Мурашковски С. «Сэр Видиа»: литература факта или форма социального расследования?
УДК 82
Murashkovsky S. "Sir Vidia": Literature of Fact or a Form of Social Investigation?
Аннотация ♦ В статье анализируются особенности творчества лауреата Нобелевской премии В. Найпола.
Ключевые слова: Найпол, английская литература, мультикультурализм, Нобелевские лауреаты по литературе.
Abstract ♦ The article analyzes the features of the ouevre of the Nobel Prize Winner, Vidiadhar Naipaul.
Keywords: Vidiadhar Naipaul, English literature, multiculturalism, Nobel Prize Winners in literature.
Англотринидадский писатель индийского происхождения Видиадхар Сураджпрасад Найпол родился 17 августа 1932 года в городе Чагуанас в стране Тринидад и Тобаго. Его имя в критической литературе известно в кратком варианте — Видиа Найпол. В речи, произнесенной по поводу присуждения Нобелевской премии в Стокгольме 7 декабря 2001 года, писатель рассказывает о своей родине и происхождении следующее: «Тринидад — это маленький остров в устье великой венесуэльской реки Ориноко. Тем самым Тринидад не принадлежит ни собственно Южной Америке, ни собственно Карибскому бассейну. Остров развивался как колония-плантация, и когда в 1932 году я появился на свет, там проживало около 400 000 человек. Из них около 150 000 были индусами и мусульманами, и почти все они — выходцами с равнины Ганга. Такова была моя маленькая община. Большая часть переселенцев из Индии прибыли после 1880 года. Дело обстояло так. Люди нанимались работать на плантациях в течение пяти лет на кабальных условиях. По окончании этого срока им давали крохотный участок земли, акров пять или около того, или же оплачивали проезд обратно в Индию. В 1917-м, благодаря выступлениям Ганди и его сподвижников, система кабальных договоров была отменена. И возможно, по этой или какой-то иной причине земельный залог и репатриация стали почитаться бесчестьем для поздних переселенцев. Эти люди были совершенно нищими. Они спали на улицах столицы — Порт-оф-Спейна. Ребенком я видел их. Полагаю, я не догадывался, что они нищие, — думаю, осознание этого пришло гораздо позже, — и они не вызывали у меня никаких чувств. Таково было одно из проявлений жестокости колонии-плантации»[1].
В настоящий момент В. Найпол проживает в графстве Уилтшир в Англии, и эта новая родина, наряду с островом Тринидад и большим числом других географических точек, в которых за свою жизнь побывал писатель, становится местом действия его прозаических произведений.
Главным достижением В. Найпола стало присуждение ему помимо упомянутой Нобелевской премии по литературе за 2001 год и рыцарского звания, присвоенного королевой Елизаветой II в 1990 году. «Сэр Видиа», как его часто называют друзья, близкие, коллеги по литературному цеху — выходец из литературной среды. В число его родственников — публиковавшихся авторов — входят его отец Сиперсад Найпол, младший брат Шива Найпол, племянник Нейл Бассундат и двоюродный брат Вахни Капильдео. Жена писателя журналистка Надира Найпол − также творческий, пишущий человек.
Награждая В. Найпола Нобелевской премией по литературе в 2001 году, Шведская академия оценила его творчество за «синтез проницательного повествования и непреклонной честности, что заставляет нас задуматься над фактами, которые обсуждать обычно не принято»[2]. При этом представители Нобелевского комитета добавили, что «В. Найпол является современным философом, продолжающим традицию, которая идет от «Персидских писем» Монтескье и «Кандида» Вольтера. Бодрым стилем, который был заслуженно одобрен критиками, он упорядочивает хаос и позволяет событиям спонтанно заявлять о себе с присущим им ироническим контекстом»[3]. Подчеркивая укорененность прозы писателя в почву традиционной английской литературы, комитет также отметил родство творчества В. Найпола с автором «Сердца тьмы» Джозефом Конрадом: «Найпол — наследник Конрада как летописец судеб империй в моральном плане, в том, что они сотворили с человеческими существами. Его талант рассказчика основывается на памяти о том, что забыли другие — истории покоренных народов»[4].
