Ильин А. Н. Негативная интервенция в психологическую науку (на примере книги С. Пеуновой «Все мы — только половинки»)

Статья зарегистрирована ФГУП НТЦ «Информрегистр»: № 0421100131/0030.

УДК 008 (103)

Ilyin A. N. Negative Intervention in Psychological Science (By the Example of S. Peunova’s Book “Vse my — tol'ko polovinki” (“All of Us — Only the Significant Others”)

Аннотация ◊ В статье на примере анализа книги С. Пеуновой «Все мы — только половинки» дается характеристика дискурсивной практики, которая в последнее время стала активно развиваться. Эта практика включает в себя психологические знания, которые смешиваются с околонаучными и даже оккультными «истинами», что приводит к редукционизму и даже дискредитации науки.

Ключевые слова: наука, эзотерика, редукционизм, психология.

Abstract ◊ The article defines discursive practice, which has recently begun to develop rapidly, by the example of an analysis of S. Peunova’s book “Vse my — tol'ko polovinki” (“All of Us — Only the Significant Others”). This practice includes psychological knowledge, which confounds with pseudoscientific and even occulted “trues”. This results in reductionism and even in discredit of science.

Keywords: science, esoterics, reductionism, psychology.

В последнее время наблюдается повальное явление редукционизма и упрощенчества во многих отраслях человеческой жизни, в том числе и в научной области. Благодаря сращению научной литературы и загримированной под научность беллетристики происходит стирание демаркационной линии, ранее отделявшей научную литературу от всех других жанров словесности. Таким образом, наука, редуцируясь, теряя свой язык и содержательно выхолащиваясь, популяризируется. Общественность начинает активно интересоваться литературой, лишь отчасти находящейся в дискурсе науки. Медицина, философия, психология и т. д. При поверхностном рассмотрении можно данное стечение вещей назвать интеллектуализацией масс, однако… Медицина заменена нетрадиционными практиками: шаманизм, ведовство, знахарство вплоть до оккультизма. Тем самым она уже утрачивает свой первоначальный (научный) статус и переходит в другую сферу, околонаучную. Великие философы — К. Кастанеда, П. Коэльо, Э. Куатье и т. д. Психология представлена именами Н. Козлова и Н. Курпатова, книги которых стали бестселлерами. Вполне возможно, что перечисленные явления в какой-то степени дополняют научный дискурс и вносят в него свою лепту. Например, психология давно уже разбилась на два лагеря — практиков и теоретиков, точек соприкосновения между которыми практически не осталось, и у каждого лагеря свои авторитеты[1]. Но сравнительный анализ науки и названных явлений, равно как дискуссия о полезности/бесполезности последних не является предметом нашего рассмотрения. Факт заключается в том, что общественность испытывает огромный интерес или к предельно редуцированной науке или лишь к околонаучной литературе, к «профанности», используя термин Р. Генона.

Вообще, век потребления следует назвать веком психологизма, только под психологизмом следует понимать не строго научную академическую психологию, а ту самую профанную, которой изобилуют полки книжных магазинов. Увлечение данного типа психологией — одно из основные увлечений широкого консьюмеристского сообщества. «Как управлять людьми», «как манипулировать мужчинами», «как стать успешным» — именно те вопросы, ответы на которые стали настолько востребованными, что новоявленные писатели психологических бестселлеров, пользуясь популярностью таких проблем среди потребительской прослойки, с удовольствием зарабатывают деньги на предоставлении рецептов успеха, счастья и финансового благополучия. Психология в массовом сознания заслужила статус практической дисциплины — и не просто практики, а чудодейственной, почти магической рецептуры от всех личностных недугов. Под этими недугами понимаются не «болезни», связанные с глубокой рефлексией, утратой смысла бытия и другими высокими [экзистенциальными] потребностями. Скорее, психологию призывают на помощь «лечить» то, что — опять же — служит барьером для обретения сугубо потребительских целей; уважение, деньги, знаки внимания. Философия, например, подобного статуса не получила — и это неудивительно, так как она всегда находилась в лоне теоретизма и, оперируя слишком тонкими материями и малопонятными абстрактными категориями, была максимально оторванной от массового сознания. Она, в отличие от психологии, не призвана ПОМОГАТЬ, воплощаться в практическое руководство. Поэтому популяризация философии, по сравнению с популяризацией психологии, не настолько широка.

Явления редукционизма можно считать вполне естественными. Учитывая напряженный образ жизни современного россиянина и непосредственно с этим связанное состояние культуры в стране, стоит только ожидать повальный эскапизм от интеллектуальной деятельности, желание убежать от таких же напряженных, как и вся жизнь, размышлений, но убежать не к развлечениям пустого китча, а к более цивилизованным видам деятельности. Наверное, следует порадоваться за то, что люди в своем большинстве хотя бы что-то читают, чем-то интересуются. Данный редукционизм мы не можем назвать китчем как проявлением предельно низкого уровня массовой культуры — если бы книжные магазины вообще закрылись за ненадобностью, это знаменовало бы собой полный упадок, но, к счастью, такого не происходит.

Помимо усталости людей, в качестве причины появления и распространения таких низких (по сравнению с подлинно научным творчеством) интересов связано с тем, что массмедийность, подстраиваясь под вкусы широкой публики, специально рекламирует то, что последним должно понравиться. Нет смысла вносить в массмедийную реальность труды классиков философии или психологии — они все равно не будут востребованными; подлинно научная литература обречена на лежание в самых отдаленных уголках библиотек. Однако вполне логично рекламировать то, что заведомо придется по вкусу широким слоям. Таким образом, круг замыкается. С одной стороны, общественность проявляет познавательную активность в соответствии со своими вкусами, а с другой — эти вкусы специально (в коммерческих целях, конечно) поощряются массмедийностью. Положительное действие научного редукционизма наблюдается в школьном обучении, где крайне неэффективно было бы перегружать сознание детей сложной терминологией, а упрощение этого языка обеспечивает эффективность понимания и усвоения. Однако если школьники не могут сразу постигать научный дискурс в его настоящей сложной форме, то массы не хотят этого.

