Иванов А. Н. Русские писатели как константы шведской культуры
УДК 009
Ivanov A. N. Russian Writers as Constants of the Swedish Culture
Аннотация ♦ В статье на примере крупнейших русских писателей рассматривается значение иностранной литературы как ключа к раскрытию иных культур и ведению открытого диалога с ними.
Abstract ♦ The article considers the significance of foreign literature as a key to understanding of other cultures and having an open dialogue with them by the example of the most famous Russian writers.
Keywords: cultural dialogue, literature teaching, literary reflections.
Первые знакомства шведского читателя с русской литературой зафиксированы уже в начале XVIII века. В это время еще не существовало переводов конкретных произведений с русского на шведский, но с Россией и ее литературным миром (в частности с Дмитрием Ростовским, Стефаном Яворским, Феофаном Прокоповичем) можно было познакомиться через описательные произведения, такие как, например, «История путешествий в Россию, Сибирь и великую Татарию…» Филиппа Йухана Страленберга (1730)[1]. Проникновению русской литературы в Швецию активно способствовала Финляндия, присоединенная в 1809 г. к России. Другой посредницей между литературными мирами России и Швеции была Германия. В переводе с немецкого на шведский вышли, к примеру, повести Н. М. Карамзина[2] и роман Ф. В. Булгарина «Иван Выжигин»[3].
В 1838 году на шведском языке была выпущена книга под названием «Заметки о России, написанные во время краткого пребывания в Петербурге и поездки в Москву»[4]. Автор освещает древнерусскую литературу и культуру, упоминая Владимира Великого и сказочных богатырей Добрыню Никитича, Чурило Пленковича и др. Впоследствии упоминаются имена выдающегося русского поэта Ломоносова, Хераскова, Богдановича, Аблесимова, Фонвизина, Озерова, Крылова. Из писателей XIX века упоминаются Булгарин, Греч, Сенковский, Полевой, Грибоедов и Марлинский[5].
Произведения Лермонтова впервые стали доступны шведскому читателю в середине XIX века. В 1843 г. в Стокгольме вышел первый перевод «Измаил-Бея», а за ним в 1844 г. последовал «Герой нашего времени»[6]. Первым изданием Гоголя на шведском стала «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»[7] из сборника «Миргород» в 1850 г. По мнению критика Карла Веттергофа (1832–1887), Гоголь заложил основы русского реалистического романа. В «Ревизоре» и «Мертвых душах» писатель обнажил тщательно скрываемую сторону российской реальности, создав пример для своих последователей — Тургенева, Достоевского и Толстого[8]. Славист, писатель и переводчик Альфред Йенсен (1859–1921) утверждал, что Гоголь — первый реалист европейской литературы[9].
В современной Швеции А. С. Пушкин известен только самым начитанным из шведских читателей. Причину этому некоторые видят в чрезмерной «русскости» поэта. Другие считают, что проблемой стали сложности с переводом слога Пушкина на другие языки. Финляндия сыграла роль первооткрывателя творчества Пушкина в Европе, поскольку два первых перевода его творений на западноевропейские языки были сделаны финнами. «Кавказский пленник» был переведен на немецкий Александром Вульффертом, выходцем из Выборга с немецкими корнями[10]. На шведском языке поэма вышла в свет уже в 1825 году[11]. За ней последовал перевод «Капитанской дочки»[12] в 1841 году и тогда же в Упсале была защищена первая в мире докторская диссертация, посвященная творчеству Пушкина[13] под названием «Александр Пушкин, русский Байрон. Литературный портрет. Диссертация, с дозволения знаменитого философского факультета, подлежащая защите в Густавианской аудитории 8 декабря 1841 года магистром доцентом Карлом Юлиусом Ленстрёмом»[14].
Наличие непосредственной границы между Россией и Швецией через Финляндию значительно повлияло на уровень популярности русской литературы в Швеции. В отличие от прочих скандинавов, к концу XIX в Швеции были известны не только столпы литературного мира Толстой, Достоевский и Тургенев, но и менее прославленные на Западе Чернышевский, Гончаров и др.