Беллетристика В. Найпола и, особенно его книги о путешествиях, в свое время были подвергнуты жесткой критике за якобы пристрастное, некомплиментарное изображение стран третьего мира. Авторитетный американский критик Эдвард Саид, к примеру, пытался, не скрывая раздражения, доказать, что В. Найпол «позволил себе совершенно сознательно быть обращенным в мудрость западного образца», развивая «колониальную мифологию о чернокожих и ниггерах»[5]. Такой подход к истории колониализма, по мнению Э. Саида, наиболее заметен в книге «Средний переход», который был написан В. Найполом по возвращению на Карибы после десяти лет «добровольной ссылки» в Англии, и в «Территории темноты», книге, которая, хотя это и полемично, была названа необъективной по отношению к родине предков писателя — Индии.
Тем не менее, произведения В. Найпола вошли в школьные программы по литературе во многих странах третьего мира. Если говорить об англоговорящих странах, то, несомненно, гораздо более высоким авторитетом В. Найпол пользуется у британских читателей и критиков, нежели у американских.
Несмотря на то, что В. Найпол наносил регулярные визиты в Индию с 60-х годов ХХ века, он писал об этом субконтиненте достаточно критично, без особого приукрашивания, как в «Территории темноты», иногда − с «ворчливой симпатией» («Миллионы мятежников»), а в более поздний период почти с любовью, в которой раздражение и критицизм отсутствовали. Наиболее ярким и положительным качеством индийского народа, по его мнению, является то, что подъем индийского патриотизма, так называемой «хиндутвы», воплощает готовность древнего народа к культурному перевороту». Доказательством тяги В. Найпола к культуре предков является тот факт, что на протяжении многих лет писатель делал попытки найти деревню, из которой вышли его предки, и считал, что это деревенька Горахпур в восточной части штата Уттар-Прадеш.
В своей статье в газете «Нью-Йорк Ревью ов Букс» критик Джоан Дидион писала о В. Найполе: «Реальный мир дает писателю такие яркие образы, что парадоксальным образом, перед этим блеском меркнут любые наши представления об этом мире. Розовая туманность бокситной пыли на первой странице романа «Партизаны» уже говорит нам очень многое о том, что мы должны знать об истории и социальном устройстве неназванного острова и о тех, ради чьей выгоды его народ эксплуатируют, и какой ценой для жизни острова эта выгода достигалась на протяжении истории. Но вся эта имплицитная информация бледнеет перед лицом реального физического факта — пеленой ядовитой пыли… Мир, о котором пишет В. Найпол, существует отнюдь не в вакууме. Это мир, вмещающий в себя огромное количество физических и социальных феноменов, реальный в своей жестокости, со всеми сложностями и противоречиями человеческих стремлений. Художественный мир В. Найпола сложен потому, что одним из важнейших его измерений является романтический взгляд на мир в условиях почти невыносимого напряжения между идеальным и материальным»[6].
Писатель неоднократно подвергался критике за то, что в некоторых публицистических книгах пишет об исламе, откровенно указывая порой на негативные факты фундаменталистского характера, ведущие к фанатизму и бесчеловечности, указывая на парадокс отсутствия в такой среде искренней религиозной веры. В силу этого писатель остается «персоной «нон грата» в некоторых мусульманских странах за жесткую критику их внутренних порядков (эссе «Среди правоверных»).
Поддержка В. Найполом «хиндутвы» также вызывала неоднократные нарекания в адрес писателя. В. Найполу приписывали и высказывания о том, что разрушение знаменитой мечети Бабура толпой индуистских активистов в 1992 году было актом «созидательной страсти», а вторжение основателя династии Моголов Бабура в XVI веке в Индию — «смертельной раной, нанесенной стране»[7]. В. Найпол считает империю Виджаянагар, которая пала в 1565 году, последним бастионом индусской цивилизации.