Книга С. Пеуновой «Все мы — только половинки»[2] — одно из вполне закономерных для современности литературных явлений, которыми заставлены полки книжных магазинов. Вообще, так называемая популярная (или популистская) психология стала весьма масштабной по части тиражированности областью общественного потребления. Именно этим — массовым сознанием, готовым покупать и читать подобную литературу, — объясняется как потенциальная популярность, так и актуальность книги.

Идеи и ценности, которые затрагивает автор, всегда были актуальны, а потому их значимость не снизилась, а возможно, даже обострилась в наше нелегкое время. Низкого поклона заслуживает осуждение автором консьюмеризма, захлестнувшего почти все современное общество; стремление выбирать людей не по моральным качествам и духовному богатству, а по наполненности кошелька и по модной одежде, стало уж слишком популярным и до пошлости массовым. Потребительство, на которое автор справедливо направляет свои артиллерийские орудия, характеризует не богатый уровень культуры, а изощренные тенденции бескультурья. При этом, ратуя против потребительства, автор, видимо, не совсем понимает, что его работа в силу присущего ей редукционизма вполне вписывается в культуру потребления.

С. Пеунова в тексте часто повторяет свое утверждение о том, что мы сегодня живем в эпоху Апокалипсиса и катастрофы. Но так ли это? Объяснение, апеллирующее к упадку культуры взаимоотношений и вообще к общекультурному упадку нравов современного человека, едва ли можно считать убедительным доказательством того, что современность — апокалиптическое время. Разве тенденций деградации культуры, дегуманизации и аксиологического вакуума не наблюдалось в прежние времена? Еще как наблюдалось. Разного рода антиутопические прогнозы о том, что «скоро настанет совсем», были неотъемлемой частью любой цивилизации, но «совсем» так и не наступило. И — что особо важно — ни один из таких печальных футурологов не назвал конкретных критериев, исходя из которых современность целесообразно называть точкой отсчета грядущего апокалипсиса и исходя из которых можно достоверно помыслить приход конца. И если действительно грядет апокалипсис, то связан он не только с той узкой областью, которая представлена в книге С. Пеуновой, — сферой внутриличностных и межличностных проблем, основанных на любовном фундаменте. Хотя можно сказать, что животрепещущие темы любви, культуры и состояния человеческих ценностей всегда отличались особой злободневностью, так как они никогда не были идеальными и в любой исторический период человек скатывался к псевдоценностям. А значит, при утверждении вечности темы, пусть даже узкая проблематика книги также обладает вечной актуальностью. А вот методология, с помощью которой автор рассматривает данную проблематику, заслуживает острейшей критики.

С. Пеунова обвиняет мужчин, а точнее мужской тип мышления, на протяжении долгого времени подавляющий женский, в глобальном кризисе. Действительно, женщина почти всегда считалась представительницей второго пола, которой не давали особого права на самореализацию и ее вклад в общечеловеческую культуру был значительно ниже мужского[3]. Но мы не совсем согласны с тем, что мужская фобия женщин послужила причиной для кризиса, еще и глобального. Несомненно, ее можно рассматривать как причину, но лишь как одну из многих причин, а не единственную. Тем более жесткий патриархат не экстраполировался на всю историю человечества. Гонка за главенство — мужчин или женщин — напоминает детскую игру, но с далеко не детским исходом, учитывая степень серьезности ее протекания. И, соглашаясь с автором книги, отметим ненужность этой гонки. Но Пеунова говорит, что данная гонка на руку только силам хаоса, а не природе, что вызывает ряд вопросов: откуда вы знаете, что нужно природе? Что такое хаос? Можно ли противопоставлять природу хаосу? Можно ли вообще что-либо противопоставлять природе? В данном случае не совсем уместны термины, которыми оперирует автор, так как они относятся к сфере более высокого порядка, чем сфера, внутри которой находится обсуждаемая проблема. Также не понятна фраза о том, что раньше «освободительное» движение женщин называлось феминизмом, сейчас оно стало гендерным движением за равенство полов» (стр. 54). А разве это одно и то же, разве феминизм перестал существовать, трансформировавшись в движение за равенство полов?

Заметен «перекос» авторской симпатии в сторону женщин. «Ведь ни для кого не секрет, что реально ведет все семейные дела, принимает решения в семье сейчас женщина» (стр. 72). Почему же ни для кого не секрет — я об этом не знал. Видимо, на острове необитаемом живу. Что значит слово «сейчас»? То есть, в минуту написания этой книги или этой фразы? Какая именно женщина и где? Уж явно во всяких кавказских семьях, даже проживающих на бескрайней территории РФ, именно мужчина в семье правит огнем и мечом. Да и в русских семьях если уж глава семейства не всегда оправдывает свою роль главы, то отношения преимущественно равноправные. Вот только равноправие, к сожалению, сводится к равным правам начинать ссоры и закатывать скандалы, и преуспевают здесь как те, так и другие, хотя женщины более склонны закатывать грандиозные «концерты» своим «половинкам», как говорится, на пустом месте. А тезис о том, что «женщины гораздо быстрее духовно развиваются, и, к сожалению, мужчины от них отстают» (стр. 144), не имеет под собой никакого реального основания. Но в этом месте, не скрывая иронии, согласимся с автором хотя бы с тем, что если бы действительно женщины были более духовными созданиями, уместно было бы вставить авторское «к сожалению». Женщины не более духовны, а более сентиментальны, а путать духовность и сентиментальность — тяжкий грех, страшный барьер, преграждающий путь к обретению личного счастья и гармонизации отношений со своей половинкой. Кто же еще, как не женщина, напишет такую книгу; мужчины найдут себе более полезное занятие. Мужчины более духовны и всегда таковыми были. На это указывает факт того, что культура и цивилизация была построена в первую очередь мужчинами, а женское участие здесь было вторичным. Активные феминистки могут поспорить, выдвинув в качестве причины такого положения вещей не высокую духовность мужчин, а их стремление к доминированию, реализуя которое, они просто не давали женщинам класть свой кирпич в культурный прогресс, но такое объяснение едва ли следует считать в полной мере истинным. Даже во времена полового и гендерного равноправия все равно среду поэтов, писателей, режиссеров, музыкантов, ученых и т. д. наполняют в большей степени мужчины. А одна моя знакомая (именно знакомая, а не знакомый) защитила кандидатскую диссертацию, в которой основное положение выглядело следующим образом: мужчины склонны создавать что-то новое, производить, а прерогатива женщин — воспроизводить уже имеющиеся ценности. И я с этим согласен.