Первым произведением Тургенева, переведенным на шведский с французского в 1867 году, стали «Три встречи»[15]. В следующем году, опять же в переводе с французского, были выпущены «Первая любовь», «Муму» и «Постоялый двор». В 1869 году вышел роман «Дым». Впоследствии произведения Тургенева продолжали печататься регулярно вплоть до 2006 года, когда вышло на сегодняшний день последнее, исправленное издание романа «Рудин»[16].
Во вступительном слове к «Запискам охотника» историк, искусствовед и литературовед, член Шведской академии Карл Руперт Нюблум[17] признал, что творчество Тургенева открывает новый этап в истории европейской литературы. Тургеневу удалось выйти с локального на межнациональный, общечеловеческий уровень искусства. У его стиля нет четких рамок, в своих книгах ему удалось отразить действительность с ее плюсами и минусами, уча читателей глубже познавать себя и окружающую действительность. «Dagens nyheter», одна из крупнейших шведских газет, настоятельно рекомендовала к чтению романы и повести Тургенева[18]. В 1886 году он стал наиболее широко обсуждаемым писателем в Швеции[19].
Книги Ф. М. Достоевского присутствуют на книжных полках в большинстве шведских домов, наряду с другими бессмертными классиками мировой литературы. Возможность самостоятельно ознакомиться с книгами писателя в Швеции появилась в 1881 году, когда на шведский впервые был переведен роман «Униженные и оскорбленные»[20]. Роман «Преступление и наказание» пользовался (и до сих пор пользуется) большим успехом как у читателей, так и у критиков. Крупные шведские литераторы Тур Хедберг, Виктория Бенедиктссон, Аксель Лундегорд высоко ценили Достоевского и способствовали популяризации его творчества. Описание к изданию книги о жизни и творчестве Достоевского шведского литературного критика Карла Эрика Лагерлёф звучит следующим образом: «Вокруг Достоевского всегда создавались сенсации, его личность и его произведения всегда удивляли и пробуждали самые различные реакции. Он бывший приговоренный к смерти, который пишет криминальные романы; реалист, описывающий социальные беды; набожный христианин, который позволяет своим героям нападки на Бога; глубокий психолог с потенциалом превосходящим Фрейда. И все равно он — один из наиболее читаемых классиков и его психологическая оригинальность, писательское искусство и нестареющие описания человека подвергаются постоянным дискуссиям»[21]. Финско-шведский философ Георг Хенрик фон Врикт видел в Достоевском человека, преодолевшего границы своего времени и своего народа: «Среди классиков русской литературы Достоевский наиболее близок современному человеку. [...] Для европейца XIX века романы Достоевского были описаниями неизвестного мира. Этот мир называли «русским». Достоевский наверняка безгранично русский, но нельзя ставить знака равенства между ним и русскостью. Для современного читателя должно быть очевидно, что Достоевский как минимум настолько же европеец. Как Кьеркегор и частично Ницше он жил — будучи рассматриваемым как европеец — далеко впереди своего времени: в частном мире идей, настроений и конфликтов, которые были чужды его современникам, но составляют духовную действительность сегодняшнего человека. Это человек двух мировых войн и идеологических конфликтов глобального масштаба, преследуемый страхом и доводимый до экстаза апокалипсическими видениями»[22].
Шведская писательница и педагог Эллен Кей (1849–1926) писала о Л. Н. Толстом, что его творчество переворачивает все представления о художественном творчестве[23]. По ее мнению, благодаря русской литературе в Швеции появился интерес к жизни России и происходящим в ней изменениям. В 1879 году на шведский вышел роман «Семейное счастье»[24], за ним в 1885 году вышли новелла «Катя» и «Анна Каренина». В 1886 году количество изданий возросло до восьми, а в 1887 до десяти. Шведскому читателю стали доступны как крупнейшие из творений автора, так и менее масштабные рассказы и новеллы.
Критики и читатели приняли Толстого с восхищением. Автор большинства переводов книг Толстого на шведский XIX — начала XX века Вальборг Хедберг охарактеризовала Толстого как блестящего психолога-реалиста. Отдельного восторга, по ее мнению, заслуживает детальность прорисовки человеческих характеров и масштабность изображения батальных сцен. Отраженную в творчестве Толстого противоречивость русского характера Хедберг объясняла российской болезнью роста[25]. С мнением переводчицы согласились и другие критики, признав «Войну и мир» одним из лучших романов, когда-либо издававшихся в Европе.
