Фурсов А. И. Теоретико-методологические проблемы развития системы исторического коммунизма

Статья написана при поддержке гранта РГНФ № 09-03-00826а/P.

УДК 1:3

Fursov A. I. Development of the System of Historical Communism: Theoretical and Methodological Problems

Аннотация ◊ Анализируются базовые противоречия советского коммунизма как социальной системы, рассматривается их взаимодействие, реализация которого привела к крушению СССР.

Ключевые слова: коммунизм, отчуждение, социальные и духовные факторы производства, номенклатура.

Abstract ◊ The article analyzes basic contradictions of the Soviet communism as a social system; special attention is paid onto their interplay which led to disintegration of the USSR.

Keywords: communism, alienation, social and spiritual factors of production, nomenklatura.

I

Мы живём в процессе разложения исторического коммунизма (далее ИК), т. е. такого строя, который существовал в реальной истории, а не на страницах работ научных коммунистов в СССР и западных советологов, проедания того, что было создано в рамках этой системы, полного развёртывания её противоречий. Понять нынешнюю ситуацию — следствие разложения некой структуры в результате выработанности, полного развёртывания её основных противоречий — без хотя бы краткого теоретического анализа этих противоречий невозможно.

Вопрос о социальной природе ИК основательно запутан. Отчасти это происходит стихийно — из-за низкой теоретической культуры исследователей, отчасти есть результат сознательных действий, направленных на сокрытие источников власти и богатства постсоветских групп. По сути ни одна из наиболее распространённых теорий ИК — тоталитаризм, возрождение докапиталистического способа производства, «новый класс», этакратия, партократия, идеократия и т. д. — не только не объясняет советский коммунизм как систему, но даже неспособна адекватно описать её (в изображении статики советского коммунизма важные результаты получил А.А. Зиновьев, но это исключение). Такое «отсутствие результата» неудивительно. Ни в одной из концептуальных схем ИК не поставлен главный вопрос: какие факторы производства присваиваются в ИК господствующими группами, что и определяет, во-первых, эти группы как системообразующий элемент; во-вторых, саму систему. Ведь именно природа присваиваемого объекта определяет природу присваивающего субъекта (капитал — капиталиста, земля — феодала, тело раба — рабовладельца) и творимую им систему (соответственно капиталистическую, феодальную и рабовладельческую).

Итак, что присваивала номенклатура, т. е. собственником каких факторов производства выступала? Вещественные факторы производства (землю, фабрики, заводы) она вообще не присваивала и в этом плане не была собственником, а точнее, была несобственником, как и все остальное население. Тем более, что исходно большевики пришли к власти на основе (и под лозунгами) отрицания частной собственности помещиков (т. е. на землю) и капиталистов (т. е. на капитал как овеществленный труд). Что ещё можно присваивать, если не землю и капитал? Этот вопрос ставил в тупик практически всех исследователей ИК.

Кто-то из советских китаистов в 1970-е годы попытался выйти из трудного положения (естественно, на примере китайской формы ИК), констатировав: ганьбу (китайская комноменклатура) не является собственником средств производства, как не является им и народ; ганьбу стоят между народом и средствами производства. Что значит «стоять между народом и средствами производства»? Для этого тоже нужно присвоить какие-то факторы производства. Какие? С вульгарно-материалистических позиций, реифицирующих любую реальность, ответить на этот вопрос невозможно. Однако помимо вещества («материи») есть энергия и информация, то бишь не только «вещественные» («материальные»), но также социальные и духовные факторы производства, которые вполне можно присваивать, хотя и не так как вещественные.

Но что значит социальные и духовные факторы производства? Социальные факторы производства суть такие, которые наполняют и определяют содержание социальных действий человека в процессе производства и вне его (труд и досуг) и проявляются прежде всего в возможности и способности людей создавать и развивать различные формы социальной организации. Отношения по поводу социальных факторов производства — это отношения по поводу социальных же процессов, опосредующих отношение человека к веществу и информации.

Если именно социальные факторы отчуждаются в качестве главных, то это означает, что именно они суть системообразующий объект отчуждения, а следовательно, системы производства в целом. Присвоить социальные факторы производства значит лишить группы индивидов возможности по своей воле и в своих непосредственных интересах создавать коллективные формы (организации), устанавливать социальные отношения и т. п., короче, распоряжаться своей способностью («социальной силой») выступать в качестве субъекта. Речь, таким образом, идет о контроле над сферой «субъект–субъект», о ее отчуждении.

Духовные факторы производства суть идеи (представления, верования), образы, символы, ценности, посредством которых человек соотносит себя с материальным и социальным миром (т. е. с веществом и энергией). Духовные факторы производства — это то, во что верят люди, ценности, которыми они руководствуются в социальном поведении и материальном производстве и, самое главное, цели и смыслы, определяющие их поведение. Т. е. мы имеем здесь сферу целе- и смыслополагания. Контроль над этой сферой, ее отчуждение означает лишение групп и индивидов возможности самостоятельно определять ценности и цели своего существования. Отчуждение в некоем социуме двуединой сферы «субъект — субъект» — «субъект — дух» в качестве главной (а следовательно — системообразующей производственной) означает, что антагонистические отношения производства (распределение факторов производства) складываются в данном социуме по поводу человеческой способности (силы) формировать коллективы, цели и ценности, а не по поводу вещественных факторов производства (отношения «субъект — предмет»).

Материализм, а точнее вульгарный материализм, отождествляющий производство вообще с материально-предметным, вещественным производством, редуцирующий совокупный общественный процесс к процессу вещественного производства не позволяет не только понять это, но и поставить вопрос о социальных и духовных процессах как факторах производства, а об отношениях по их поводу — как о производственных отношениях. Поэтому и получается, что историческую специфику социальной системы, возникшей и построенной на отрицании (частной) собственности на вещественные факторы производства, часто ищут в таких сферах как государство, политика, культура, идеология и т. п., в контроле над этими последними (т. е. выражаясь марксистским языком — над надстройкой). Эти поиски, ведущие к заключениям о господстве политики, идеологии и т. п. в советском (коммунистическом) обществе над экономикой, основанные на вульгарно-материалистической, вещественно-редукционистской трактовке производства, объявляются преодолением материализма и марксизма! На самом деле, ни о политике, ни о государстве, ни об идеологии здесь речи быть не может, поскольку все это непроизводственные процессы и структуры. Мы же говорим именно о производстве, только нематериальном. Но это — теория, а как на практике происходит отчуждение социальных и духовных факторов? Для ответа на этот вопрос надо обратиться к Уставу КПСС и Конституции СССР — прав А.А. Зиновьев, «самые глубокие тайны общественной жизни лежат на поверхности».