Конечно, можно вырывать из культурно-исторического массива отдельные случаи женских достижений и кичиться именами женщин, совершивших переворот в той или иной области человеческого бытия, опираться на доказательную базу интеллектуальной традиции феминизма, вспоминая имена Э. Сиксу, С. Де Бовуар, Р. Брайдотти, Ю. Кристевой и прочих, но это будет, естественно, не исключением из правил (правил здесь нет), а лишь малой частью, в минимальной степени сравнимой с мужским потенциалом и актуалом, направленным на построение огромного цивилизационного и культурного здания. Так что именно мужчины (не все, конечно) несут на себе тяжкий крест вины за собственную духовность, интеллектуализм и воздвигнутый ими культурный гегемон.

В книге я нахожу много фраз, как бы указывающих на равное отношение автора к женщинам и мужчинам, но при этом часто натыкаюсь на «следы авторского полового бессознательного», которые указывают на мужчин как виновников многих общественных проблем. Типа все хорошие — и мужчины, и женщины, — но все-таки мужчины больше нагрешили и больше грешат. «Перекос» симпатий в адрес женщин оправдан полом автора, но не оправдан ни реальными фактами, ни принципами научной беспристрастности и объективности.

В целом я согласен со многими тезисами книги. Человек наделен способностью любить и самореализовываться, нельзя сохранять семью с нелюбимым человеком, — все эти утверждения не вызывают ни капли сомнения. Однако зачастую они воспринимаются как такие зашоренные банальности, известные всем, что невольно включается самый что ни на есть критический разум при мысли о новизне книги. Часто бывает, что книга вроде захватывает, ее интересно читать, она дает некоторую пищу для размышлений, она вызывает эмоции, но при этом в момент прочтения последней страницы возникает мысль: «А что принципиально нового я для себя узнал?». И ответ не заставляет себя долго ждать: «ничего», или «почти ничего». Прописные истины, сказанные прописным (популистским) языком ничем не отличаются от заново изобретенного велосипеда.

В чем новизна метода, который говорит о том, что нужно изменить отношение к ситуации, что нужно делать правильные «заказы» Пространству? Об этом же писали создатели нейролингвистического программирования, что называлось у них «Условия правильно сформулированного результата», — только без мистики писали, без пространств всяких. Да и до них тему отношений заездили вдоль и поперек (например, теоретик Мясищев в советской психологии). Тема формулировки целей была также раскрыта сто лет назад. Кстати, могу посоветовать для сравнения найти книги по системе, которая называется «Симорон». Сразу скажу, что это такой же несносный мистицизм, как «Половинки» (авторы Гурангов и Долохов).

Особо стоит отметить некоторую эзотеричность книги. Может быть, это и неплохо, но у меня как ученого она (равно как и популистский, предельно редуцированный язык) вызывает особую идиосинкразию, которую трудно обойти вниманием. Так, частенько встречаются фразы типа Пространство «обязано соблюдать закон вашей свободной воли» (стр. 6). Какое Пространство, что это такое? Если это пресловутое коллективное бессознательное, то так его и называйте. Или это нечто иное? По контексту понятно, что Пространству содержательно близок термин «бытие». Наука (а тем более религия) не в состоянии описать весь мир, бытие описанию не поддается, а вот Пеунова умудрилась это сделать; по крайней мере если не описать, то сказать, в чем бытие заинтересовано и что оно обязано делать. Особого вопроса вызывает манера писать «Пространство» с большой буквы. Оно ассоциируется с богом или с идолом каким-то или является именем собственным?

«В восточной философии на протяжении многих тысячелетий реинкарнация является аксиомой, и только упрямые европейцы требуют доказательств» (стр. 13), — пишет С. Пеунова. И что с того, что на протяжении тысячелетий восточные народы верят в реинкарнацию? А шизофреник на протяжении всей своей жизни может верить в свое божественное всемогущество. А в христианстве долгое время доминировала ошибочная и ничем не подкрепленная геоцентрическая система мира, которая, доказав свою несостоятельность, вынужденно отдала право на существование своему оппоненту — гелиоцентрической системе. То есть, идея о том, что кто-то долго верит в А, не значит, что А истинно. Отсылка к древности идеи — это не доказательство, а спекуляция. Я бы хотел верить в реинкарнацию потому, что мне эта идея нравится, но я в нее не верю, так как не обладаю никакими доказательствами. Не верю, потому что не знаю, при всем моем уважении к восточной культуре, которая отличается особенным богатством. И разве плохо то, что «упрямые европейцы требуют доказательств»? Верить можно во все угодно, и этот факт доказало существование самых разных религий и прочих мифологем, не имеющих ничего общего с реальностью. Насколько богато человеческое воображение, столько и сказок он может создать. Кстати, слово «аксиома» чисто европейского происхождения, и автор в приведенном утверждении не смущается критиковать европейский рационализм, используя его же терминологический аппарат.

«Я вижу, что они в прошлой жизни тоже были мужем и женой…» (стр. 22). Что за пресловутое «я вижу»? Это можно «видеть»? Эх, научиться бы, перенять бы столь высокий профессионализм. Каким же магом высшего посвящения, содержащим внутри себя реинкарнированную душу Будды, надо быть, чтобы обладать такой способностью! Кроме того, автор книги еще видит ауры, их цвет (стр. 115).