В комментарии к последнему переводу «Анны Карениной» (2007) профессор кафедры славянских языков Пер-Арне Будин (Per-Arne Bodin, (1949–) пишет: «Книга неисчерпаема и дискуссия о эпиграфе [здесь обсуждается смысл эпиграфа «Мне отмщение, и аз воздам»] только усиливает понимание того, что «Анна Каренина» Толстого является одним из величайших реалистических романов мировой литературы»[26]. Перевод романа был выполнен Уллой Русеен (Ulla Roseen, 1946–), одной из наиболее уважаемых переводчиц Швеции, которая в 2009 году за данный перевод удостоилась почетного приза Королевской академии наук (Vetenskapsakademien).
С творчеством Чехова шведский читатель впервые смог познакомиться в 1895 году. Дебютным произведением стал рассказ «Враги», выпущенный в сборнике «Русские новеллисты» вместе с рассказами Лермонтова, Л. Л. Толстого и Немировича-Данченко[27]. За этим изданием последовали другие (1896, 1897, 1899 гг.), коллекция шведских переводов Чехова пополнялась почти ежегодно вплоть до 2006 года[28]. Однако, признание шведской публики и статус равного Тургеневу и Достоевскому Чехов завоевал не сразу, а только к началу XX века. Профессор литературоведения Улла-Бритта Лагеррот (Ulla-Britta Lagerroth, 1927-) в статье о восприятии Чехова в шведском театре[29] пишет: «Чехов постоянно завораживает новые и новые поколения шведской театральной публики и, наряду со Стриндбергом и Шекспиром, его можно назвать классическим драматургом, бросившим наиболее серьезный вызов шведской сцене в XX веке». Она выделяет три периода восприятия Чехова в Швеции: первый с 1916 по 1923 гг., второй с начала сороковых годов до начала шестидесятых и третий с середины шестидесятых до времени написания статьи — конца восьмидесятых годов. Первыми произведениями Чехова, поставленными на шведской сцене, стали шуточные пьесы «Медведь» и «Предложение». Отзывы критики были в целом положительны, хотя юмор назывался несколько «странным в его фантастической сухости» для Западноевропейского вкуса.
В 1922 году актеры МХАТа во время европейского тура выступили в Стокгольме с постановкой «Дяди Вани» и «Трех сестер». Эти выступления сыграли огромную роль в вопросе влияния русского или советского театра на шведский театр XX века, а также качественно изменили уровень восприятия Чехова в Швеции. Впервые шведские театральные критики и публика прониклись уважением к поэтике чеховских пьес и раскрыли для себя значение его драматического искусства. На сцене был создан новый сценический мир и «Русская ментальность» была с удивительной точностью отображена актерами — мастерами школы Станиславского. «Те, кто не видел русских актеров на сцене, не знают, что такое театр», — писали критики[30].
В 1943 году режиссер «Нового театра» в Стокгольме Пер Аксель Браннер (Per Axel Branner, 1899–1975) поставил «Чайку», а в 1945 «Трех сестер». После премьеры «Чайки» публика стоя аплодировала Браннеру и актерам. Сценический успех был впоследствии повторен Браннером в 50-х, но уже на сцене Королевского драматического театра. Эти постановки заложили традицию «шведского Чехова» на последующие двадцать лет. Стоит отметить, что эра Ингмара Бергмана в Королевском драматическом театре в 1961 году также началась с постановки «Чайки». Сам он, кстати, считал эту постановку почти провальной.
В период с шестидесятых по восьмидесятые взгляд на Чехова изменился в соответствии с переменами в политическом и идеологическом климате. В 1967 году в Гетеборге Ральфом Лонгбакке (Ralf Långbacke) была поставлена пьеса «Дядя Ваня» с точки зрения марксистской и брехтианской традиции.
