков важного события, произошедшего в литературном процессе на рубеже XVIII–XIX веков: рождения развитых систем жанров, объединенных системообразующими принципами: философский жанр (поэма, повесть, роман, новелла, драма и т. д.), психологический жанр, исторический жанр. Тогда же или несколько позже (некоторые — раньше) начнут складываться жанровые системы, объединенные не художественными принципами, а ориентацией на определенный круг читательской аудитории (детская литература, женская литература, «бульварная» литература, региональная литература), на тип сюжета (детектив, фантастика, утопия, антиутопия), тип «атмосферы» («готическая литература») и т. д., которые, встроившись в совокупность уже существующих жанровых систем, придадут им дополнительное измерение.
Собрание сочинений Вольтера, вышедшее в 1784–1790 гг., заняло 70 томов[21], то же издание уменьшенного формата занимало 92 тома, а когда к нему в 1791 г. добавили письма Вольтера, оно выросло до 100 томов.
Вольтер переписывался с Екатериной II. С тех пор отношение к Вольтеру в России вылилось в настоящий культ философа и писателя[22]. На полках библиотек знати и деятелей культуры стояли собрания сочинений Вольтера и его отдельные произведения в подлиннике и в переводах, появившихся еще в XVIII веке (А. П. Сумароков и др.).
Важнейший эпизод в освоении русским культурным тезаурусом наследия Вольтера — отношение к нему А. С. Пушкина[23].
Пушкин полюбил произведения Вольтера еще в детстве, до поступления в Лицей, о чем вспоминал впоследствии в стихах[24]. Изучение отрывков из Вольтера входило в лицейскую программу по французской риторике. Вольтер — первый поэтический наставник Пушкина. Обращение к «фернейскому старичку» открывает самую раннюю (неоконченную) поэму Пушкина «Монах» (1813):
Вольтер! Султан французского Парнаса...
Но дай лишь мне свою златую лиру,
Я буду с ней всему известен миру.
Те же мотивы звучат в неоконченной поэме «Бова» (1814). В описаниях Вольтера Пушкин, очевидно, опирается на популярный в XVIII веке поэтический жанр «портрет Вольтера» (более поздний такой пример — в послании «К вельможе», где Вольтер рисуется как «циник поседелый, // Умов и моды вождь, пронырливый и смелый»). Первоначально Вольтер для Пушкина — прежде всего «певец любви», автор «Орлеанской девственницы», которой подражает юный поэт. В стихотворении «Городок» (1815) и стихотворном отрывке «Сон» (1816) появляется упоминание о «Кандиде». В «Городке» Вольтер характеризуется контрастно:
...Фернейский злой крикун,
Поэт в поэтах первый,
Ты здесь, седой шалун!
В лицейские годы Пушкин перевел три стихотворения Вольтера, в том числе известные стансы «К г-же дю Шатле». В «Руслане и Людмиле», «Гаврилиаде» и других произведениях начала 1820-х годов явственно чувствуется влияние вольтеровского стиля, энергичного, интеллектуально насыщенного, основанного на игре ума, сочетающего иронию и весьма условную экзотику. Пушкин видит себя продолжателем традиций Вольтера. Так же его воспринимают и современники. В 1818 г. Катенин впервые называет Пушкина «le jeune Monsieur Arouet» («молодой господин Аруэ», т. е. Вольтер), затем такое сравнение становится обычным (напр., у М. Ф. Орлова, П. Л. Яковлева, В. И. Туманского, Н. М. Языкова).
В более поздние годы ситуация несколько меняется. Большинство упоминаний о Вольтере Пушкин оставляет лишь в черновиках или письмах. Так, они исчезают из «Евгения Онегина». Попытки перевести «Орлеанскую девственницу» и «Что нравится дамам» оставлены. Пушкин дистанцируется от своего кумира юности, отмечает его заблуждения относительно просвещенности правления Екатерины II: «Простительно было фернейскому философу превозносить добродетели Тартюфа в юпке и в короне, он не знал, он не мог знать истины»[25]. Интерес к блестящему стилю Вольтера все более замещается интересом к его историческим и философским трудам. Так, работая над «Полтавой» (1828), Пушкин широко использует материалы «Истории Карла XII» и «Истории Российской империи при Петре Великом» Вольтера. Исследователи отметили, что сам способ освещения исторических событий путем сопоставления вождей — Петра как созидателя и Карла как разрушителя — сформировался под влиянием Вольтера.
Работая над очерком о французской революции (1831), Пушкин для того, чтобы обрисовать далекую предысторию революционных событий, тщательно проштудировал 16 из 138 глав крупного сочинения Вольтера «Опыт о нравах». Ряд исторических трудов Вольтера Пушкин использовал в работе над «Историей Пугачева» и незавершенной «Историей Петра». Заручившись личным разрешением императора Николая I, Пушкин первым из деятелей русской культуры получил доступ к библиотеке Вольтера, купленной Екатериной II и находившейся в Эрмитаже. Здесь он нашел множество неизданных материалов об эпохе Петра.
В неоконченной статье «О ничтожестве литературы русской» (1834) Пушкин дает высокую оценку Вольтеру как философу и одновременно резко критикует его драматургию и поэзию: «Он 60 лет наполнял театр трагедиями, в которых, не заботясь ни о правдоподобии характеров, ни о законности средств, заставил он свои лица кстати и некстати выражать правила своей философии. Он наводнил Париж прелестными безделками, в которых философия говорила общепонятным и шутливым языком, одною рифмою и метром отличавшимся от прозы, и эта легкость казалась верхом поэзии»[26] (XI, 271). В. Г. Белинский, анализируя поэзию Пушкина, выявил единство ее настроения, которое он определил как светлую грусть. Этот вывод проливает свет на охлаждение Пушкина к Вольтеру-поэту: как только Пушкин преодолел влияние вольтеровского поэтического стиля и нашел собственную, иную интонацию, он стал скептически смотреть на поэтическое наследие Вольтера, даже на любимую им «Орлеанскую девственницу», которую он теперь осудил за «цинизм».