Я не думаю, что Пеунова, «видящая» прошлые жизни людей, использует в своей работе приборы, которые позволяют зафиксировать эту «реальность». И не думаю, что она сама является теплогенератором. Может быть, таковые приборы есть, может быть и теория реинкарнаций далеко не миф, но мне пока никто не доказал ее существование. Насколько я знаю, есть только косвенные доказательства. Если бы я, работая психологом, позволил себе сказать клиенту, что я «вижу» его прошлую жизнь, то после консультации пошел бы и утопился. Официальная наука бывает догматична (об этом пишет Т. Кун в книге «Структура научных революций»), она и вправду неофициально греет руки рядом с какими-нибудь лекарями. Тут дело другое — нет критерия отделения настоящего лекаря от шарлатана. У ученых руки связаны, и я намного больше верю в народную медицину. Но я не знаю, к кому конкретно обращаться, потому что на народной медицине, также как и на науке, многие просто спекулируют.

Книга буквально пропитана разного рода мифологемами, которые не только имеют шаткое онтологическое положение и не находят своего подтверждения эмпирически, но и наличие которых в тексте «играет» совсем не на пользу последнего — с их помощью невозможно придать книге доказательность, а только наоборот пошатнуть ее достоверность.

В книге постоянно встречаются фразы назидательного характера. «Вы запрещаете миру сделать вас счастливыми» (стр. 6). Автор, видимо, не подумал о том, что апелляция к читателю, выраженная словом «вы», может вызывать у читателя резкие эмоции в адрес самого автора. Кроме того, приведенная строкой выше цитата носит характер своеобразного обвинения, которое далеко не в полной мере основательно. Я, например, не считаю, что запрещаю сделать миру себя счастливее. Мало того, счастливее себя мы делаем сами, а не мир, не Пространство. Едва ли кому-то понравится, что в него тычут пальцем и в чем-то обвиняют — а главное, обвиняют или в том, что он не совершал, или в чем-то неконкретном, к чему поэтому можно относиться по-разному: принимать или не принимать. В данной фразе покоится высокая степень абстрактности. Что значит запрещать миру сделать себя счастливым? Вот если бы автор вместо этого написал «Вы вчера ударили свою супругу по лицу», это можно было бы конкретизировать, а потому принять или отбросить. А вот первоначальную лингвистическую постройку автора трудно репрезентировать в ее конкретике, а потому она лишается всякого смысла. Конечно, рьяные последователи автора могут сказать, что я просто вырываю фразу из контекста, но это не так. Естественно, Пеунова пытается привести доказательства истинности своих положений, но для того, чтобы содержательно их развернуть хотя бы на примере этой фразы, необходимо — опять же — определиться с понятием мира, дефиниции которого в тексте нет, а также ответить на вопрос «каким образом я запрещаю миру…?». И уж конечно, смелость автора по части обвинения читателя не знает границ. Местоимение «вы» создает впечатление, что Пеунова думает, а) будто каждый, кто взял в руки ее книгу, «запрещает миру…», б) что абсолютно все люди «запрещают миру…». Адепты автора вправе заявить, что я, ввергая себя в пучину яростного занудства, придираюсь к мелочам, но — вот проблема — таких мелочей в книге пруд пруди.

«Мир на вас “обидится”, ведь он вас слышит и старается так сложить обстоятельства, чтобы ваши потребности были удовлетворены. А вы отказываетесь от заказа в последний момент. Даже просто фирме вы обязаны были бы оплатить неустойку, а миру — тем более» (стр. 89). Та же самая ситуация. Опять давление на личность местоимением «вы». Опять фигурирует пресловутый мир, который для нас делает абсолютно все, и которому мы должны. Вот для меня делают что-то другие люди, когда я их прошу, и я делаю что-то им, когда они меня просят. А вот с миром в такое тесное сотрудничество я не вступаю. Так что нет необходимости множить сущности. Пример же с фирмой — вообще нонсенс. Как можно сравнить явления, находящиеся в абсолютно разных понятийных (если не онтологических) плоскостях! Строить аргументационную базу на таких примерах, значит, вообще ничего не доказывать. Это не пример, а квазипример. Не доказательство, а квазидоказательство. Прибегая к такой аргументации, в принципе можно обосновать даже самое нелепое положение, чем, собственно, и занимались средневековые схоласты. Сейчас такой схоластикой можно убедить только абсолютно непосвященных в тему людей, обладающих чрезмерно низким уровнем интеллекта.

«Вы обязаны все свои силы вложить в гармонизацию своей семьи, в детей, в мужа, в уют» (стр. 24). Гармонизация семьи — это очень хорошо. Вот только что значит «обязаны»? Перед кем? А если я убежденный холостяк, усматривающий смысл жизни только в карьерном росте, то я недостоин права на существование? «Не нужны вам восхищенные взгляды поклонников, вам нужен только один, может быть, без восхищенных взглядов, но с огромным и сильным сердцем» (стр. 94). Позвольте, я сам буду решать, что мне нужно и кто мне нужен.

«Если вы не выдержите и притянете к себе не свою половинку, вы сами себе закроете путь к личному счастью» (стр. 94). Вот это эсхатологизм, вот это безнадега! Выходит, человек, который в поисках своей половинки перебирал на протяжении двадцати лет разных потенциальных спутниц жизни, а потом все-таки нашел свою, — это исключение из правил? Как тогда найти свою половинку, если не искать, не перебирать возможные кандидатуры? В этом кроется одна из логических ошибок. По мнению автора, надо просить небо соединить вас с вашей половинкой. То есть, сидеть и молиться, ждать, что она сама — такая хорошая и идеальная — меня найдет. А если она тоже последует совету просить небо, то мы так и будем сидеть поодаль друг от друга и молиться до посинения, ничего больше не делая. Вот сидят они, молятся, небу просят, Пространство просят, мир просят, а никто не идет… «Освобождаемся от влюбленности, говорим: Я не буду больше искать свою половинку, как грибы в лесу под листьями осенью. Я знаю, что она одна, что бесполезно ее искать, как иголку в стоге сена. Моя половинка — только одна, и если я свое сердце открою небу, миру, то только мое открытое сердце, только моя любовь и сила притянут такое же сердце. Подобное притягивается к подобному» (стр. 129). Напрашиваются единственные слова тому, кто говорит эту мантру: ну и мучайся тогда от неудовлетворенного либидо.