 В соответствии с Уставом КПСС (в различных его редакциях), партия выступает как ядро (т. е. организующий и направляющий центр) всех без исключения общественных (будь то «государственные» или «хозяйственные») организаций. Все общественные организации (за исключением РКП(б) — ВКП(б) — КПСС) существуют в разрешительном порядке (т. е. их разрешило «государство») — за исключением КПСС. А поскольку она — ядро «государственной» организации, то именно она разрешает все остальное, при условии признания ее этими организациями «высшей формой общественно-политической организации… советского общества», т. е. сверхорганизацией, единственной организацией высшего уровня, которой подконтрольно все, прежде всего — процесс создания и функционирования других коллективных форм.

Это и есть отчуждение социальных факторов производства.

Но это, естественно, не все. Поскольку официальной социальной целью построения развития объявлялось построение коммунизма под руководством КПСС и на основе марксизма-ленинизма, то обязательное принятие (официальное, т. е. социально-демонстрируемое, фиксированное и санкционируемое) населением последнего в качестве комплекса идей и ценностей, необходимого, обязательного для функционирования в качестве элементов данной системы означает не что иное как отчуждение духовных факторов производства. Само наличие суперорганизации, сверхколлектива становится процессом, целью и средством (гарантией) отчуждения духовного комплекса, т. е. общества в целом.

Поскольку организации этой власти составляют ядро всех общественных организаций, а сама она — ядро общества, то ясно, что воспроизводство и расширение этой власти как особый вид производства есть raison d'être, цель и принцип существования данной системы. И это естественно — системообразующие факторы производства определяют субъекта присвоения, а цель любой социальной системы — воспроизводство и/или экспансия в интересах системообразующего присваивающего субъекта. Процесс этого воспроизводства порождает противоречия, которые суть двигатель, мотор данной системы, история последней есть развёртывание этих противоречий; исчерпание, затухание этого процесса или (что бывает намного реже) их обострение сверх меры ведёт к гибели системы. В чём заключаются главные противоречия системы, основанной на отчуждении социальных и духовных факторов производства, системы ИК — мы, естественно, будем говорить о главных, базовых противоречиях.

Секреты новых хозяев РФ коренятся в позднекоммунистическом прошлом; не случайно тематика комстроя, особенно его последней стадии стала в 1990-е годы не то чтобы табу, но крайне непопулярной темой исследования. Коммунизм заярлычили как тоталитаризм (это брежневско-горбачёвский коммунизм — тоталитаризм?!), а борьбу против него провозгласили «борьбой за демократию» — и следствие окончено, забудьте. Мы — не забудем. Наше следствие — научное расследование внутренних и внешних факторов развития русского мира в постсоветскую эпоху не может обойтись без хотя бы краткого анализа ИК.

II

Первое базовое противоречие ИК заключается в следующем. Присвоение социальных и духовных факторов производства может носить только коллективный характер — лишение населения права создавать первичные коллективные формы автоматически предполагает наличие первичной («первосортной», «высшего типа») коллективной формы, признание которой в качестве таковой обусловливает возможность создания любых других (вторичных) форм. Ясно, что воспроизводство (усиление, расширение коллективной формы «высшего типа», матрицы) есть необходимое условие функционирования системы, основанной на отчуждении невещественных факторов производства. Ясно также, что организации отчуждения социальных и духовных факторов производства — главные в обществе ИК, они воплощают коллективное бытие, целостные аспекты и сферу целеполагания господствующих групп — и общества в целом.

В то время как присвоение этих последних в ИК носит коллективный характер, присвоение вещественных факторов, экономического продукта носит индивидуальный характер. Объём этого присвоения-потребления зависит от ранга, занимаемого во властной (кратократической) иерархии. Иерархически-ранжированное потребление есть практическая форма снятия противоречия между коллективным характером присвоения социальных и духовных факторов производства и индивидуальным — вещественных. Подчеркну, что единственный способ присвоения господствующими группами вещественных факторов производства, экономического продукта в обществах ИК есть потребление. Поэтому здесь «материализация» («экономизация», «либерализация») господствующих групп может развиваться исключительно по потребленческой линии (а, например, не по линии производства). Организации, регулирующие распределение экономического продукта в соответствии с рангом воплощают частичные аспекты бытия господствующих групп и объективно занимают подчинённое и второстепенное положение в системе (хотя в реальности значение этих организаций по мере развития ИК постоянно росло).

В обществе, построенном не просто без частной собственности на вещественные факторы производства, но на отрицании такой собственности, иерархически ранжированное потребление, его объём и качество выступает в качестве единственно значимого «материального» показателя социального положения. А поскольку увеличение индивидуально-семейного благосостояния номенклатурщика-кратократа было возможно только по линии и в сфере потребления, то добиться его легальным образом можно было только в рамках иерархического коллектива присваивателей общественной воли. Отсюда — стремление к усилению и расширению этого коллектива.

В то же время, каждый человек есть человек, и каждый отдельный кратократ с чадами и домочадцами хотел потреблять больше, чем положено по рангу. Рано или поздно это приводило к противоречию между этим стремлением и наличным рангом. Поскольку количество и качество индивидуального потребления были показателем места в иерархии, а следовательно её внешним проявлением, любые потребленческие, «экономические» нарушения рассматривались как бóльшая или меньшая угроза «внеэкономической» иерархии в целом, пресекались и наказывались.

Чем сильнее был центроверх («государство»), воплощавший коллективное целостное внеэкономическое бытие кратократии, тем меньше возможностей было у отдельного кратократа безнаказанно нарушать правила иерархически-ранжированного потребления и таким образом подрывать систему (во-первых, избыточное потребление нарушало внутреннюю иерархию; во-вторых, «нескромная власть» — объект для компрометации в глазах населения, а следовательно источник социальной угрозы). После смерти Сталина, когда в 1953-1956 гг. номенклатура добилась гарантий своего физического существования, а общий контроль стал слабее, номенклатура стала выходить за рамки иерархически приписанного потребления, обменивая «кусочки» власти (связи, протекция и т. п.) на дополнительный и неположенный по рангу объём материального потребления (иногда это ошибочно называют коррупцией). Постепенно это нарушение стало превращаться в норму, чему в немалой степени способствовало развитие теневой экономики (тут же возникла обратная связь).