Знаменательно, что одним из последних выступлений Пушкина в печати стало издание его статьи «Вольтер» (журнал «Современник», т. 3, 1836), написанной в связи с опубликованием переписки Вольтера с президентом де Броссом. Замечательно изложив содержание и охарактеризовав стиль переписки, Пушкин после цитирования небольшого стихотворения Вольтера, оказавшегося в опубликованных бумагах, отмечает: «Признаемся в rococo нашего запоздалого вкуса: в этих семи стихах мы находим более слога, более жизни, более мысли, нежели в дюжине длинных французских стихотворений, писанных в нынешнем вкусе, где мысль заменяется исковерканным выражением, ясный язык Вольтера — напыщенным языком Ронсара, живость его — несносным однообразием, а остроумие — площадным цинизмом или вялой меланхолией». Касаясь жизненных невзгод Вольтера, Пушкин высказывает, может быть, самый серьезный упрек философу: «Вольтер, во все течение долгой своей жизни, никогда не умел сохранить своего собственного достоинства». И именно этот пример позволяет ему прийти к финальному выводу статьи, содержащему замечательно глубокое обобщение: «Что из этого заключить? Что гений имеет свои слабости, которые утешают посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества; что настоящее место писателя есть его ученый кабинет и что, наконец, независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы».
Наследовавший Пушкину в поэзии Лермонтов, несомненно, должен был знать творчество Вольтера довольно основательно: на его юность пришелся период расцвета культа Вольтера в России, сформировался устойчивый образ «Русского Вольтера». Видный исследователь связей Лермонтова с культурой Франции Л. И. Вольперт обратила внимание на весьма значимую деталь. Если Пушкин в произведениях, статьях, письмах упоминает около 100 французских писателей, то Лермонтов — только 17, при этом лишь два француза — Вольтер и Руссо — удостоились двух упоминаний[27], в то время как у Пушкина более 200 прямых и косвенных упоминаний Вольтера[28]. Но при этом сами упоминания имени Вольтера носят у Лермонтова особенный характер. В 21 год Лермонтов вложил в уста персонажа драмы «Маскарад» карточного игрока и циника Казарина следующую реплику:
Что ни толкуй Вольтер или Декарт —
Мир для меня — колода карт,
Жизнь — банк; рок мечет, я играю,
И правила игры я к людям применяю[29].
Второе упоминание Вольтера обнаруживается спустя 5 лет в «Сказке для детей» (1840) — незаконченном произведении Лермонтова, в котором содержался замысел, возможно, романа в стихах, подобного «Евгению Онегину». В иронической характеристике петербургского старика, даваемой также не без иронии изображенным в поэме Мефистофелем, отмечено, что этот старик, «озлобленный на этот век и нравы», —
Всегда молчал; ходил до двух часов,
Обедал, спал... да иногда, томимый
Бессонницей, собранье острых слов
Перебирал или читал Вольтера.
Как быть? Сильна к преданьям в людях вера!..[30]
Сравнивая два высказывания, можно сделать некоторые выводы. Вольтер не был близок Лермонтову ни своим рационализмом, ни поэтическим стилем, где рядом с бурлеском и блестящими язвительными эскападами, порождаемыми ирои-комическим взглядом на мир и признанных обществом кумиров, не оставалось места для столь значимого для Лермонтова философско-лирического начала. Но, сравнивая Вольтера с людьми своего поколения, Лермонтов именно им приписывает цинический взгляд на окружающую действительность, а Вольтер становится представителем старших поколений мыслителей, героически пытавшихся понять мир в его подлинном масштабе. Наконец, третий вывод: согласно печально-ироничному взгляду Лермонтова на действительность, эти старшие — «декартовско-вольтеровские»[31] — поколения, отмеченные благородством и глубиной мысли, безнадежно устарели для поколения «героев нашего времени», когда уже «умчался век эпических поэм». В «Сказке для детей» обозначена существенная черта поколения «героев нашего времени» — не столько цинизм, сколько прозаичность, непоэтичность:
…смешно ж терять для звучных строф
Златое время... в нашем веке зрелом,
Известно вам, все заняты мы делом[32].
Так отношение Лермонтова к Вольтеру увязывается с общей картиной мира поэта.
Мы старались показать диалектику отношения Пушкина (и Лермонтова, как представителя младшего поколения) к кумиру всей просвещенной Европы Вольтеру. Существование его культа несомненно (достаточно вспомнить возникновение «портрета Вольтера», ставшего не новой поэтической темой, а новым жанром, то есть особым типом формо-содержательного единства, раскрывающим характер связей между художником слова и читающим обществом, зафиксированных в системе художественных условностей и акцентов). Но ни харизма Вольтера, ни его культ как писателя, ни многочисленные подражания его стилю, свидетельствующие о плодотворности его персональной писательской модели, не заставили лидеров формирования новой русской литературы, каковыми были в 1820-х — начале 1840-х годов Пушкин и Лермонтов, подчиниться диктату этой модели, и проявилось это по-разному. Но одно объединило русских поэтов — признание вольтеровской модели неактуальной для русской литературы. Вольтер для них уходил в прошлое.
Эти наблюдения могут пролить дополнительный свет на проблему, которой занимаются ученые Института фундаментальных и прикладных исследований Московского гуманитарного университета в рамках научного проекта «Драматургия А. С. Пушкина: проблема сценичности», поддержанного Российским гуманитарным научным фондом (грант № 13-04-00346)[33]. Проблема сценичности пушкинской драматургии не должна отрываться от проблемы сценичности всякой драматургии. Есть ли объективные законы сцены или они заменяются субъективным произволом, торжеством случайности, вознесшей одни произведения и низвергнувшей другие?