«А у вас постоянно идет такая тяжесть, что жизнь дала так мало, а надо это, надо то… И любовь у вас — это понятие такое: дай мне, это моим должно быть. <…> Я часто слышу: “У меня нет, дайте же! Сколько ждать можно?”». Так и хочется сказать автору: если вы «часто слышите», это совсем не значит, что «у нас».

«Вы не хотите сами менять себя, менять свою жизнь, напрягаться» (стр. 127). Неправда, хочу, конечно, но только не себя менять всего, а что-то в себе, и не просто хочу, а делаю, напрягаюсь.

Особо смелым обвинением читателю представляется обвинение в том, что всех своих любимых людей он считает собственностью и что он не сможет назвать ни одного, кого любит по-настоящему, без собственничества (стр. 120).

С. Пеунова вполне основательно критикует некоторые масскультурные взгляды на жизнь и на взаимоотношения. Но во многих случаях она перегибает палку. Например, не совсем ясно ее ожесточенное неприятие временного жития с нелюбимым человеком по принципу «на безрыбье и рак рыба», находясь при этом в поисках того, кто устроит во всем. Конечно, мало хорошего в таком образе жизни, но и катастрофически плохого я тоже не наблюдаю. Автор называет это эгоизмом, забывая о том, что у человека есть природные и естественные потребности, например, в сексе. Если бы А. Маслоу прочитал книгу Пеуновой, он едва ли согласился бы с ее позицией в этом отношении. Конечно, идеальный вариант — секс с любимым человеком, а малоидеальный — секс с нелюбимым. Но автор книги по сути призывает вообще отказаться от удовлетворения либидозных потребностей до той поры, пока мы не встретим свою половинку. А если я ее вообще не встречу, тогда должен оставаться вечным девственником? А если мне просто нравится секс (как и всем людям, кроме Пеуновой и еще единицам «просветленных»), что в этом позорного? Автор книги считает, что промискуитет — это предательство, а нетерпение по поводу интимных отношений именует эгоизмом. Но всегда ли это так? Что аморального в том, если люди обоюдно встречаются только ради секса? И уж явно ничего эгоистического здесь тоже нет. Люди дружат друг с другом, соседствуют, работают и при этом далеко не всегда питают один к другому чувство глубокой любви. Так почему же они не могут не только дружить, соседствовать и сотрудничать, но и заниматься сексом без особых чувств? Измена мужу/жене — бесспорно, следует квалифицировать как предательство, а промискуитет едва ли. В этом отношении просвечиваются две крайности: 1) никакого секса без любви, 2) абсолютно беспорядочные половые связи. Я настроен придерживать золотой середины. Длительное воздержание без качественной сублимации (да и вместе с ней тоже) может привести не только к появлению в душе человека множества комплексов, но и к психосоматическим заболеваниям, что уже намного серьезней. А безудержный секс со всеми подряд — проявление упадка нравов и путь к венерическим болезням. Золотая же середина заключена в следовании сексуальной культуре, которая не приводит ни к тому, ни к другому. Судя по всему, С. Пеунова не видит ее ценности, демонстрируя свою приверженность к первой крайности, которая является пережитком прошлого, цивилизационным рудиментом, который в науке сексологии не занимает привилегированного положения. А сама позиция автора — чисто женская. Я ни в коем случае не являюсь антифеминистом, но знаю, что приверженность утопическим идеям любви выступает скорее женской привилегией, чем мужской. И трудно найти мужчину, который лично бы отказывался от добрачного секса или секса без любви, за что, заметим, не стоит критиковать мужчин. Просто женщины в своей основе более романтичные и сентиментальные создания, чем мужчины, — зачастую они настолько романтичны, что их мировоззрение буквально отрывает их от земли, от настоящей реальности. Только женщина (естественно, не каждая) будет создавать утопические образы настоящей любви, с которой секс и ревность почти никаким образом не связаны. Но беда вся в том, что такой утопически-платонической любви в природе не бывает. А если и бывает, то является скорее исключением, противоречащим антропологическому естеству, самой природной сути человека. На моем веку мне не встретился еще ни один человек, который жил бы по принципам такой формы любви. Встречались проповедники — именно среди девушек.

«Только любящий человек — человек, все остальное — полуфабрикат» (стр. 97). Вот это да! Не ожидал. А если учитывать невозможность и несостоятельность той любви, которую описывает Пеунова, то «человеков» вообще нет, все полуфабрикаты. «Любовь убивать нельзя, это большое нарушение этики мира, а влюбленность надо ликвидировать как можно быстрее» (стр. 117). Так и хочется добавить — скальпелем ликвидировать. В целом я согласен насчет противопоставления любви и влюбленности, но последнюю все-таки не стану, вслед за автором, демонизировать и расценивать как совсем уж низкое чувство, антипод любви и как самую тяжелую энергию, вышедшую сейчас из-под земли (слово «сейчас» в авторском тексте означает, как будто раньше влюбленности не существовало).

Пеунова выделяет следующие антиподы любви: влюбленность, страсть и ревность (стр. 120). А любовь со страстью не может сосуществовать? По-моему, наоборот, без страсти любовь принимает форму, которую и любовью-то сложно назвать. Страсть ведь не всегда исходит от чувства обладания, как считает автор. Из чувства настоящей любви она тоже исходит. И хотя автор во многом перегибает палку в своей идеализации любви, и пусть она в некотором роде извращает теорию любви Э. Фромма, все-таки я абсолютно согласен с тем, что «настоящая любовь никогда не приносит душевных мучений эгоизма» (стр. 120).