Зафиксировав в ИК системное, базовое противоречие между внеэкономическим коллективным характером присвоения невещественных факторов производства, с одной стороны, и индивидуальным присвоением вещественных факторов, экономического продукта, мы с необходимостью должны сделать вывод о противоречии между слоями-персонификаторами этого противоречия. Соответственно элементам, «краям» противоречия в номенклатуре сформировались тенденции (и воплощающие их группы): к развитию преимущественно коллективистско-внеэкономических и централизованных форм и аспектов (часто это ошибочно именуют «неосталинизмом», идеологизацией и т. п.), с одной стороны, и к развитию преимущественно индивидуально-потребленческих «консумптизаторских» (consumption — потребление), норм и аспектов, связанных с ослаблением внутрииерархического централизованного контроля, — с другой (персонификаторов этой тенденции именовали «партийными либералами», «сторонниками экономических методов» и т. п.).

Ясно, что эта вторая тенденция, как правило, предполагала более тесные контакты с Западом, большую открытость Западу (преимущественно потоку импортных вещей плюс загранкомандировки и т. п.), менее антизападный курс в «идеологии» (риторике) и внешней политике со всеми вытекающими последствиями.

Вся история господствующих групп ИК есть история усиления потребленческо-экономического аспекта ее бытия, связанных с ним групп, внутренней и внешней политики.

Если учесть, что, во-первых, население имело гарантированный системой минимум, на который в рамках данной системы верхи не могли покушаться как по соображениям «идеологии» и легитимности, так и из-за отсутствия адекватных легальных механизмов увеличения изъятия создаваемого населением продукта, во-вторых, в провозглашенной XXI съездом КПСС (1959 г.) программе КПСС в качестве главной задачи партии ставилось удовлетворение растущих материальных потребностей советского народа, то становится ясно: логика развертывания первого базового противоречия ИК рано или поздно должна была свести номенклатуру и население, по крайней мере, его средние слои в схватке за ресурсы.

Результатом схватки за ресурсы должно было бы стать либо возникновение принципиально новой системы или возникновение более демократической, эгалитарной («спартанской») версии (структуры) ИК за счет перераспределения общественного продукта в ущерб номенклатуре и ее слоям-прилипалам, либо перераспределение в ущерб населению на основе (и только на такой основе) слома ИК с превращением пусть ублюдочного, но «демократического богатства» в ублюдочное «олигархическое» (в виду имеется богатство материально-предметное). Именно второй вариант решения первого базового противоречия реализовался благодаря перестройке, и в немалой степени этому прямо и косвенно способствовало второе базовое противоречие ИК и необходимость его решения.

III

Второе базовое противоречие ИК обусловлено спецификой коммунистической власти. Последняя не является ни политической, ни экономической, ни идеологической, ни суммой подобного рода властей. Она — социально недифференцированная, однородная (гомогенная) социальная власть. Развиваться путём дифференциации она не может. Её тип развития — сегментация, как у одноклеточных. При подобного рода сегментации-дроблении каждая «молекула» власти обладает полным набором её качеств, только в миниатюре.

При прочих равных условиях в ситуации однокачественности различных ячеек в силу вступает логика количества, средних чисел, и в результате реальная власть имеет тенденцию к перемещению на средние уровни системы (ведомства, обкомы). Единственное средство сохранения социально гомогенной и подверженной сегментации власти наверху и в центре — сила центроверха, наличие репрессивного аппарата, который, однако, эффективен только в условиях относительно простой социальной организации. Достижение последней определённого уровня сложности, во-первых, делает такой репрессивный аппарат менее эффективным; во-вторых, объективно начинает смещать власть в сторону среднего (обкомовско-ведомственного) уровня. Этому способствует и превращение номенклатуры в слой для себя, первый шаг на этом пути — фиксация гарантий физической безопасности для себя как представителей определённой группы, противостоящей остальному населению.

Таким образом, в ИК встроено ещё одно противоречие — между центроверхом как представителем коллективного, общего, совокупно-долгосрочного внеэкономического интереса номенклатуры внутри и вне страны, с одной стороны, и обкомами и ведомствами как конкретной формой реализации конкретных экономических кратко- и среднесрочных интересов различных отдельных (отраслевых и региональных) групп номенклатуры.

Следует напомнить, что хотя и сведённый к своей логико-теоретической модели ИК есть отрицание не только частной собственности и классовости, но и государственности, исторически он возникает как процесс и результат захвата государственной власти, и это по инерции сохраняет некоторые формальные аспекты государственности властных структур ИК, содержание которых, однако, меняется. Этим содержанием становится властный социально-однородный центроверх как средство-гарант, во-первых, отчуждения господствующими группами социальных и духовных факторов производства и распределения вещественных факторов внутри страны; во-вторых, защиты и продвижения интересов господствующих групп ИК на международной арене (как «государства СССР»). Центроверх, таким обрахом, воплощал целостно-внеэкономические, силовые, функции ИК («лицо» — ЦК КПСС, армия, безопасность, ВПК в целом и т. п.) внутри и вне ИК, объективно ограничивая власть и функции «частично-экономических» структур и слоёв. Повторю: это ограничение могло быть эффективным при сильном цертроверхе и в условиях жёсткого противостояния с Западом; ослабление этого противостояния при прочих равных объективно, хотя и косвенно, ослабляло контроль и хватку центроверха.

Соответственно второму базовому противоречию формируются две тенденции и, соответственно, персонифицирующие их группы: центр и «центростремительные» силовые ведомства плюс ВПК, с одной стороны, и совокупность регионально-ведомственных групп, с другой. До тех пор, пока центроверх силён внутри и, что очень важно, вне страны, это противоречие не имеет реального решения, поскольку последнее, доведённое до логического конца, может означать только одно: «демонтаж» СССР как великой державы, разрушение армии, КГБ и военно-промышленного комплекса.

 Ослабление центроверха автоматически означало усиление однородных ему во властном плане сегментов среднего уровня. Несколько упрощая реальность, можно сказать, что регионально-ведомственная сторона второго базового противоречия логически коррелирует с экономпотребительской стороной из первого противоречия, и точкой их соединения пересечения стал сырьевой (нефтегазовый) сектор советской экономики. Не демонизируя роль этого сегмента, рост значения которого не причина, а следствие, отмечу: с узкоэкономической точки зрения последние 30-40 лет — это неуклонный марш сырьевиков и их модели интеграции в капсистему и ослабление ВПК. И хотя реальность намного сложнее — личные и клановые связи, интенциональный характер индивидуального поведения, борьба за власть и карьеру вносят свои существенные поправки, в целом логика развития системы, ее образующего элемента и массовых процессов берут свое и указанная корреляция имеет место быть и усиливает потенциал обеих тенденции развития номенклатуры — сегментарной и потребленческой.