Данная статья — один из этапов доказательства того, что сценичность — термин тезаурусного анализа мировой культуры. В самом деле, театр Вольтера затрагивал французов на протяжении 60 лет, его театральный дебют сопровождался невиданным успехом, а премьера последней трагедии — триумфом с награждением лавровым венком. Для Пушкина же и для русской культуры в его эпоху Вольтер на сцене не вызывает особого интереса, русский писатель, создающий новую русскую драматургию, не находит у славного Вольтера опоры и отдает предпочтение более далекому по времени, но более актуальному Шекспиру. Здесь нет никакой случайности, но нет и объективных (вне человека, природных или божественных) законов, а есть закономерности тезаурусные, которые и предстоит выявить.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] См.: основные работы: Луков Вал. А., Луков Вл. А. Тезаурусы: Субъектная организация гуманитарного знания. М. : Изд-во Национального института бизнеса, 2008. 784 с.; Луков Вал. А., Луков Вл. А. Тезаурусы II : Тезаурусный подход к пониманию человека и его мира : науч. моногр. М. : Изд-во Национального института бизнеса, 2013. 640 с.; монографии: Ковалева А. И., Луков В. А. Социология молодежи : Теоретические вопросы. М. : Социум, 1999; Луков Вал. А., Агранат Д. Л. Курсанты : Плац. Быт. Секс : Социологическое и социально-психологическое исследование. М. : Флинта ; Наука, 2005; Гуманитарное знание: тенденции развития в XXI веке. В честь 70-летия Игоря Михайловича Ильинского / Авт.: Воротников Ю. А., Гневашева В. А., Даргын-оол Ч. К., Захаров Н. В., Канарш Г. Ю., Луков Вал. А., Луков Вл. А., Намлинская О. О., Плаксий С. И., Тарасов А. Б., Юдин Б. Г. ; под общ. ред. Вал. А. Лукова. М. : Изд-во Нац. ин-та бизнеса, 2006; Захаров Н. В. Шекспиризм русской классической литературы : тезаурусный анализ. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2008; Гайдин Б. Н. Вечные образы как константы культуры: тезаурусный анализ «гамлетовского вопроса» : Монография. Saarbrücken : Lambert Academic Publishing, 2011; Кузнецова Т. Ф. Культурная картина мира: Теоретические проблемы : науч. моногр. М. : ГИТР, 2012; Луков Вал. А. Теории молодежи : Междисциплинарное исследование. М. : «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2012; Ламажаа Ч. К. Тувиноведение : новые горизонты. М. : Издательский дом «Либроком», 2013; и др.; статьи: Луков Вал. А., Луков Вл. А. Тезаурусный подход в гуманитарных науках // Знание. Понимание. Умение. 2004. № 1. С. 93–100; Луков Вл. А. Литература: теоретические основания исследования // Знание. Понимание. Умение. 2005. № 2. С. 136–140; Захаров Н. В., Луков А. В. Школа тезаурусного анализа // Знание. Понимание. Умение. 2006. № 1. С. 231–233; Луков А. В. Следствия «теоремы Томаса» в условиях становления информационной цивилизации // Знание. Понимание. Умение. 2006. № 4. С. 220–222; Луков Вал. А., Луков Вл. А. Гуманитарное знание: тезаурусный подход // Вестник Международной Академии Наук (Русская секция). 2006. № 1. С. 69–74; Луков Вал. А., Луков Вл. А. Тезаурусный подход в гуманитарных науках // Педагогическое образование и наука. 2006. № 6. С. 40–45; Луков С. В. Тезаурусный подход к анализу диалога организационных культур в современной России // Тезаурусный анализ мировой культуры : сб. науч. трудов. Вып. 4. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2006. С. 3–14; Кузнецова Т. Ф., Луков Вл. А., Луков М. В. Массовая культура и массовая беллетристика в свете тезаурусного подхода // Тезаурусный анализ мировой культуры : Сб. науч. трудов. Вып. 5 / Под общ. ред. Вл. А. Лукова. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2006. С. 38–62; Луков М. В. Телевидение: конструирование культуры повседневности : автореф. дис. … канд. филос. наук. М., 2006; Луков А. В. Тезаурус молодежи в условиях власти СМИ (социологический аспект) // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. Спец. выпуск «Актуальные проблемы гуманитарных наук. 2006. № 1. С. 197–203; Луков А. В. «Картины мира» молодежи как результат культурной социализации в условиях становления глобальных систем коммуникации : автореф. дис. ... канд. социол. наук. М., 2007; Луков Вал. А., Луков Вл. А. Россия и Европа: диалог культур во взаимном отражении литератур // Знание. Понимание. Умение. 2007. № 1. С. 124–131; Луков Вл. А. Мировая литература как предмет научного исследования: историко-теоретический и тезаурусный подходы // Филология и человек. 2007. № 1. С. 7–13; Луков Вал. А., Луков Вл. А. Тезаурусный подход в гуманитарных науках // Сибирский педагогический журнал. 2008. № 1. С. 105–113; Луков Вл. А. Мировая литература в контексте культуры: новые подходы к исследованию // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2008. № 1. С. 64–69; Луков Вал. А. Теории молодежи в свете тезаурусного подхода // Тезаурусный анализ мировой культуры : сб. науч. трудов. Вып. 21 / под общ. ред. Вл. А. Лукова. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2011. С. 3–13; Ламажаа Ч. К. Тезаурусный подход для тувиноведения // Знание. Понимание. Умение. 2012. № 2. С. 38–45; Луков Вл. А., Луков М. В. «Тезаурусный анализ в гуманитарном знании»: новый проект молодых ученых // Знание. Понимание. Умение. 2012. № 4. С. 84–88; Логинова Л. Ф. Субкультура как культурологическое понятие: введение в тезаурусный анализ // Знание. Понимание. Умение. 2013. № 2. С. 111–114; Луков Вал. А., Луков Вл. А. Тезаурус как ориентационный комплекс // Знание. Понимание. Умение. 2013. № 2. С. 107–110; и мн. др.
[2] Луков Вл. А. [Рец. на кн.:] Л. Г. Андреев. Импрессионизм. Изд-во МГУ, 1980 // Филологические науки. 1981. № 4. С. 84–86; Михальская Н. П., Луков Вл. А. [Рец. на кн:] История всемирной литературы. Т. 1–3. М. : Наука, 1983–1985 // Филологические науки. 1986. № 4. С. 84–88.