«Все люди должны быть для вас просто людьми, сотрудниками, друзьями на одинаковых началах, независимо от пола, — пишет С. Пеунова. — И только один представитель противоположного пола в данный момент жизни может иметь с вами личные отношения» (стр. 56). Только один?! Душу греет по крайней мере сочетание «в данный момент жизни». А отношения с друзьями и сотрудниками не личные? По-моему, здесь идет путаница понятий. Скорее всего, автор подразумевает под словом «личные» слово «интимные» или «любовные», но предпочитает называть их все-таки личными.

«Никогда не будет счастлив человек, который не проповедует целомудрие отношений с противоположным полом и не придерживается этого» (стр. 56). Во-первых, данная фраза выражает только частный аспект счастья. Во-вторых, как следствие из этой частности, счастье, как и смысл жизни, для каждого свое, оно субъективно. Автор не допускает возможности того, что счастливым можно быть и без целомудрия. В-третьих, не совсем понятно, что понимается под целомудрием — та золотая середина между полным воздержанием и развратом или же именно это самое аскетическое воздержание. Судя по всему, именно второе, так как страницей дальше Пеунова категорично заявляет: «Самое строгое правило: никаких интимных отношений до свадьбы» (стр. 57). И дальше Пеунова пишет о том, что могут быть исключения. Вот это действительно ни в какие рамки не лезет, просто убийственное правило! А что изменит свадьба, кроме штампа в паспортах и добавления формализма в отношения? Тезис автора противоречит разуму, равно как и ее тезис о том, что печать загса привязывает людей друг к другу и что регистрация спасает от предательств и легких отношений — если печать привязывает, то скорее формально, а не личностно, а регистрация ни от чего не спасает, так как в браке предательств и легких отношений (кажется, Пеунова ратует за тяжелые отношения) полным полно. Однако в другом месте автор говорит, что просветленным людям юридические штампы и печати не нужны (стр. 66). Логика следующая: регистрация необходима обязательно, так как не желающие регистрироваться просто боятся ответственности, но просветленным не нужен штамп. То есть, для просветленных в теории автора находится место, это похвально. И кто же они такие — просветленные эти? А могут просветленные заниматься добрачным сексом, тем самым вызывая зависть у непросветленных? А позволительно ли просветленным гулять направо и налево — они ведь просветленные? Штампы не нужны в первую очередь не просветленным, а не проверившим свои чувства. И если проверить чувства можно платоническим общением, то проверить физиологическую совместимость можно только сексом. Если брать во внимание пеуновское представление о целомудрии с присущей ему многолетней девственностью, то увольте, для меня это не целомудрие и даже не порок, а просто половая безграмотность.

Многие из тех несчастных пар, которые идейно отказываются от практики добрачного секса, потом с ужасом осознают, что не подходят друг другу чисто физиологически, то есть кто-то кого-то банально не удовлетворяет. Но поскольку они не занимались сексом до свадьбы, проверить степень физиологической совместимости не представлялось возможным, а потом что-то делать слишком поздно — штамп поставлен, обратной дороги нет. Если только развод. Я уверен, если бы идея отрицания добрачного секса стала массовой, количество разводов резко увеличилось бы. И ничего в этом не было бы удивительного и сверхъестественного. А гражданские браки, в которых Пеунова видит желание освободиться от личной ответственности за серьезные отношения, исполняют стабилизирующую функцию; сошлись, не прижились, разбежались — никому никакого вреда не причинили и никто не в обиде. Поэтому автору следует видеть промежуток между половой распущенностью и не менее вредоносным половым аскетизмом, а не защищать лишь второе. Равно как надо видеть в сексе не только способ выведения потомства, но и наслаждение. Кстати, именно наслаждением сексом мы отличаемся от животных, которые подходят к делу соития лишь прагматично-функционально. В общем, тезис о воздержании от секса до брака совершенно не работает.

Вызывает вопрос идея о том, что настоящими половинками могут быть только похожие люди, которых связывают «одни мысли, одни задачи и совместный труд» (стр. 33). Я не спорю с этим тезисом, но в попытке приоткрыть завесу таинства совместимости приведу противоположные доводы. Есть также идея, согласно которой, наоборот, противоположности притягиваются. И обе позиции одновременно как истинные, так и весьма спорные. Трудно представить взаимный интерес друг к другу одинаковых людей. Естественно, они поначалу будут находить согласие в обсуждении интересующих их вещей и явлений, но потом обсуждать просто станет нечего, им станет скучно, так их общность интересов будет вариться в собственном соку. Да и совместный труд скорее отчуждает людей, чем притягивает: известна масса примеров, когда совместная работа, во-первых, не давала людям друг от друга отдохнуть, а во-вторых, накладывала свой профессиональный отпечаток на интимность их отношений, и такое смешение контекстов («и дома ты, и на работе ты») приводило в конце концов к разрыву. Что касается противоположностей, то вряд ли они совместимы, так как у них нет точек соприкосновения, они слушают разную музыку, читают разную литературу (или один читает все подряд, а другой вообще не приемлет культуры чтения) и т. д., — соответственно, нет почвы для возникновения общих тем. Поэтому обе позиции — крайности, внутри которых, при взгляде на проблему совместимости, следует искать примирения в пространственном разрыве между ними, в середине. И не стоит придерживаться только одной — однобокой — линии рассмотрения. Кроме того, при анализе совместимости недостаточно обращения к одной только области сходств/различий, поскольку она не в состоянии дать полную информацию относительно того, подходят ли эти люди друг другу или нет.