В 1983 году Гуннель Линдблум (Gunnel Lindblom, 1931–) начала постановку пьесы о Чехове под названием «Добро пожаловать новая жизнь» (Welcome new life). Целью постановки значилось создание образа Чехова как современного и зрящего в будущее, желающего рассказать людям своего времени, насколько ограниченно они используют свой потенциал в реальной жизни. Одновременно Линдблум работала над постановкой «Чайки». Критика с сомнением отнеслась к первой пьесе, но «Чайка» была принята с энтузиазмом и большинство считало ее гениальной.
«Очевидно одно», — пишет Лагеррот, — «Чехов будет пленять и провоцировать шведских режиссеров, актеров, зрителей и критиков по мере появления новых постановок, созданных с политически, идеологически, эстетически, театрально, психологически и экзистенциально инновативных точек зрения[31]». В рецензии на постановку «Дяди Вани» от 06.10.2008, опубликованной в одной из крупнейших шведских газет ”Dagens nyheter”, указано следующее: «Чехов опять с нами, вместе с Ибсеном. Он — классический автор года, которому театры не могут отказать, не смотря на то, что на дворе начало XXI века. Это потому что Чехов — драматург времени перемен, пьеса писалась на пороге нового века и была впервые представлена публике в 1900 году в Москве»[32]. Рецензент отмечает, что поднимаемая Чеховым проблематика и в наши дни не утратила своей актуальности. Помимо судеб героев в пьесе затрагивается вопрос об охране окружающей среды и лесов. «Некоторые из реплик о лесном хозяйстве могли бы быть написаны сегодня». Режиссер постановки Хильда Хеллвиг (Hilda Hellwig) утверждает, что пьеса способна изменить вашу жизнь и стимулировать к принятию ответственных решений. Летом 2009 года Шведское государственное радио (Sveriges radio P1) выпустило цикл программ под названием «Летняя новелла: 5хЧехов» (Sommarnovellen: 5xTjechov). В программах использовано 5 новелл в новых переводах Магнуса Йуханссона и Роберта Лейона (Magnus Johansson och Robert Leijon). В предисловии к изданию Стаффан Скотт (Staffan Skott, 1943–, писатель и переводчик, специализирующийся на русской и советской литературе), пишет: «Чехов в мире новелл то же, что Моцарт в мире музыки, ни одной неверной ноты или слова»[33].
Д. М. Шарыпкин в своем труде[34] отмечает, что литературные произведения крупных русских писателей оказали непосредственное влияние на своих современников в Швеции. Писатель и критик Густав аф Гейерстам (1858–1909) высоко ценил талант Тургенева и его подход к изображению простого народа. Гейерстам пользовался тургеневским методом в сборниках рассказов «Бедный люд» (Fattigt folk, 1884–1889) для описания своих героев, передачи атмосферы и зарисовок природы. Влияние Достоевского проявилось в повести «Неудачник» (En förolyckad) из сборника «Рассказы коронного фогда» (Kronofogdens berättelser, 1890). Ее герой, страдающий от одиночества и бессмысленности существования, убивает старушку, терзаясь после этого муками совести. Таким образом Гейерстам, по сути копируя сюжет Достоевского, обыгрывает тему преступления и наказания.
Многое позаимствовала у Тургенева и Толстого писательница Виктория Бенедиктссон (псевдоним Ernst Ahlgren, 1850–1888)[35]. Произведения Альгрен во многом посвящены описаниям природы и крестьянской жизни, картины которых писательница создавала, следуя художественному стилю Тургенева. Для Густава Фрёдинга (1860–1911), одного из величайших поэтов Швеции, чей стиль характеризуется широтой лексического спектра, открытостью в описании проблем в личной жизни, с алкоголем и противоположным полом, книги Толстого явились источником жизненной энергии и гуманизма. Фрёдингу была близка социальная направленность Толстого, четкость, правдивость и глубина отображения им персонажей[36].
Необходимо отметить, что русская литература положительно воспринималась далеко не всеми творцами шведской литературной арены. Поэты так называемого шведского Ренессанса — Вернер фон Хейденстам (1859–1940), Оскар Левертин (1862–1906), Ула Ханссон (1880–1925) не испытывали симпатии к русской реалистической литературе, ссылаясь на их чрезмерную грубость и пессимистичность.