[3] Луков Вл. А. Французская драматургия на рубеже XVIII–XIX веков (генезис жанров) : автореф. дис. … д-ра филол. наук. М. : МГПИ, 1985.
[4] Луков Вл. А. История литературы : Зарубежная литература от истоков до наших дней : Учебн. пособие для студентов высш. учеб. заведений. М. : Издательский центр «Академия», 2003 (6-е изд., 2009); Луков Вл. А. Мировая литература. М. : ООО «Мир книги», 2003. (Большая серия знаний, т. 9); Луков Вл. А. Мировая драматургия // Знание. Понимание. Умение. 2007. № 2. С. 229–231; Луков Вл. А. Мировая литература в контексте культуры: новые подходы к исследованию // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2008. № 1. С. 64–69.
[5] Луков Вл. А. Об идейной композиции «маленьких трагедий» А. С. Пушкина // Вопросы русской литературы. Ученые записки МГПИ им. В. И. Ленина. Т. 315 (кафедра русской литературы). М. : МГПИ, 1969. С. 43–58.
[6] Луков Вл. А. Пушкин и Гюго: два взгляда на историю драмы // Литературная теория и художественное творчество. М. : МГПИ, 1979. С. 82–92; Луков Вал. А., Луков Вл. А. «Маленькие трагедии» А. С. Пушкина: философия, композиция, стиль. М. : МПГУ, 1999; Луков Вл. А. А. С. Пушкин в контексте европейской культуры (роль традиций Шекспира и Мольера в становлении русской и французской драматургии XIX в.) // Творчество А. С. Пушкина в контексте русской и мировой культуры: Современное прочтение и изучение в вузе и школе: По материалам межвуз. конференции, проходившей в МГПУ 25 мая 1999 г. М. : ГОМЦ «Школьная книга», 2000. С. 34–45; Луков Вл. А. Пушкин: русская всемирность // Знание. Понимание. Умение. 2007. № 2. С. 58–73; Луков Вл. А., Захаров Н. В. Ключ к русской всемирности: Пушкин и Шекспир // Северо-Восточный научный журнал. 2011. № 1 (7). С. 4–8;
[7] Луков Вл. А. Эдмон Ростан: Монография. Самара: Изд-во СГПУ, 2003; Луков Вл. А. Теоретическое осмысление неоромантизма: академическая речь Ростана // Знание. Понимание. Умение. 2009. № 3. С. 111–118; Луков Вл. А. Французский неоромантизм : Монография. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2009; Луков Вл. А. Неоромантизм // Знание. Понимание. Умение. 2012. № 2. С. 309–312.
[8] Основная работа: Луков Вл. А. Предромантизм : науч. моногр. М. : Наука, 2006. См. также статьи: Вершинин И. В., Луков Вл. А. Предромантизм как переходное эстетическое явление // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. 2005. № 2. С. 5–10; Вершинин И. В., Луков Вл. А. Предромантизм: новое в литературной эстетике // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. 2009. Т. 11. № 4 (6). С. 1519–1527; Луков Вл. А. Предромантизм: культурное явление и пути его осмысления // Знание. Понимание. Умение. 2010. № 1. С. 96–103.
[9] Луков Вл. А. Французская драматургия (предромантизм, романтическое движение). М. : МГПИ, 1984; Михальская Н. П., Луков Вл. А., Завьялова А. А. и др. История зарубежной литературы XIX века : в 2-х частях / под ред. Н. П. Михальской. М. : Просвещение, 1991.
[10] Луков Вл. А. Культ писателя // Знание. Понимание. Умение. 2006. № 2. С. 172–177; Луков Вл. А. Культ Шекспира: тезаурусный анализ понятия // Литература Великобритании и романский мир : Тезисы докладов Международной научной конференции и XVI съезда англистов 19–22 сентября 2006 года. Великий Новгород : НовГУ, 2006. С. 81–82; Луков Вл. А. Культ Шекспира как научная проблема // Вестник Международной Академии Наук (Русская секция). 2006. № 2. С. 70–72; Луков Вл. А., Захаров Н. В. Культ Шекспира // Знание. Понимание. Умение. 2008. № 1. С. 132–141.
[11] Луков Вл. А. Культ писателя: формирование научного понятия в современной культуре // Тезаурусный анализ мировой культуры: Сб. научных трудов: Вып. 4 / отв. ред. Вл. А. Луков. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2006. С. 59.
[12] Захаров Н. В. Шекспиризм русской классической литературы: тезаурусный анализ. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2008. 320 с.
[13] Луков Вл. А. Шекспиризм русской классической литературы: тезаурусный анализ (к выходу в свет монографии Н. В. Захарова) // Тезаурусный анализ мировой культуры : сб. науч. трудов. Вып. 18 / под общ. ред. Вл. А. Лукова. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2009. С. 79.
[14] Луков Вл. А. Харизма ученого как фактор концептуализации гуманитарного знания // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. Филология и искусствоведение. 2011. № 3(2). С. 8–13.
[16] Луков Вл. А. Теория персональных моделей в истории литературы : Науч. монография. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2006; Луков Вл. А. Мериме: Исследование персональной модели литературного творчества: Науч. монография. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2006; Луков Вл. А. Руссо и современность: актуальные персональные модели // Знание. Понимание. Умение. 2012. № 3. С. 37–44.
[17] Луков Вл. А. Литературные концентры Европы в предпочтениях русского культурного тезауруса // Знание. Понимание. Умение. 2008. № 3. С. 18–23; Луков Вл. А. Первый литературный концентр русского культурного тезауруса: Византия // Тезаурусный анализ мировой культуры : сб. науч. трудов. Вып. 17 / под общ. ред. Вл. А. Лукова. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2008. С. 19–31.
[18] Луков Вл. А., Гайдин Б. Н. Понятие «константа культуры» в философско-культурологическом дискурсе // Гуманитарные константы : Материалы конференции Института гуманитарных исследований Московского гуманитарного университета 16 февраля 2008 года: Сб. науч. трудов / отв. ред. Вал. А. Луков. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2008. С. 27–35.