IV

Третье базовое противоречие ИК — таковое между общефункциональным и конкретно-содержательным аспектами жизнедеятельности системы. В ИК ячейки (клетки, базовые единицы организации и т. д.) производства и власти совпадали. Уже в Уставе ВКП(б), принятом на XVIII съезде (1939 г.) этот принцип был зафиксирован чётко: «Партия является руководящим ядром всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных». По Уставу парторганизации осуществляли полный контроль над функционированием всех организаций страны, включая производственные. Не случайно принципом организации КПСС был производственно-территориальный, а не просто территориальный. Именно по этому принципу бил указ Ельцина № 14 (о департизации производственных коллективов — июль 1990 г.), согласно которому партийные организации должны были быть выведены за рамки производственных организаций и функционировать по территориальному принципу. А ещё раньше, в 1962 г., по этому принципу ударил Хрущёв своей реформой парторганов — разделением их на промышленные («городские») и сельскохозяйственные («деревенские»), не случайно эту реформу отменили в ноябре 1964 г. — сразу же после снятия Хрущёва, а вот до совнархозов, как менее важного, руки дошли только через год, в ноябре 1965 г.

Поскольку главная задача функционирования любой властно-производственной ячейки ИК, будь то завод или НИИ, колхоз или поликлиника — это прежде всего сохранение, воспроизводство и укрепление позиций господствующих групп («руководящей и направляющей роли КПСС»), т. е. данного типа властесоциальности, её общефункциональных характеристик, то её специализированное содержание, её конкретный содержательный, т. е. производственно-профессиональный аспект — при всей его материальной важности — отходит на второй план. С точки зрения системы, целей её развития первичны общефункциональные, содержательно неспециализированные аспекты её функционирования (социально однородная власть); конкретные (специализированно-содержательные) производственные аспекты вторичны. Их развитие определялось тем, в какой степени они не противоречат главной цели функционирования властно-производственной ячейки, т. е. интересам господствующих групп, которые (интересы) были завязаны на внеэкономические факторы производства и на общефункциональные аспекты функционирования всей социальной системы.

Противоречие между конкретными содержательными и общефункциональными аспектами деятельности системы в системе ИК разрешается в пользу последних. По достижении обществом определенного уровня (индустриально-аграрного) сложности это господство функционально-властных сторон системы над производственно-содержательными ведет к постепенному снижению качества содержательных аспектов деятельности системы. Это проявляется самым различным образом — в постепенном снижении темпов роста и качества продукции, уменьшении изобретений и — в ещё большей степени — нововведений, снижению профессионального уровня. По сути речь идёт о постепенной системной деградации, обусловленной третьим базовым противоречием ИК. Особенно необходимо отметить и подчеркнуть кадровый, управленческий аспект системной деградации.

В ходе эволюции системы ИК общефункциональный и конкретно-содержательный аспекты её жизнедеятельности не просто обособлялись друг от друга, но взаимоотчуждались. Как уже говорилось, содержательный, профессиональный аспект вытеснялся на второй план и нередко превращался в имитацию — наглядное свидетельство встроенной в систему тенденции к деградации профессионально-содержательной деятельности. Опять же сдерживающим эту тенденцию фактором была мощь центроверха, его ослабление способствовало ускорению системной деградации (плюс обратная связь).

Наиболее ярко тенденция, о которой идёт речь, проявлялась в отборе, подборе и расстановке кадров, где системная деградация приобретает субъектное измерение. Поскольку за исключением нескольких производственных секторов (да и то не полностью) карьера в обществе ИК строилась не по содержательно-деловой, а по функционально-властной (часто имитативной основе) линии, каждое новое поколение господствующих групп ИК при бóльших внешнем лоске и приемлемости физико-антропологического экстерьера было (в целом) менее профессиональным и компетентным, чем предыдущее, более безликим, серым, безответственным и карьеристским — «они приходят как тысяча масок без лиц» (К. Чапек).

В этом плане горбачёвское руководство — фантастический и в то же время закономерный апофеоз некомпетентности, бездарности (вопрос постсоветской верхушки, её исторического «качества» мы здесь не обсуждаем — это за пределами нашей нынешней темы). Ну а теперь посмотрим, как разворачивались три базовых противоречия ИК в конкретной истории (а разворачивались они синхронно, усиливая друг друга непосредственно и по принципу волнового резонанса), подводя систему ИК к крушению, СССР — к распаду, а Россию — к её нынешнему состоянию.

V

Базовые системные противоречия любого общества наиболее отчётливо выступают как противоречия его господствующих групп — их социальной природы, их внутренних отношений, их отношений с остальными слоями. История советского общества и советской номенклатуры и есть процесс развёртывания основных противоречий ИК — и наоборот.

С системной точки зрения в истории господствующих групп советского общества можно выделить четыре периода.

1917-1929 гг. — генезис системы, её возникновение; самой системы в этот момент ещё нет («Когда вещь начинается, её ещё нет», любил говорить Гегель).

1929-1945 гг. — первая, ранняя стадия. Целостно-внеэкономические аспекты бытия номенклатуры господствуют безраздельно. Центроверх полностью господствует как над номенклатурой в целом, так и над её региональными (области, края, республики) и ведомственными «отрядами». Репрессии снимают слой за слоем, создавая наверху турбулентный социальный поток, что не позволяет господствующим группам откристаллизоваться и ещё более усиливает власть и хватку центроверха.

Номенклатура в этот период существует прежде всего как слой в себе, при этом она не имеет не только стопроцентных социальных и экономических гарантий своего существования, но и физических — 1930-е годы продемонстрировали это со «стеклянной ясностью». В самой номенклатуре и вокруг неё идёт процесс социогенеза (в виде репрессий — вертикальная мобильность молодого, агрессивного, находящегося в состоянии холодной гражданской войны общества), борьбы за место под солнцем, что ещё более ослабляет её позиции по отношению к центроверху.

Мощь последнего и относительно несложный (аграрно-индустриальный) характер социума вкупе с такими факторами как молодость общества, социальный энтузиазм и задачи мобилизации не позволяют сколько-нибудь проявиться последствиям третьего базового противоречия — системной деградации. Напротив, на данной стадии совпадение ячеек производства и ячеек власти становится мощнейшим фактором экономического и научно-технического прогресса.