Автор вполне обоснованно считает заблуждением полную уверенность людей в их половинках. Конечно, мало кто может точно знать, что именно этот человек — его человек. Однако малоубедительным воспринимается критерий, который предлагает Пеунова для осознания человека как своего. Этот критерий — искренний ответ на вопрос «Люблю ли я его/ее?». Сейчас я могу, думая о какой-либо девушке, без всяких сомнений ответить на данный вопрос утвердительно, а спустя какое-то время подвергнуть ответ в отношении этого же человека сомнению. Так где же тут критерий? На самом деле, как бы печально эсхатологически это ни звучало, такого критерия нет. Это один из примеров вечных проблем антропоцентрированных наук. Если бы механизмы психики были выявлены, то общая психология приобрела бы статус точной науки, а если бы чудодейственным образом нашли критерий совместимости, то и психология семейных отношений обрела бы «точное» положение. Хотя тот критерий, который предложила Пеунова, стоит рассматривать как один из самых (или самый) состоятельный на сегодняшний день.

Также в книге присутствуют чисто антипсихологические обороты, на которые квалифицированный психолог обязательно обратит свое профессиональное внимание. Например, на вопрос женщины о причинах ее неспособности выйти замуж автор отвечает «потому что в прошлой жизни вы были женщиной легкого поведения, и у вас было столько мужчин, что в этой жизни вам ни одного не положено» (стр. 22). Ответ изумителен! Так психологи не работают. Вообще, психологическая культура не позволяет ставить крест на человеке, ища причины в том, что изменить априори невозможно. Конечно, такой ответ может иметь место в рамках так называемой провокационной психотерапии, терапии юмором, но, как видно из текста, автор ее не использует и придает подобным фразам настолько серьезное значение, которого они не заслуживают. А клиентка послушает, впадет в состояние фрустрации, которое может смениться тяжелой депрессией, залезет на крышу дома и прыгнет вниз со скоростью свободного падения в Пространстве. Так завершится работа «психолога». Кроме того, в анализируемых словах опять присутствует эзотеризм, выраженный в «прошлых жизнях», отсылка к которому не входит в обязанности специалиста по врачеванию человеческих душ. Профессиональные психологи не обращаются к астрологии, не объясняют проблемы клиентов накопленными грехами и прошлыми жизнями, не оттопыривают чакры, не работают с кармой, не снимают привороты и не усиливают ауру. У них в профессиональном языке нет таких категорий. Все это — дело рук иных «специалистов».

Или другой пример, который приводится в книге. Людям, каждые три месяца меняющим своих партнеров, автор отвечает: «Все, прогулял свое счастье, разменял на мелкую монету! Была большая сумма, а ты все растранжирил!» (стр. 57). Остается только думать и гадать, что же она отвечает тем, кто раз в месяц меняет партнеров. А «любовь — это договор на всю жизнь» (стр. 154). То есть, любить в жизни несколько раз невозможно? Категорически с этим не согласен. Любовь может приходить и уходить, а утверждение ее всежизненности — не более чем промах гиперромантизированного сознания.

С. Пеунова предлагает для успешного излечения от многих личностных проблем искать их причину и подвергать ее глубокому осмыслению, но ведь этого мало. Можно постоянно рефлексировать себя, а потом рефлексировать себя, рефлексирующего себя, и так далее, а проблемы как были, так и остались. Такую терапевтическую несостоятельность еще давным-давно доказал психоанализ, главная особенность которого — копание в прошлом.

С. Пеунова в некоторых примерах сразу ставит диагноз человеку, не будучи с ним знакома лично и учитывая только один его поведенческий паттерн. Такое навешивание ярлыков — проявление крайнего непрофессионализма. Понятно, что аморально встречаться сразу с пятью девушками одновременно (если, конечно, это не по согласию со всеми пятью). Но не стоит про такого донжуана сходу говорить, будто его мужское достоинство ущемлено (между дверьми), и он таким способом доказывает свою неотразимость. Естественно, такое объяснение во многих случаях уместно, но лишь тогда, когда есть возможность с человеком лично пообщаться. Пеунова же сразу ставит такой диагноз, узнав только про активное донжуанство (стр. 110–111). Подобная экстраполяция совершенно недопустима. Кстати, в книге хватает невежественных высказываний, сконструированных в форме генерализаций, предельных обобщений. Например, «… все девушки уверены, что они никому не нужны, и согласны быть вторыми, пятыми…». Все ли? Мне знакомы некоторые из тех, кто всегда стремится быть первой. Курильщик, у которого кончились сигареты, по теории Пеуновой, будет их искать, не видя больше ничего вокруг (стр. 125). А я, когда у меня кончаются сигареты, вижу многое. «Все влюблены, все ищут, все мечутся, все несчастны. Истощены непрестанными поисками все люди. Мир любит людей, а они не умеют любить. Долгую космическую ночь люди жили в темноте душевной, духовной, искали личное счастье — сплошные повести о несчастной любви» (стр. 125). Да не все мечутся и ищут, терзаемые муками своего несчастья, выходя из долгой космической ночи. «Я человек оптимистичный, я знаю, что все может меняться, но пока еще не видела ни одного человека, достойного личного счастья. Потому что все говорят: “А мне?”» (стр. 134). Или другой перл: «Все женщины смотрят на мужчин как на мужчин, а не как на людей» (стр. 162). Действительно все? И нет ни единого исключения среди представительниц прекрасного пола, кто смотрел бы на мужчин как на людей? Учитывая то, что автор женщина, и то, что она снова смело использует слово «все», можно несложным логичным путем прийти к мысли о том, что она и себя причисляет к этим «всем». Какая самокритика, и уже без критического «перекоса» в адрес мужского народонаселения, о котором я упоминал выше. Я бы на месте автора был несколько более осторожен с подобными обобщениями.