[20] Paillard Ch. Voltaire en son château de Ferney. Paris, 2010.
[21] Oeuvres complètes de Voltaire : T. 1–70. [Kehl], 1784–[1790].
[22] Заборов П. Р. Русская литература и Вольтер. XVIII — первая треть XIX века. Л., 1978.
[23] См.: Томашевский Б. Л. Пушкин и Франция. Л., 1960; Заборов П. Р. Пушкин и Вольтер // Пушкин: Исследования и материалы. Т. VII : Пушкин и мировая литература. Л., 1974. С. 86–99.
[24] Пушкин А. С. Полн. собр. соч. : в 17 т. М. ; Л., 1937–1959. Т. III. C. 472.
Вершинин И. В., Луков Вл. А. Предромантизм как переходное эстетическое явление // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. 2005. № 2. С. 5–10.
Вершинин И. В., Луков Вл. А. Предромантизм: новое в литературной эстетике // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. 2009. Т. 11. № 4 (6). С. 1519–1527.
Вольперт Л. И. Лермонтов и литература Франции / 3-е изд., испр. и доп. Тарту, 2010.
Гуманитарное знание: тенденции развития в XXI веке. В честь 70-летия Игоря Михайловича Ильинского / авт.: Воротников Ю. А., Гневашева В. А., Даргын-оол Ч. К., Захаров Н. В., Канарш Г. Ю., Луков Вал. А., Луков Вл. А., Намлинская О. О., Плаксий С. И., Тарасов А. Б., Юдин Б. Г.; под общ. ред. Вал. А. Лукова. М. : Изд-во Нац. ин-та бизнеса, 2006.
Заборов П. Р. Пушкин и Вольтер // Пушкин: Исследования и материалы. Т. VII : Пушкин и мировая литература. Л., 1974. С. 86–99.
Заборов П. Р. Русская литература и Вольтер. XVIII — первая треть XIX века. Л., 1978.
Захаров Н. В. Шекспиризм русской классической литературы: тезаурусный анализ. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2008. 320 с.
Захаров Н. В., Луков А. В. Школа тезаурусного анализа // Знание. Понимание. Умение. 2006. № 1. С. 231–233.
Ковалева А. И., Луков В. А. Социология молодежи : Теоретические вопросы. М. : Социум, 1999.
Кузнецова Т. Ф. Культурная картина мира: Теоретические проблемы : науч. моногр. М. : ГИТР, 2012.
Кузнецова Т. Ф., Луков Вл. А., Луков М. В. Массовая культура и массовая беллетристика в свете тезаурусного подхода // Тезаурусный анализ мировой культуры: Сб. науч. трудов. Вып. 5 / под общ. ред. Вл. А. Лукова. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2006. С. 38–62.
Луков А. В. Тезаурус молодежи в условиях власти СМИ (социологический аспект) // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. Спец. выпуск «Актуальные проблемы гуманитарных наук. 2006. № 1. С. 197–203.
Луков Вал. А. Теории молодежи : Междисциплинарное исследование. М. : «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2012.
Луков Вал. А., Луков Вл. А. Тезаурусный подход в гуманитарных науках // Педагогическое образование и наука. 2006. № 6. С. 40–45.
Луков Вал. А., Луков Вл. А. Тезаурусный подход в гуманитарных науках // Сибирский педагогический журнал. 2008. № 1. С. 105–113.
Луков Вал. А., Луков Вл. А. Тезаурусы II : Тезаурусный подход к пониманию человека и его мира : науч. моногр. М. : Изд-во Национального института бизнеса, 2013. 640 с.
Луков Вал. А., Луков Вл. А. Тезаурусы: Субъектная организация гуманитарного знания. М. : Изд-во Национального института бизнеса, 2008. 784 с.
Луков Вл. А. Об идейной композиции «маленьких трагедий» А. С. Пушкина // Вопросы русской литературы. Ученые записки МГПИ им. В. И. Ленина. Т. 315 (кафедра русской литературы). М. : МГПИ, 1969. С. 43–58.
Луков Вл. А. [Рец. на кн.:] Л. Г. Андреев. Импрессионизм. Изд-во МГУ, 1980 // Филологические науки. 1981. № 4. С. 84–86.
Луков Вл. А. А. С. Пушкин в контексте европейской культуры (роль традиций Шекспира и Мольера в становлении русской и французской драматургии XIX в.) // Творчество А. С. Пушкина в контексте русской и мировой культуры : Современное прочтение и изучение в вузе и школе : По материалам межвуз. конференции, проходившей в МГПУ 25 мая 1999 г. М. : ГОМЦ «Школьная книга», 2000. С. 34–45.
Луков Вл. А. История литературы : Зарубежная литература от истоков до наших дней : Учеб. пос. для студентов высш. учеб. заведений. М. : Издательский центр «Академия», 2003 (6-е изд., 2009).
Луков Вл. А. Культ писателя // Знание. Понимание. Умение. 2006. № 2. С. 172–177.
Луков Вл. А. Культ Шекспира как научная проблема // Вестник Международной Академии Наук (Русская секция). 2006. № 2. С. 70–72.
Луков Вл. А. Культ Шекспира: тезаурусный анализ понятия // Литература Великобритании и романский мир : Тезисы докладов Международной научной конференции и XVI съезда англистов 19–22 сентября 2006 года. Великий Новгород : НовГУ, 2006. С. 81–82.
Луков Вл. А. Мировая драматургия // Знание. Понимание. Умение. 2007. № 2. С. 229–231.
Луков Вл. А. Мировая литература в контексте культуры: новые подходы к исследованию // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2008. № 1. С. 64–69.
Луков Вл. А. Мировая литература как предмет научного исследования: историко-теоретический и тезаурусный подходы // Филология и человек. 2007. № 1. С. 7–13.
Луков Вл. А. Мировая литература. М. : ООО «Мир книги», 2003. (Большая серия знаний, т. 9).