В 1939-1945 гг. номенклатура получает передышку в репрессиях. К тому же после XVIII съезда ВКП(б) повышаются зарплаты номенклатурным работникам, пунктиром фиксируется определённый уровень социального неравенства, прежде всего, естественно, в потреблении (см. изданную в 1939 г. «Книгу о здоровой и вкусной пище», адресатом которой были верхи; гайдаровскую книгу «Тимур и его команда», 1940 г.). За два предвоенных и четыре военных года (во время войны массовых репрессий в среде номенклатуры не было) номенклатура оформилась в монолитный (несмотря на явное противоречие и противостояние партаппарата и аппарата исполнительной власти, разрешившееся в пользу первого к середине 1950-х годов) партийно-хозяйственный блок.

После войны центроверх, Сталин столкнулись с повзрослевшей номенклатурой, первоочередной задачей которой стала борьба за обеспечение физических, социальных и экономических гарантий существования. Эта борьба стала средством развёртывания основных противоречий ИК. В то же время, чем больших гарантий добивалась номенклатура для себя (а кое-что перепадало и народу), чем больших успехов она добивалась в отношениях с центроверхом, приглушая его внеэкономический (а следовательно и целостный) потенциал, чем сложнее становилась система ИК, тем очевиднее становилась системная деградация, тем сильнее начинало работать третье базовое противоречие ИК не на систему, а против неё.

1945-1965 гг. — вторая стадия; время обретения номенклатурой в борьбе с центроверхом властной и социальной зрелости в качестве господствующей группы. В истории господствующих групп советского общества этот период наиболее противоречивый, наиболее нетождественный самому себе, крайне сложный по композиции. В этот период базовые противоречия ИК проявились со всей очевидностью, их хорошо изучать на материале именно этого периода (как раз поэтому впоследствии номенклатура и «шестидесятники» как «подручные партии» сделали всё, чтобы скрыть суть происходившего с помощью таких мифов как «борьба с культом личности», «оттепель», «волюнтаризм»).

В этот период номенклатура решила прежде всего задачу обеспечения своей физической безопасности как слоя. Устранив всех потенциальных конкурентов партаппарата, Хрущёв загнал себя в ловушку: он стал заложником этого монстра, и у него не было ни фигур, ни пространства для игры на противоречиях. Цугцванг. А не играть (т. е. не дестабилизировать ситуацию) — с учётом его психофизиологии и в ещё большей степени властно-идейной ориентации — Хрущёв не мог. И он нашёл нестандартный, в духе «lateralthinking» де Боно ход. Хрущёв действительно уже не мог опереться ни на что вне партаппарата, играя на противоречиях, как это делал Сталин — именно эта ситуация была ликвидирована самим Хрущёвым. И тогда, в 1962 г., он решил разделить партаппарат на два — промышленный (городской) и сельскохозяйственный (деревенский), на противоречиях между которыми можно было играть.

Этот «ход конём по голове» стал последней каплей, переполнившей чашу терпения номенклатуры в её стремлении к олигархизации и внеранговому потреблению («экономлиберализация» по-советски) и стоившей Хрущёву всех его постов. Помимо прочего, проводя реформу партаппарат, Хрущёв, во-первых, частично подменял производственный принцип территориальным (город — село), как это внешне ни противоречит только что сказанному и отчасти внедрял профессионально-отраслевой («содержательный») принцип во властно-производственную («функциональную») структуру. В результате заговора и октябрьского (дворцового) переворота 1964 г. Хрущёв был снят, а осенью 1965 г. были выкорчеваны последние результаты его реформ — ликвидированы совнархозы. Переходная эпоха закончилась.

Двадцатилетняя социальная война региональной и ведомственно-потребленческой, ориентированной на интеграцию в мировую капсистему номенклатуры против центроверха, против двух противников — Сталина и его могильщика — клеветника-«наследника» — окончилась её победой. В известном смысле в 1964-1965 гг. номенклатура не столько взяла верх над Хрущёвым, сколько одержала окончательную победу над Сталиным и его моделью ИК; поэтому-то Сталин перестал быть опасен и вновь появился на экранах, в прессе и т. д.

Сталин и Хрущёв воплощали рудиментарную «государственность» центра, осуществлявшего жестокий внеэкономический контроль над номенклатурой и подчинявшего её индивидуальное и узкогрупповое бытие — коллективному в широком смысле этого слова (объективно совпадавшему с интересами страны в целом); экономическое — внеэкономическому, кратко- и среднесрочное — долгосрочному. Этот центр(оверх) был адекватен, во-первых, аграрному и аграрно-индустриальному состоянию общества; во-вторых, доквазиклассовому, турбулентному состоянию номенклатуры; в-третьих, курсу на жёсткое системное противостояние капитализму («империализму»).

Показательно и символично, что поворот номенклатуры в экономпотребленческую и регионально-ведомственную сторону (ослабление центроверха) совпал с курсом на «мирное сосуществование государств с различным социально-экономическим строем», провозглашённым ХХ съездом КПСС, т. е. курсом на интеграцию СССР, и прежде всего его правящего слоя в мировую капсистему. Старт этого курса — какая ирония судьбы — совпал с началом бурного развития деятельности цеховиков и расхищения социалистической собственности.

1965-1991 гг.Третья и последняя фаза в истории советской номенклатуры, большая часть которой может быть названа брежневской. Брежневизм стал формой полного сущностного раскрытия базовых противоречий ИК. Причём если на ранней, сталинской стадии реально доминировал одни элементы противоречия, то на зрелой, брежневской, либо противоположные (обкомовско-ведомственный уровень по отношению к центроверху, эконом-потребленческая тенденция по отношению к внеэкономической), либо между элементами устанавливалось некое равновесие. Иными словами, в брежневизме и вообще на третьей стадии развития ИК акцентировались те элементы (оппозиции) первого и второго базового противоречий, которые на первой стадии по сути были безударными.

Номенклатура наконец решила проблему экономических и социальных гарантий своего квазиклассового, в качестве слоя для себя, существования. Средством решения стал застой — отсутствие или почти отсутствие ротации кадров; в номенклатурной среде при Брежневе горизонтальная мобильность стала доминировать над вертикальной. «Ответработники», разумеется, если они не совершали чего-то уж совсем из ряда вон выходящего, старились на своих должностях или на эквивалентно-горизонтальных им. 20-30 лет на одной должности — это было нормально. Неудивительно, что в 1981 г. средний возраст членов Политбюро ЦК КПСС составил 76 лет. Всё это было социальной гарантией им и их семьям. Ясно, что примат горизонтальной мобильности над вертикальной на всех (особенно от середины вверх) уровнях номенклатуры превращал её почти в закрытую группу — ещё одна характеристика квазикласса.