Язык, на котором написана книга, популистский, «кухонный». Таким языком не пишут книги по философии или психологии. Понятно, что автор заинтересован в популяризации своей книги, в понимании ее массами, а потому разговаривает с массами на их же языке. Но мне кажется, что лучше уровень культуры народа поднимать более сложным и семантически наполненным языком описания, а не опускаться до кухонного диалекта, понятного абсолютно каждому. «Бедная» психология итак уже популяризирована донельзя руками Козлова, Егидеса, Курпатова и прочих ремесленников. Так не нужно подливать масла в итак разгоревшийся огонь.

Да и новизны в этой работе практически никакой нет. Естественно, перед каким-нибудь ассенизатором, ненароком взявшим в руки этот текст, книга может раскрыть несусветные истины и тайны бытия, но это скорее не интеллектуальное достоинство книги, а интеллектуальный недостаток ассенизатора. Для специалиста же книга является такой же пустышкой, как и масса других околопсихологических книг, покоящихся на полках книжных магазинов. Если кто-то, совершенно несведущий в области философии, считает П. Коэльо и Э. Куатье великими философами, они оттого не станут таковыми. Если кто-то, не слышавший таких имен, как А. Азимов, Р. Хайнлайн, Р. Брэдбери, А. Беляев, называет С. Лукьяненко великим фантастом, не значит, что Лукьяненко заслуживает столь высокого статуса. Наконец, массы, считающие Курпатова и Козлова мэтрами психологии, не означают «мэтровость» последних. То же самое и с Пеуновой.

В книге наблюдается спекуляция на известных методах психологии без ссылок на них. Используются:

1. классический психоанализ (призыв осознавать причину проблем);

2. гештальт (призыв отпустить прошлое и окунуться в жизнь);

3. телесно-ориентированная психотерапия (понятие блока, к которому прибегает автор);

4. гуманистический психоанализ Э. Фромма (освобождение от вожделения и собственничества в любви).

Наличие патента, как и защита кандидатской диссертации, еще не говорят о качестве «метода». Мало того, одно из требований к кандидатской — особенно по психологии — минимум новизны и практической пользы. Теория голая. Теория с переписанными своими словами известными положениями известных людей. И ссылок должно быть штук 200. Вот и диссертация готова. А будешь писать что-то принципиально революционное — никогда не защитишь. Будешь писать что-то эзотерическое (про пространство, эгрегоры, энергоинформатику, реинкарнацию) — тем более не защитишь. И популяризацию не стоит оправдывать; мол, диссертация для ученых, а книги для народа. Если многие кухарки не читают умных книг, не стоит опускаться до их уровня и писать подобные книги подобным языком.

Аргументационная база, как удалось выяснить, далека от научности, она хромает и не выдерживает критики. Книга спекулирует на непросвещенности читателя и на давно созданных изобретениях научной психологии. Рассмотренная работа С. Пеуновой не может стоять рядом (и уж тем более возвышаться) с фундаментальными книгами по практической психологии и у нее нет никакого объективного шанса конкурировать с ними. Кроме того, подобные «исследования» не обогащают психологическую науку, а скорее дискредитируют ее.

По ходу текста я был местами жесток и во многом категоричен. Это совершенно не значит, что я ставлю собственную категоричность (равно как и собственную позицию вообще) превыше всех возможных позиций. Я просто говорю свое мнение и впечатление, которое ни в коей мере не должно выступать истиной в последней инстанции. Как известно, абсолютной истины не существует, а есть лишь возможные точки отсчета, интерпретативные практики, и данная рецензия — всего лишь одна из них. И если книга «Все мы — только половинки» кому-то действительно помогла разобраться в личных проблемах и семейных неурядицах, пусть она и продолжает шествовать по миру, вызывая обвинения в свой адрес у таких, как я, и помогая тем, кто настроен именно на такую помощь.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] См.: Юревич А. В. Поп-психология // Вопросы психологии. 2007. № 1. С. 3–14.

[2] Пеунова С. М. Все мы только половинки. Серия: «Учебник жизненных истин». Книга 2. Изд. 3-е, испр. и доп. Самара : ИД С. Пеуновой, 2008. 272 с.

[3] На сей счет, правда, есть и другие мнения. Так, Ж. Бодрийяр предполагал, что настоящего патриархата не было. Была лишь уверенность мужчин в их главенстве над женщинами, а сами женщины, будучи хитрыми созданиями, позволяли мужчинам верить в свое превосходство. (См.: Бодрийяр Ж. Соблазн. М. : Ad Marginem 2000. 318 с.) Но с такой претенциозной точкой зрения трудно согласиться.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Бодрийяр Ж. Соблазн. М. : Ad Marginem 2000. 318 с.

Пеунова С. М. Все мы только половинки. Серия: «Учебник жизненных истин». Книга 2. Изд. 3-е, испр. и доп. Самара : ИД С. Пеуновой, 2008. 272 с.

Юревич А. В. Поп-психология // Вопросы психологии. 2007. № 1. С. 3–14.

BIBLIOGRAPHY (TRANSLITERATION)

Bodriiiar Zh. Soblazn. M. : Ad Marginem 2000. 318 s.

Peunova S. M. Vse my tol'ko polovinki. Seriia: «Uchebnik zhiznennykh istin». Kniga 2. Izd. 3-e, ispr. i dop. Samara : ID S. Peunovoi, 2008. 272 s.

Iurevich A. V. Pop-psikhologiia // Voprosy psikhologii. 2007. № 1. S. 3–14.

Ильин Алексей Николаевич — кандидат философских наук, старший преподаватель кафедры философии Омского государственного педагогического университета.

Ilyin Aleksei Nikolaevich, Candidate of Science (philosophy), senior lecturer of the Philosophy Department at Omsk State Pedagogical University.

E-mail: ilin1983@yandex.ru

Библиограф. описание: Ильин А. Н. Негативная интервенция в психологическую науку (на примере книги С. Пеуновой «Все мы — только половинки») [Электронный ресурс] // Информационно-гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2011. № 3 (май — июнь). URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2011/3/Ilyin_Negative_Intervention/ [архивировано в WebCite] (дата обращения: дд.мм.гггг).