Луков Вл. А. Неоромантизм // Знание. Понимание. Умение. 2012. № 2. С. 309–312.
Луков Вл. А. Харизма ученого как фактор концептуализации гуманитарного знания // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. Филология и искусствоведение. 2011. № 3(2). С. 8–13.
Луков Вл. А. Шекспиризм русской классической литературы: тезаурусный анализ (к выходу в свет монографии Н. В. Захарова) // Тезаурусный анализ мировой культуры : сб. науч. трудов. Вып. 18 / под общ. ред. Вл. А. Лукова. М. : Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2009. С. 73–80.
Луков Вл. А. Эдмон Ростан: Монография. Самара : Изд-во СГПУ, 2003.
Михальская Н. П., Луков Вл. А. [Рец. на кн:] История всемирной литературы. Т. 1–3. М., Наука, 1983–1985 // Филологические науки. 1986. № 4. С. 84–88.
Михальская Н. П., Луков Вл. А., Завьялова А. А. и др. История зарубежной литературы XIX века: в 2-х частях / под ред. Н. П. Михальской. М. : Просвещение, 1991.
Пушкин А. С. Полн. собр. соч. : в 17 т. М. ; Л., 1937–1959.
Томашевский Б. Л. Пушкин и Франция. Л., 1960.
Martin-Haag É. Voltaire : Du cartésianisme aux Lumières. Paris, 2002.
Milza P. Voltaire. Paris, 2007.
Oeuvres complètes de Voltaire : T. 1–70. [Kehl], 1784–[1790].
Paillard Ch. Voltaire en son château de Ferney. Paris, 2010.
BIBLIOGRAPHY (TRANSLITERATION)
Vershinin I. V., Lukov Vl. A. Predromantizm kak perekhodnoe esteticheskoe iavlenie // Izvestiia Samarskogo nauchnogo tsentra Rossiiskoi akademii nauk. 2005. № 2. S. 5–10.
Vershinin I. V., Lukov Vl. A. Predromantizm: novoe v literaturnoi estetike // Izvestiia Samarskogo nauchnogo tsentra Rossiiskoi akademii nauk. 2009. T. 11. № 4 (6). S. 1519–1527.
Vol'pert L. I. Lermontov i literatura Frantsii / 3-e izd., ispr. i dop. Tartu, 2010.
Gaidin B. N. Vechnye obrazy kak konstanty kul'tury: tezaurusnyi analiz «gamletovskogo voprosa» : Monografiia. Saarbrücken : Lambert Academic Publishing, 2011.
Gumanitarnoe znanie: tendentsii razvitiia v XXI veke. V chest' 70-letiia Igoria Mikhailovicha Il'inskogo / avt.: Vorotnikov Iu. A., Gnevasheva V. A., Dargyn-ool Ch. K., Zakharov N. V., Kanarsh G. Iu., Lukov Val. A., Lukov Vl. A., Namlinskaia O. O., Plaksii S. I., Tarasov A. B., Iudin B. G.; pod obshch. red. Val. A. Lukova. M. : Izd-vo Nats. in-ta biznesa, 2006.
Zaborov P. R. Pushkin i Vol'ter // Pushkin: Issledovaniia i materialy. T. VII : Pushkin i mirovaia literatura. L., 1974. S. 86–99.
Zaborov P. R. Russkaia literatura i Vol'ter. XVIII — pervaia tret' XIX veka. L., 1978.
Zakharov N. V. Shekspirizm russkoi klassicheskoi literatury: tezaurusnyi analiz. M. : Izd-vo Mosk. gumanit. un-ta, 2008. 320 s.
Zakharov N. V., Lukov A. V. Shkola tezaurusnogo analiza // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2006. № 1. S. 231–233.
Zakharov N. V., Lukov Val. A., Lukov Vl. A. Dramaturgiia Pushkina: problema stsenichnosti // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2013. № 3. S. 183–186.
Kovaleva A. I., Lukov V. A. Sotsiologiia molodezhi : Teoreticheskie voprosy. M. : Sotsium, 1999.
Kuznetsova T. F. Kul'turnaia kartina mira: Teoreticheskie problemy : nauch. monogr. M. : GITR, 2012.
Kuznetsova T. F., Lukov Vl. A., Lukov M. V. Massovaia kul'tura i massovaia belletristika v svete tezaurusnogo podkhoda // Tezaurusnyi analiz mirovoi kul'tury: Sb. nauch. trudov. Vyp. 5 / pod obshch. red. Vl. A. Lukova. M. : Izd-vo Mosk. gumanit. un-ta, 2006. S. 38–62.
Lamazhaa Ch. K. Tezaurusnyi podkhod dlia tuvinovedeniia // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2012. № 2. S. 38–45.
Lamazhaa Ch. K. Tuvinovedenie : novye gorizonty. M. : Izdatel'skii dom «Librokom», 2013.
Lermontov M. Iu. Sochineniia : v 6 t. M. ; L., 1954–1957.
Loginova L. F. Subkul'tura kak kul'turologicheskoe poniatie: vvedenie v tezaurusnyi analiz // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2013. № 2. S. 111–114.
Lukov A. V. «Kartiny mira» molodezhi kak rezul'tat kul'turnoi sotsializatsii v usloviiakh stanovleniia global'nykh sistem kommunikatsii : avtoref. dis. ... kand. sotsiol. nauk. M., 2007.
Lukov A. V. Sledstviia «teoremy Tomasa» v usloviiakh stanovleniia informatsionnoi tsivilizatsii // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2006. № 4. S. 220–222.
Lukov A. V. Tezaurus molodezhi v usloviiakh vlasti SMI (sotsiologicheskii aspekt) // Izvestiia Samarskogo nauchnogo tsentra Rossiiskoi akademii nauk. Spets. vypusk «Aktual'nye problemy gumanitarnykh nauk. 2006. № 1. S. 197–203.
Lukov Val. A. Teorii molodezhi : Mezhdistsiplinarnoe issledovanie. M. : «Kanon+» ROOI «Reabilitatsiia», 2012.