 Поскольку реальная власть постепенно смещалась на средний уровень, ведомственные и региональные (республиканские и областные) интересы начинали господствовать над общегосударственными (в широком смысле слова), кланово-групповые — над областными и ведомственными (при этом нередко внелегальные — над легальными). К концу 1970-х годов страна де факто начала распадаться на ведомственные зоны. Во властной паре «обком — ведомство» последнее и его подразделения в ряде регионов становились наиболее сильными элементами. В частности, это так для структур топливно-энергетического комплекса (ТЭК). Именно в 1970-е годы начали набирать силу сырьевые ведомственные монополии, сыгравшие зловещую роль в распаде СССР.

Избавившись в огромной степени от контроля центроверха, от его внеэкономической хватки номенклатура и её слои-прилипалы, слои-тени начали стремительно разбазаривать, проедать страну, её будущее. В огромной степени этому способствовало бесконтрольно нарастающее внеранговое («антииерархическое») потребление номенклатуры.

Последнее превращалось в норму. Этому способствовали сразу три взаимосвязанных фактора. Во-первых, ослабление центроверха, который, всё больше превращался в координатора-модератора отношений между различными уровневыми, региональными и отраслевыми фракциями (отрядами номенклатуры) — по крайней мере, с точки зрения внутреннего употребления центроверха. Именно во внешнем функционировании «государства СССР» в наибольшей степени сохранялись значение и роль всего того, что было связано с целостно-внеэкономическим «краем» первого базового противоречия и что поддерживалось главным образом великодержавным статусом и военной мощью СССР, которую необходимо было крепить в условиях Холодной войны.

Во-вторых, приток в 1970-е годы нефтедолларов, который позволил номенклатуре резко увеличить потребление западных товаров (последние, в свою очередь, стало дополнительным стимулом для развития сырьевой сферы, топливно-энергетического комплекса — ТЭК, с самого начала, обратим на это внимание, связанного с экономпотребленческим «сектором» жизнебытия номенклатуры).

В-третьих, развитие теневой экономики — 1970-е годы стали её подлинным триумфом, по разным оценкам до 40 млн. человек (т. е. 15% населения страны) были вовлечены в деятельность теневой экономики.

В 1970–1980-е годы со всей очевидностью проявилась и системная деградация — результат развёртывания третьего противоречия. Разумеется, было бы неверно все проблемы, трудности и кризисные явления этого периода связывать исключительно с развёртыванием третьего противоречия ИК. 1970-1980-е годы в большей или меньшей степени были периодом экономических трудностей для всего мира: на рубеже 1960-1970-х годов «повышательная волна» Кондратьевского цикла (А-Кондратьев), т. е. фаза подъёма мировой экономики сменилась «понижательной волной» (Б-Кондратьев), т. е. фаза (в целом) спада мировой экономики, и если в 1970-е годы СССР удалось избежать кризиса за счёт высоких цен на нефть, в 1980-е годы настал час расплаты. И всё же главные экономические проблемы ИК были связаны с накопившимся кумулятивным эффектом от развёртывания его базовых противоречий, в том числе третьего, ведущего к системной деградации.

С 1966 по 1985 гг. рост объёма производства в промышленности (по пятилеткам) снизился с 50% до 20%; объём производства в сельском хозяйстве — с 21% до 6%; рост производительности труда уменьшился с 39% до 16% — и это официальные цифры! На рубеже 1970-1980-х годов темпы вытеснения физического труда машинным составили 0,7% в год. В то время как прорыв к интенсивному макроэкономическому развитию на основе передовых наукоёмких секторов становился более призрачным, ИК, во-первых, стремительно шёл к исчерпанию экстенсивных факторов развития (так, на рубеже 1970-1980-х прирост трудоспособного населения снизился до 0,25% в год); во-вторых, экономически СССР всё ближе подходил к опасной черте превращения в сырьевой придаток Запада.

Разумеется, далеко не все сектора материального хозяйства были затронуты системной деградацией; более того, далеко не все сектора были затронуты ею в сколько-нибудь значительной степени. Речь идёт о тех подсистемах, которые были жизненно важны для обеспечения её общесистемного, целостно-внеэкономического развития — оборонная промышленность, космос, атомная энергетика и некоторые другие. Здесь система была вынуждена приглушать, а то и нарушать третье базовое противоречие в пользу содержательного (специализированно-производственного, профессионального) элемента. Как заметил А.А. Зиновьев, на плохом космолёте до Венеры не долетишь. И неисправной ракетой по Америке не шарахнешь, добавлю я. Поэтому в ряде важнейших подсистем, обеспечивающих прогресс в сфере безопасности ИК, системная деградация блокировалась. Впрочем, системная деградация постепенно проникала и сюда, прежде всего это сказывалось в качестве управленческих кадров.

Системная деградация в ряде секторов экономики сопровождалась целым рядом неблагоприятных социальных факторов. Параллельно нарастающей олигархизации власти и очевидными многим нарастающими социально-экономической поляризации и новому неравенству господствующие группы утрачивали легитимность в глазах значительной части населения, ширились «трофейные настроения» и апатия внизу как отражение цинизма и «коррупции» наверху и т. д. Все эти процессы протекали в стране, которая именно в брежневский период, в 1970-е годы стала урбанистической с формально-статистической точки зрения. Именно в брежневский период окончательно сформировалось то, что можно назвать советским средним классом.

В отличие от номенклатуры он не успел стать слоем для себя, однако само его оформление внесло новые черты в систему ИК: в латентном виде возникло противоречие между номенклатурой (или её наиболее экономизированной частью) и средним классом (по крайней мере, его наиболее активной, чаще всего связанной с передовыми научно-техническими секторами частью). С момента своего возникновения это противоречие сразу же было приглушено, поскольку развивалось в «годы жирных коров» — высоких нефтяных цен. Однако оно развивалось и, более того, создавались предпосылки, закладывался фундамент для его разрешения в пользу номенклатуры, если и когда оно из тайного станет явным; предпосылки эти складывались на уровнях, недоступных советскому среднему классу, — полукриминальном и криминальном внутри страны и на мировом вне её.

Любой послебрежневский руководитель оказывался перед серьёзным стратегическим — и весьма противоречивым — выбором. С одной стороны, он должен был постараться хотя бы частично вернуть центру власть, сместившуюся на средний уровень; с другой стороны, в духе дня, т. е. по логике отрицания и критики предшествующего периода, он должен был проводить реформы в «экономизаторском» направлении. Однако объективно такие реформы усиливали тесно связанный с экономпотребленческой тенденцией средний властный уровень, на который в брежневское время ушла власть и с которого её хотя бы частично надлежало вернуть. Первое и второе базовые противоречия ИК тесно связаны, переплетены друг с другом, их трудно разрешать-разрывать в противоположных направлениях.