Сельма Лагерлеф в речи по случаю присуждения ей Нобелевской премии назвала своими учителями «великих русских». По мнению исследователей, в романе «Сага о Йесте Берлинге» (1894) обнаруживаются мотивы произведений Гоголя и Тургенева[37]. Большим количеством сходных черт обладают эпизоды основания военного порта Карлскруны статуей короля Карла XI и пушкинским «Медным всадником»[38].
Заметный резонанс сумел создать Валерий Брюсов. Его стихотворение «Швеция», переведенное на шведский Альфредом Йенсеном, было опубликовано в газете «Stockholms dagblad» 11 ноября 1906 года. По словам критика Свена Сёдермана (Sven Söderman) «такого интимного восприятия шведского характера и шведской природы до сих пор не бывало в русской литературе и ему почти нет равных и в других иностранных литературах»[39].
Литература Советского времени также не осталась за пределами шведского тезауруса. Норвежский писатель и исследователь литературы Мартин Наг (Martin Gunnar Nag, 1927–) в своей книге о советской литературе 1917–1965 гг., переведенной на шведский в 1967 году, пишет, что именно в Скандинавии было создано несколько наиболее взвешенных и дельных трудов о литературе СССР. Естественное объяснение этому он видит в отстраненности скандинавских стран от идеологических войн. Заметную роль в исследовании советской литературы сыграли швед Нильс Оке Нильссон (Nils Åke Nilsson) и датчанин Эрик Хорсикаер (Erik Horsikaer)[40]. Особое место у Нага занимает Маяковский, в котором он видит прямого наследника традиций, заложенных в русской литературе Пушкиным, Лермонтовым, Тургеневым, Достоевским, Толстым и др.
Благодаря географической близости Швеции и России, а также продолжительной традиции культурных, экономических и политических контактов, русская литература никогда не воспринималась в Швеции как совершенно чужая. Наоборот, нередко Финляндия и Швеция выступали в роли первооткрывателей творчества русских писателей. Через них знание о русской литературе входило в тезаурус читателей Западной Европы (так, например, произошло знакомство европейской публики с работами А. С. Пушкина). В XIX веке дополнительным фактором, сближающим тезаурусы России и Швеции, была отдаленность от Франции и Англии, центров западноевропейской цивилизации. Принадлежность к периферии европейского культурного мира в этот период времени приводила к сходности поднимаемой в литературе проблематики и потому к большей степени взаимопонимания между Россией и Швецией. Характерно, что бурное развитие обеих литератур произошло примерно одновременно, во второй половине XIX века. Вплоть до начала 1880-х Россия была преимущественно принимающей стороной, однако, с появлением на литературном Олимпе Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова и других крупных русских писателей, направление движения идейных влияний изменилось на противоположное.
Впечатление, произведенное «великими русскими» на шведскую (как и мировую) литературу, закрепилось в ее тезаурусе навсегда. Первым крупным прорывом стали книги И. С. Тургенева, первая из которых вышла на шведском в 1867 году. Будучи одним из наиболее «прозападных» русских писателей XIX века он уже к середине 80-х гг. XIX века стал наиболее широко обсуждаемым писателем в Швеции. Количество переизданий его книг на протяжении XIX–XXI веков (их пик пришелся на 80-е гг. XIX века, но неизменно пополняется) свидетельствует о наличии неизменного интереса к Тургеневу как в дореволюционное, так и в советское, и в постсоветское время. Его творчество создало первую русскую литературную константу в шведском культурном тезаурусе.
Если апофеоз известности Тургенева в Швеции пришелся на конец XIX века, то имя Ф. М. Достоевского и его монументальных романов не теряет своей актуальности и хорошо известно любому современному шведу. «Преступление и наказание» для многих в Швеции является символом русской литературы, причем не только в высоко образованных кругах, но и в культуре в целом. Достоевский и его литературное наследие безусловно формируют одну из наиболее устойчивых констант русской литературы и культуры в Швеции.