Lukov Val. A. Teorii molodezhi v svete tezaurusnogo podkhoda // Tezaurusnyi analiz mirovoi kul'tury : sb. nauch. trudov. Vyp. 21 / pod obshch. red. Vl. A. Lukova. M. : Izd-vo Mosk. gumanit. un-ta, 2011. S. 3–13.
Lukov Val. A., Agranat D. L. Kursanty : Plats. Byt. Seks : Sotsiologicheskoe i sotsial'no-psikhologicheskoe issledovanie. M. : Flinta ; Nauka, 2005.
Lukov Val. A., Lukov Vl. A. «Malen'kie tragedii» A. S. Pushkina: filosofiia, kompozitsiia, stil'. M. : MPGU, 1999.
Lukov Val. A., Lukov Vl. A. Gumanitarnoe znanie: tezaurusnyi podkhod // Vestnik Mezhdunarodnoi Akademii Nauk (Russkaia sektsiia). 2006. № 1. S. 69–74.
Lukov Val. A., Lukov Vl. A. Rossiia i Evropa: dialog kul'tur vo vzaimnom otrazhenii literatur // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2007. № 1. S. 124–131.
Lukov Val. A., Lukov Vl. A. Tezaurus kak orientatsionnyi kompleks // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2013. № 2. S. 107–110.
Lukov Val. A., Lukov Vl. A. Tezaurusnyi podkhod v gumanitarnykh naukakh // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2004. № 1. S. 93–100.
Lukov Val. A., Lukov Vl. A. Tezaurusnyi podkhod v gumanitarnykh naukakh // Pedagogicheskoe obrazovanie i nauka. 2006. № 6. S. 40–45.
Lukov Val. A., Lukov Vl. A. Tezaurusnyi podkhod v gumanitarnykh naukakh // Sibirskii pedagogicheskii zhurnal. 2008. № 1. S. 105–113.
Lukov Val. A., Lukov Vl. A. Tezaurusy II : Tezaurusnyi podkhod k ponimaniiu cheloveka i ego mira : nauch. monogr. M. : Izd-vo Natsional'nogo instituta biznesa, 2013. 640 s.
Lukov Val. A., Lukov Vl. A. Tezaurusy: Sub"ektnaia organizatsiia gumanitarnogo znaniia. M. : Izd-vo Natsional'nogo instituta biznesa, 2008. 784 s.
Lukov Vl. A. Ob ideinoi kompozitsii «malen'kikh tragedii» A. S. Pushkina // Voprosy russkoi literatury. Uchenye zapiski MGPI im. V. I. Lenina. T. 315 (kafedra russkoi literatury). M. : MGPI, 1969. S. 43–58.
Lukov Vl. A. [Rets. na kn.:] L. G. Andreev. Impressionizm. Izd-vo MGU, 1980 // Filologicheskie nauki. 1981. № 4. S. 84–86.
Lukov Vl. A. A. S. Pushkin v kontekste evropeiskoi kul'tury (rol' traditsii Shekspira i Mol'era v stanovlenii russkoi i frantsuzskoi dramaturgii XIX v.) // Tvorchestvo A. S. Pushkina v kontekste russkoi i mirovoi kul'tury : Sovremennoe prochtenie i izuchenie v vuze i shkole : Po materialam mezhvuz. konferentsii, prokhodivshei v MGPU 25 maia 1999 g. M. : GOMTs «Shkol'naia kniga», 2000. S. 34–45.
Lukov Vl. A. Akademik D. S. Likhachev i ego kontseptsiia teoreticheskoi istorii literatury : Monografiia. M. : Gumanitarnyi institut televideniia i radioveshchaniia im. M. A. Litovchina (GITR), 2011.
Lukov Vl. A. Istoriia literatury : Zarubezhnaia literatura ot istokov do nashikh dnei : Ucheb. pos. dlia studentov vyssh. ucheb. zavedenii. M. : Izdatel'skii tsentr «Akademiia», 2003 (6-e izd., 2009).
Lukov Vl. A. Kul't pisatelia // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2006. № 2. S. 172–177.
Lukov Vl. A. Kul't pisatelia: formirovanie nauchnogo poniatiia v sovremennoi kul'ture // Tezaurusnyi analiz mirovoi kul'tury : Sb. nauchnykh trudov: Vyp. 4 / otv. red. Vl. A. Lukov. M. : Izd-vo Mosk. gumanit. un-ta, 2006. S. 49–57.
Lukov Vl. A. Kul't Shekspira kak nauchnaia problema // Vestnik Mezhdunarodnoi Akademii Nauk (Russkaia sektsiia). 2006. № 2. S. 70–72.
Lukov Vl. A. Kul't Shekspira: tezaurusnyi analiz poniatiia // Literatura Velikobritanii i romanskii mir : Tezisy dokladov Mezhdunarodnoi nauchnoi konferentsii i XVI s"ezda anglistov 19–22 sentiabria 2006 goda. Velikii Novgorod : NovGU, 2006. S. 81–82.
Lukov Vl. A. Literatura: teoreticheskie osnovaniia issledovaniia // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2005. № 2. S. 136–140.
Lukov Vl. A. Literaturnye kontsentry Evropy v predpochteniiakh russkogo kul'turnogo tezaurusa // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2008. № 3. S. 18–23.
Lukov Vl. A. Merime: Issledovanie personal'noi modeli literaturnogo tvorchestva : Nauch. monografiia. M. : Izd-vo Mosk. gumanit. un-ta, 2006.
Lukov Vl. A. Mirovaia dramaturgiia // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2007. № 2. S. 229–231.
Lukov Vl. A. Mirovaia literatura v kontekste kul'tury: novye podkhody k issledovaniiu // Vestnik Viatskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta. 2008. № 1. S. 64–69.
Lukov Vl. A. Mirovaia literatura kak predmet nauchnogo issledovaniia: istoriko-teoreticheskii i tezaurusnyi podkhody // Filologiia i chelovek. 2007. № 1. S. 7–13.
Lukov Vl. A. Mirovaia literatura. M. : OOO «Mir knigi», 2003. (Bol'shaia seriia znanii, t. 9).