Возвращение власти центру по логике ИК требовало усиления целостно-внеэкономических сторон системы, однако, во-первых, это автоматически работало против «экономизирующих», «маркетизирующих» систему реформ; во-вторых, именно это пытался неудачно делать Ю.В. Андропов и провалился.

«Демократия и гласность» как средство решения противоречия, возникшего в результате столкновения результатов развертывания базовых противоречий ИК, было, однако, опасной и обоюдоострой технологией власти. Используя ее, верхи («реформистская» их часть) впервые за всю историю существования своей системы для решения в свою пользу исхода борьбы подключили к властным процессам, привлекли к борьбе население, народ, оперлись на него, бросили его против своих оппонентов как против «консерваторов», «реакционеров», «ретроградов», «противников перестройки, демократии и гласности». Для этого нужно было не просто отвинтить гайки, но сверху поставить под сомнение целый ряд «идеологем» и принципов, обеспечивавших легитимность ИК, что и стало содержанием следующего этапа перестройки и в конечном счёте началом конца ИК и номенклатуры.

В то же время, подключение активной части населения, прежде всего среднего класса к разрешению противоречий ИК, к внутриноменклатурной борьбе, равно как и ряд последовавших в 1987-1988 гг. экономических мер, а затем — возникновение пусть ублюдочной, но всё же политической жизни, контролируемой сначала комноменклатурой, а затем — в нарастающей степени — силами внутри страны, поставившими на уничтожение ИК и присвоение его наиболее лакомых «компонентов», а также Западом — всё это объективно позволило выпустить пар, направить социальную борьбу (прежде всего среднего класса) в наименее опасное для номенклатуры русло, подменить демократическое движение, демократизацию либерализацией в интересах «экономизирующихся» сегментов номенклатуры.

Своими действиями 1987-1988 гг. горбачёвцы предотвратили реальную демократизацию общества и заложили фундамент для последующей победы номенклатуры посредством превращения в класс собственников (постсоветские хозяева должны всегда помнить эту «заслугу» Горбачёва и быть благодарны ему не меньше, чем благодарен Запад за развал СССР), однако именно в этот момент и благодаря этому процесс начал выходить из-под их контроля, поэтому-то А.А. Зиновьев и определил горбачёвцев как бездарных чиновников, пытающихся обмануть историю.

С этим совпало ещё одно событие, которое полностью сломало игру Горбачёва внутри страны и заставило в конечном счёте опираться на Запад, на их агентов влияния и на те группы в СССР, которые были заинтересованы (прежде в экономическом плане), если не в распаде СССР, то в максимальном ослаблении его военно-промышленной мощи.

VI

В 1986 г. под нажимом Рейгана (говорят, посоветовал ему это Аднан Хашоги) саудийцы обрушили цены на нефть — на 69%. Именно высокие цены на нефть обеспечивали после 1973 г., во-первых, высокий уровень потребления номенклатуры как статусной группы, как квазикласса — намного более высокий, чем тот, что могла обеспечить советская экономика, «система работ» (К. Маркс) ИК; во-вторых, в значительной степени средства для участия в навязанной Западом «гонке вооружений»; в-третьих, в значительной степени средства, позволявшие поддерживать определённый уровень жизни населения.

В создавшейся в 1987-1988 гг. результате падения цен на нефть ситуации у советской верхушки было два выхода — как дома, так и на мировой арене. Первый «домашний» выход — затянуть пояса и вернуться на уровень потребления в начало-середину 1960-х и на такой основе начать преодолевать трудности вместе с народом, т. е. выходить из сложного положения со страной в целом в качестве её лидеров, настоящей властной элиты, способной ограничить прежде всего себя. На пути такого выбора стояли цинизм, презрение к народу, к «винтикам», нежелание утрачивать привилегии и сокращать потребление, т. е. эгоизм такой социальной группы, которая только вчера вышла из грязи в князи и не научилась главному аристократическому труду и благу — самоограничению в более широких, чем таковые собственной утробы, интересах.

 Второй «домашний» выход — переложить бремя выхода из кризиса на население и за его счёт, «на его костях» не только сохранить, но и улучшить свои позиции. Это предполагало спасение номенклатуры и её групп-прилипал в одиночку, в отрыве от населения, в конфликте с ним, прежде всего с советским средним классом. Сохранение и тем более упрочение и увеличение власти, привилегий и благосостояния в новых условиях (уменьшение притока валюты извне, демократическая волна внутри страны) номенклатурой в качестве квазикласса, статусной группы было невозможно. Для осуществления этих целей она должна была превратиться в класс — на основе собственности.

Но собственность надо было приобрести, т. е. изъять у кого-то; точнее: изъять имущество, средства и превратить их в частную собственность. Источником подобного «первоначального накопления» могло быть только население страны и прежде всего средний класс, который номенклатуре для превращения в класс собственников на выходе из ИК предстояло экспроприировать так же как на входе номенклатура как «властный класс» экспроприировала крестьянство.

На пути такого выбора стояло очень многое. Во-первых, в СССР не было готовых форм экономической эксплуатации, т. е. коллективного присвоения экономического продукта; здесь присваивались внеэкономические факторы производства; экономический продукт присваивался: а) не как фактор, а как продукт производства; б) в виде непосредственного потребления. Во-вторых, в СССР не было легальных механизмов эксплуатации — система была построена как антиэксплуататорская. В-третьих, не было частной собственности — система строилась на основе отрицания частной собственности и связанных с ней классов. Гарантом этого тройного отсутствия, стоявшего на пути превращения номенклатуры в класс была сама система ИК, прежде всего — её несущие, хотя уже и не столь прочные, внеэкономические конструкции, связанные с мировым социалистическим лагерем, державностью и военной мощью СССР: КПСС, коммунистическая идеология, армия и ВПК, КГБ.

Первый, «международный» выход заключался в следующем. Поскольку выход СССР из кризиса предполагал сохранение или даже упрочение его мировых позиций как великой державы — иначе быть не могло, то данный вариант предполагал сохранение той ситуации, которая сложилась в начале 1980-х годов. Речь идёт об обострении, новом витке Холодной войны по инициативе Рейгана, а точнее корпоратократии (молодой и особо агрессивный слой мировой буржуазии, порождённый мировой войной 1939-1945 гг. и тесно связанный с транснациональными корпорациями), посадившей его в Белый Дом как первого своего президента).