Книги Л. Н. Толстого образовали в шведском тезаурусе не менее устойчивую константу. Произведения писателя вошли для шведов в категорию классики мировой литературы. Имена Достоевского и Толстого, а также их основных произведений, нередко появляются в радио и телевизионном эфире, осваиваясь таким образом в тезаурусах носителей шведской культуры.
Творчество А. П. Чехова прочно закрепилось в тезаурусе шведского культурного мира и высоко ценится как профессиональными критиками, так и многочисленной публикой. Его наследие ставится в один ряд с признанными константами шведского литературного мира как Шекспир, Стриндберг, Ибсен, Достоевский и Тургенев. Можно констатировать, что сочинениям Чехова удалось значительно повлиять на развитие шведского театра в целом. Его работы («Смерть чиновника»), наравне с «Преступлением и наказанием» Достоевского входят в список литературы, рекомендованной для прочтения в старшем звене шведской общеобразовательной школы (гимназии)[41].
Подводя итог, можно утверждать, что на уровне литературных взаимоотражений между Россией и Швецией фиксируется активный диалог через значительное количество общих литературных констант. Центральные константы русского литературного мира Пушкин, Лермонтов, Тургенев и в первую очередь Достоевский, Толстой и Чехов сумели проникнуть в центр литературного тезауруса шведской культуры и «освоиться» в нем. Об этом свидетельствуют многочисленные переиздания их произведений, театральные постановки по мотивам их творчества на крупнейших сценах страны, посвященные им публикации в различных средствах массовой информации.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Historie der Reisen in Russland, Sibirien und den Grossen Tartarey..., verrichtet unde versammelt von Philip Johan Strahlenberg, königl. Schwedischen Obristleutenant. Stockholm: Leipzig, 1730.
[2] Berättelser af N. Karamsin. Ryskt original. Öfversättning af L. Brentius. Göteborg : tryckte hos Sam. Norberg, 1806.
[3] Iwan Wuishigin eller lifvet och sederna i Ryssland / Th. Bulgarin ; öfversättning från tyskan. Stockholm : Hjerta, 1830–1831.
[4] Bahr J. F. Anteckningar om Ryssland, under ett vistande i Petersburg och en utflygt till Moskwa. Stockholm : L. J. Hjerta, 1838.
[5] Шарыпкин Д. М. Русская литература в скандинавских странах. Л. : Наука, 1975. C. 96.
[6] Vår tids hjelte / M. Lermontov ; öfversatt af O. M[eurmann]. Helsingfors, 1844.
[14] Lénström C. J. Alexander Puschkin, Rysslands Byron : ett skaldeporträtt hvars första Del med Vidtberömda Fils. Facult. Tillstånd. Upsala : Leffler och Sebell, 1841.
[15] Turgenev I. Trenne möten : ett jagt- och reseminne / Öfvers. från franskan Carl J. Backman. Stockholm : Haeggström, 1867.
[23] Key E. Några ord om de ryske diktarnes qvinnotyper // Dagny. 1(1886): 4. S. 101–106.
[24] Tolstoy L. N. Äktenskaplig lycka. Helsingfors, 1879.
[25] Hedberg W. Några ord till inledning // Mörkrets makt: skådespel i fem akter /Lev Tolstoj ; öfvers. Walborg Hedberg. Stockholm,1889. S. 3–4.
[26] Tolstojs motto förblir en gåta // Svenska dagbladet. 10 VI 2008.
[27] Ryska novellister. Saml. 1, Fatalisten / Lermontow. Fiender / Tschekow. Förförelsen / Tolstoy, d.y. Mahmuds småttingar. Den öfvergivfna grufvan / Nemirowitsch-Dantschenko. Stockholm : Beijer, 1895.
[28] По данным Шведской Национальной Библиотеки ().
[29] См.: Lagerroth U.-B. The reception of Čechov in Swedish Theatre // The Slavic world and Scandinavia. Cultural relations. Århus : Aarhus university press, 1988. S. 113–122.
Dostojevskij : liv och dikt (Inbunden) av Karl-Erik Lagerlöf [Электронный ресурс] // Adibris.com. URL: [архивировано в ] (дата обращения: 5.02.2010).