Lukov Vl. A. Neoromantizm // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2012. № 2. S. 309–312.
Lukov Vl. A. Pervyi literaturnyi kontsentr russkogo kul'turnogo tezaurusa: Vizantiia // Tezaurusnyi analiz mirovoi kul'tury : sb. nauch. trudov. Vyp. 17 / Pod obshch. red. Vl. A. Lukova. M. : Izd-vo Mosk. gumanit. un-ta, 2008. S. 19–31.
Lukov Vl. A. Predromantizm : nauch. monogr. M. : Nauka, 2006.
Lukov Vl. A. Predromantizm: kul'turnoe iavlenie i puti ego osmysleniia // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2010. № 1. S. 96–103.
Lukov Vl. A. Pushkin i Giugo: dva vzgliada na istoriiu dramy // Literaturnaia teoriia i khudozhestvennoe tvorchestvo. M. : MGPI, 1979. S. 82–92.
Lukov Vl. A. Pushkin: russkaia vsemirnost' // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2007. № 2. S. 58–73.
Lukov Vl. A. Russo i sovremennost': aktual'nye personal'nye modeli // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2012. № 3. S. 37–44.
Lukov Vl. A. Teoreticheskoe osmyslenie neoromantizma: akademicheskaia rech' Rostana // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2009. № 3. S. 111–118.
Lukov Vl. A. Teoriia personal'nykh modelei v istorii literatury : Nauch. monografiia. M. : Izd-vo Mosk. gumanit. un-ta, 2006.
Lukov Vl. A. Frantsuzskaia dramaturgiia (predromantizm, romanticheskoe dvizhenie). M. : MGPI, 1984.
Lukov Vl. A. Frantsuzskaia dramaturgiia na rubezhe XVIII–XIX vekov (genezis zhanrov) : avtoref. dis… d-ra filol. nauk. M. : MGPI, 1985.
Lukov Vl. A. Frantsuzskii neoromantizm : Monografiia. M. : Izd-vo Mosk. gumanit. un-ta, 2009.
Lukov Vl. A. Kharizma uchenogo kak faktor kontseptualizatsii gumanitarnogo znaniia // Vestnik Viatskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta. Filologiia i iskusstvovedenie. 2011. № 3(2). S. 8–13.
Lukov Vl. A. Shekspirizm russkoi klassicheskoi literatury: tezaurusnyi analiz (k vykhodu v svet monografii N. V. Zakharova) // Tezaurusnyi analiz mirovoi kul'tury : sb. nauch. trudov. Vyp. 18 / pod obshch. red. Vl. A. Lukova. M. : Izd-vo Mosk. gumanit. un-ta, 2009. S. 73–80.
Lukov Vl. A., Gaidin B. N. Poniatie «konstanta kul'tury» v filosofsko-kul'turologicheskom diskurse // Gumanitarnye konstanty : Materialy konferentsii Instituta gumanitarnykh issledovanii Moskovskogo gumanitarnogo universiteta 16 fevralia 2008 goda : Sb. nauch. trudov / otv. red. Val. A. Lukov. M. : Izd-vo Mosk. gumanit. un-ta, 2008. S. 27–35.
Lukov Vl. A., Zakharov N. V. Kliuch k russkoi vsemirnosti: Pushkin i Shekspir // Severo-Vostochnyi nauchnyi zhurnal. 2011. № 1 (7). S. 4–8.
Lukov Vl. A., Zakharov N. V. Kul't Shekspira // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2008. № 1. S. 132–141.
Lukov Vl. A., Lukov M. V. «Tezaurusnyi analiz v gumanitarnom znanii»: novyi proekt molodykh uchenykh // Znanie. Ponimanie. Umenie. 2012. № 4. S. 84–88.
Lukov M. V. Televidenie: konstruirovanie kul'tury povsednevnosti : avtoref. dis. … kand. filos. nauk. M., 2006.
Lukov S. V. Tezaurusnyi podkhod k analizu dialoga organizatsionnykh kul'tur v sovremennoi Rossii // Tezaurusnyi analiz mirovoi kul'tury : sb. nauch. trudov. Vyp. 4. M. : Izd-vo Mosk. gumanit. un-ta, 2006. S. 3–14.
Mikhal'skaia N. P., Lukov Vl. A. [Rets. na kn:] Istoriia vsemirnoi literatury. T. 1–3. M., Nauka, 1983–1985 // Filologicheskie nauki. 1986. № 4. S. 84–88.
Mikhal'skaia N. P., Lukov Vl. A., Zav'ialova A. A. i dr. Istoriia zarubezhnoi literatury XIX veka: v 2-kh chastiakh / pod red. N. P. Mikhal'skoi. M. : Prosveshchenie, 1991.
Pushkin A. S. Poln. sobr. soch. : v 17 t. M. ; L., 1937–1959.
Tomashevskii B. L. Pushkin i Frantsiia. L., 1960.
Martin-Haag É. Voltaire : Du cartésianisme aux Lumières. Paris, 2002.
Milza P. Voltaire. Paris, 2007.
Oeuvres complètes de Voltaire : T. 1–70. [Kehl], 1784–[1790].
Paillard Ch. Voltaire en son château de Ferney. Paris, 2010.
Луков Владимир Андреевич — доктор филологических наук, профессор, директор Центра теории и истории культуры Института фундаментальных и прикладных исследований Московского гуманитарного университета, заслуженный деятель науки Российской Федерации, академик Международной академии наук (IAS, Инсбрук), Международной академии наук педагогического образования, член Шекспировской комиссии РАН, лауреат Бунинской премии. Тел.: +7 (499) 374-75-95.
Lukov Vladimir Andreevich, Doctor of Science (philology), professor, the director of the Theory and History of Culture Center of the Institute of Fundamental and Applied Studies at Moscow University for the Humanities, honored scientist of the Russian Federation, full member of the International Academy of Science (Innsbruck) and the International Teacher’s Training Academy of Science, the Bunin Prize laureate. Tel.: +7 (499) 374-75-95.