У сплоченного, монолитного СССР были хорошие шансы на реализацию курса «холодная война — прохладный мир», особенно с учётом того, в каком тяжёлом экономическом положении оказались США к середине 1980-х годов благодаря рейганомике (напомню лишь крах Уолл-стрит 19 октября 1987 г., когда индекс Доу-Джонса за один день слетел на 508 пунктов, т. е. 23,4 % — абсолютный рекорд).

В 1980-е годы СССР и США в равной степени оказались под прессом возникающей глобализации — этого незаконнорожденного дитя глобальной Холодной войны. Вопрос был — кто дрогнет. Дрогнула советская верхушка.

Второй международный вариант предполагал, напротив, замирение с США путём «нового детанта», установления более тесных связей между определёнными сегментами советской и американской верхушек, серьёзных уступок со стороны СССР. На его пути стояли те же преграды, что и на пути второго «домашнего выбора».

Ясно, что первые и вторые варианты из «домашнего» и «международного» наборов кореллируют друг с другом: первый «домашний» предполагает первый «международный» и наоборот; то же — со вторыми. Значительная («перестроечная») часть номенклатуры это прекрасно поняла и в конце 1987 — первой половине 1988 г. сделала выбор в пользу собственническо-капитулянтского курса, который в конечном счёте означал отрыв от собственного народа, союз с Западом и уничтожение СССР.

Многие или даже большинство действий Горбачёва являются шараханьем из стороны в сторону, хаотичными, которые в конечном счёте привели к развалу экономики и системы. Однако важнейшие из этих действий, разваливая экономику, страну и создавая хаос (сначала управляемый, а затем не очень — точнее, им начали управлять не из Кремля), объективно решали в пользу номенклатуры как протокласса базовые противоречия ИК и устраняли те препятствия, которые стояли на пути её превращения в него. Речь идёт о законе об индивидуальной трудовой деятельности (принят 19 ноября 1986 г., вступил в силу 1 мая 1987 г.) и закон о государственном предприятии (принят 30 июня 1987 г., вступил в силу для всех предприятий с 1 января 1989 г.). Первый закон по сути легализовал уже существующую теневую экономику, резко расширил внелегально-экономическое пространство для развития новой и обеспечил средство отмывания капиталов. Иными словами, при отсутствии легальных средств и механизмов эксплуатации были обеспечены внелегальные. Второй закон, позволивший некоторым категориям предприятий самостоятельно выходить на рынок, решил другую задачу: в стране нет легальны экономических механизмом эксплуатации, но они есть за её пределами, мировой рынок — вот он. Однако в результате у номенклатуры с необходимостью возникал ещё один конкурент-подельник — иностранный капитал.

Два закона, о которых идёт речь, развалили советскую экономику и, следовательно, внесли огромный вклад в разрушение центроверха и СССР. Однако в то же время они на порядки усилили позиции номенклатуры в борьбе за превращение в класс, в объективном противостоянии с советским средним классом. Мало того, что у номенклатуры благодаря её легальным властным позициям внутри страны и так многие козыри были на руках. Теперь же она получала две социально-экономические площадки, которых не было у её оппонентов, — внелегальное экономическое внутри страны и легальное экономическое на мировом рынке. Мог ли советский средний класс и (или) другие социальные группы что-либо противопоставить этому, опереться на что-либо? Теоретически — да.

Этой единственной опорой мог быть только центроверх, «государство СССР», ЦК КПСС и силовые, как теперь говорят, структуры — армия и КГБ. Однако именно по центроверху и этим структурам, по антикапиталистической (т. е. коммунистической) идеологии были нанесены в 1988-1991 гг. мощнейшие удары. Причём к нанесению этих ударов, к активной борьбе против центроверха, против того, что могло хоть как-то защитить население от «светлого» посткоммунистического будущего 1990-х годов, номенклатура, умело манипулируя массовым сознанием и воздействуя на коллективное бессознательное, смогла привлечь широкие слои населения и прежде всего средний класс. Борьба эта называлась «демонтаж тоталитаризма». На самом деле это было уничтожение всех тех институтов и организаций, которые препятствовали превращению номенклатуры в класс и капитуляции перед Западом, по сути — на уничтожение центроверха, а вместе с ним — СССР.

Иными словами, ИК не рухнул автоматически под бременем своих противоречий. Его крушение было результатом сознательного разрешения этих противоречий в интересах значительной части господствующих групп ИК и выступивших в качестве их союзников местного криминалитета и иностранного капитала. Разрушение системы стало интересом и задачей её господствующих групп в борьбе со средним классом, поскольку только этот — катастрофический — вариант превращал значительный сегмент номенклатуры в класс собственников.

Научно-техническая модификация ИК не только не предоставляла им такого шанса, но ухудшала их положение и лишала многих привилегий, особенно внеранговых и внелегальных, поскольку на новой технической основе ставила их, с одной стороны, под более жёсткий контроль сверху (компьютеризированный центроверх), с одной стороны, и под более жёсткий демократический контроль снизу. В этой ситуации у заинтересованной, т. е. наименее связанного с передовыми технологиями (космос, оборонка и т. д.) и наиболее потребленческой и прогнившей части номенклатуры оставался один выход — демонтаж системы, восстание, а точнее мятеж против центроверха и народа, моментом истины которого стал отрезок между августом 1991 и октябрём 1993 г. Удавшийся мятеж части советских элит против своего же общества (в союзе с криминалитетом и иностранным капиталом), разгром ими советского (а затем и скукожившегося постсоветского) среднего класса и создание в 1990-е годы основ корпорации-государства (подр. см. ниже) удивительным образом совпадает с главными тенденциями развития мира в последние 20-30 лет (ослабление нации-государства, ухудшение положения, а в некоторых случаях упадок среднего класса, деиндустриализация целых зон и т. д.). Совокупность этих тенденций называется глобализацией и поздний СССР в почти чистом виде (хотя и социалистической спецификой) реализовал их.

Андрей Ильич Фурсов — кандидат исторических наук, директор Центра русских исследований Института фундаментальных и прикладных исследований Московского гуманитарного университета. Тел.: (495) 374-59-61.

Andrey Ilyich Fursov — a Candidate of Science (history), the director of the Institute of Russian Studies of the Institute of Fundamental and Applied Studies at Moscow University for the Humanities. Tel.: (495) 374-59-61.

E-mail: rusint@bk.ru

Обсудить на форуме