Edström, Vivi. Livets stigar: tiden, handlingen och livskänslan i Gösta Berlings saga. Stockholm : Sv. bokförl. (Norstedt), 1960.
Fäder och söner // Dagens Nyheter. 8 XI 1876.
Fröding G. Samlade skrifter. D. 9, Prosa, 1. Stockholm : Bonnier, 1921.
Hedberg W. Några ord till inledning // Mörkrets makt: skådespel i fem akter / Lev Tolstoj ; öfvers. Walborg Hedberg. Stockholm,1889. S. 3–4.
Historie der Reisen in Russland, Sibirien und den Grossen Tartarey..., verrichtet unde versammelt von Philip Johan Strahlenberg, königl. Schwedischen Obristleutenant. Stockholm : Leipzig, 1730.
Ingrid af Schultén. Ernst Ahlgren: en litterär studie. Helsingfors : Söderström, 1925.
Iwan Wuishigin eller lifvet och sederna i Ryssland / Th. Bulgarin ; öfversättning från tyskan. Stockholm : Hjerta, 1830–1831.
Jensen A. Förord // Gogol N. Ryska bilder. Två noveller. Stockholm, 1883. S. 1–7.
Key E. Några ord om de ryske diktarnes qvinnotyper // Dagny. 1886. Vol. 1. No. 4. S. 101–106.
Lagerroth U.-B. The reception of Čechov in Swedish Theatre // The Slavic world and Scandinavia. Cultural relations. Århus : Aarhus university press, 1988. S. 113–122.
Lénström C. J. Alexander Puschkin, Rysslands Byron : ett skaldeporträtt hvars första Del med Vidtberömda Fils. Facult. Tillstånd. Upsala : Leffler och Sebell, 1841.
Minne af Kaukasien / A. Puškin ; öfvers. ifrån ryskan Fredrik A. von Platen. Åbo, 1825.
Nag M. Sovjetlitteraturen 1917–1965. Stockholm : Wahlström & Widstrand, 1967.
Nilsson N. Å. Poeter, profeter och tidsvittnen. Kåserier från Pusjkin till Pasternak. Stockholm : Tidens förlag, 1989. S. 11–12.
Nilsson N. Å. Sverigebilden i rysk litteratur // Att vara svensk. Stockholm : Almqvist & Wiksell International, 1984.
Puschkin A. Kaptenens dotter / Öfvers. från ryskan af Otto A.D. Meurman. Stockholm, 1841.
Ryska novellister. Saml. 1, Fatalisten / Lermontow. Fiender / Tschekow. Förförelsen / Tolstoy, d.y. Mahmuds småttingar. Den öfvergivfna grufvan / Nemirowitsch-Dantschenko. Stockholm : Beijer, 1895.
Sommarnovellen: 5 x Tjechov [Электронный ресурс] // Sveriges Radio. URL: (дата обращения: 5.02.2010).
Terras V. Two bronze Monarchs // Scandinavian studies. Vol. 33. 1961. No. 3. P. 150–154.
Tjechov kan förändra ditt liv // Dagens Nyheter. 10 VI 2008.
Tolstojs motto förblir en gåta // Svenska dagbladet. 10 VI 2008.
Tolstoy L. N. Äktenskaplig lycka. Helsingfors, 1879.
Turgenev I. Trenne möten : ett jagt- och reseminne / Öfvers. från franskan Carl J. Backman. Stockholm : Haeggström, 1867.
Turgenev I. Ur en jägares dagbok : andra samlingen / Öfversättning af H.H [Hugo Hamilton].
Turgenjev I. Rudin. Stockholm : Ruin, 2006.
Vår tids hjelte / M. Lermontov ; öfversatt af O. M[eurmann]. Helsingfors, 1844.
Wetterhoff K. Sederoman i Ryssland // Finsk tidskrift. 1881. T. XIX.
Иванов Александр Николаевич — преподаватель русского и шведского языков (Стокгольм, Швеция), соискатель кафедры философии, культурологии и политологии Московского гуманитарного университета.
Ivanov Alexander Nikolaevich, Teacher in the Russian and Swedish languages (Stockholm, Sweden), Applicant, Department of Philosophy, Culturology and Politology, Moscow University for the Humanities.