Писателя критиковали и его друзья, соратники. В 1998 году были опубликованы крайне полемичные мемуары Пола Теру, который в течение долгих лет был учеником и секретарем В. Найпола. В книге нарисован достаточно желчный портрет писателя. Воспоминания, озаглавленные «Тень сэра Найпола»[8], стали результатом разрыва между двумя писателями за несколько лет до публикации. Тем не менее, еще в 1971 В. Найпол стал первым писателем индийского происхождения, который был удостоен Букеровской премии за роман «В свободном состоянии». Творчество В. Найпола можно подразделить на литературу художественную (романы, повести, рассказы) и «нон-фикшн» — документальную (публицистическая проза, репортажи о путешествиях и т. д.) В. Найпол — автор около полутора десятка романов: «Мистический массажист» (1957), «Голосует Эльвира» (1958), «Дом для господина Бисваса» (1961), «Господин Стоун и рыцари-сподвижники» (1963), «Флаг над островом» (1967), «Подражатели» (1967), «В свободном состоянии» (1971), «Партизаны» (1975), «Излучина реки» (1979), «Загадка прибытия» (1987), «Дорога в мир» (1994), «Полжизни» (2001), «Волшебные семена» (2004), сборника рассказов «Улица Мигель» (1959). К публицистике и документальным жанрам относятся такие книги, как «Средний переход» (1962), «Территория темноты (1964), «Потеря Эльдорадо» (1969), «Перегруженная лодка» и другие статьи» (1972), «Индия: раненая цивилизация» (1977), «Конголезский дневник» (1980), «Возвращение Эвы Перрон и убийства на Тринидаде» (1980), «Среди правоверных: путешествие в ислам» (1981), «В поисках центра» (1984), «Поворот на юг» (1989), «Индия: миллион мятежников» (1990), «Бездомные по выбору» (1992, написано совместно с С. Рушди и Р. Джабвалой), «Бомбей» (1994, совместно с Р. Сингхом), «За пределами веры: исламские путешествия среди обращенных» (1998), «Между отцом и сыном: семейная переписка» (1999), «Чтение и письмо: личный отчет» (2000), «Писатель и мир: эссе» (2002), «Литературные встречи: очерки» (2003).
Разъясняя генезис своего концепта реализма и правды в писательском творчестве, В. Найпол ссылается на ранние годы жизни, когда он хотел избавиться от моделей, идущих от эстетизма конца XIX века, от «идей Блумсбери, вскормленных Империей, богатством и имперским чувством уюта»[9] — все, что он впитал, читая запоем английскую литературу в детстве на острове Тринидад. Признание своей индийской колониальной идентичности стало для будущего писателя первым шагом в синтезе человеческого и писательского. «Давая рождение мирам, которые жили внутри»[10] него, В. Найпол непреднамеренно стал одной из самых противоречивых литературных фигур современности. Его обвиняли в навязчивом разоблачении упадка культуры в постколониальных странах, особенно, недостатков тех народов, которые унаследовали историю эксплуатации. Он подвергался резкой критике за реакционность и лояльность имперским ценностям. С другой стороны, В. Найпол получил положительную оценку критики за творческое использование автобиографических деталей в своих дневниках путешествий и за превращение автобиографического материала в трогательную прозу. Но и здесь не обошлось без критических замечаний, поскольку даже положительно настроенные к нему критики нашли в фигурах рассказчиков и персонажей его произведений собственные страх и неврозы писателя. Даже виртуозная ясность его прозы, которая особо ценима читателями во многих странах, характеризовалась «доброжелателями» писателя как набор софистских приемов для распространения своих взглядов.
Вряд ли какой другой писатель уровня В. Найпола был поставлен в ситуацию продуманного и агрессивного замалчивания его творчества в свете этнической и расовой литературной политики. Но большая часть критических высказываний в его адрес проистекает не из написанных им произведений, а из ожидания того, что он должен был бы написать. При этом в расчет берутся такие «внелитературные» параметры, как индийские корни, небелый цвет кожи, рождение в этнически пестром тринидадском сообществе. Литературный багаж, накопленный В. Найполом в результате многолетнего исступленного творчества, к сожалению, — не самый главный фактор для разряда «критиков», которые анализируют его романы через призму расового видения, что в любом случае обедняет картину художественного мира. В случае с В. Найполом строго расовый подход к литературе равнозначен отсутствию какого либо научного подхода вообще[11].
Необходимо упомянуть нескольких западных критиков, которые пытаются сделать акцент не на художественном, а на социально-политическом контексте творчества В. Найпола. Среди них, — С. Каджоу, подвергающий творчество В. Найпола «материалистическому прочтению» (именно таков подзаголовок его книги о писателе), который ссылается на «имперский уклон»[12] произведений писателя и вообще рассматривает его как апологета неоколониализма. Другой критики Р. Никсон в книге «Лондон зовет: В.С. Найпол — постколониальный мандарин» анализирует риторические приемы травелогов писателя с тем, чтобы найти доказательства «идеализации образов имперской Англии»[13], особенно викторианского периода, результатом чего становится «тональность чрезвычайного превосходства над другими»[14].
И Р. Никсон, и С. Каджоу соотносят фундаментальные социальные и культурные ценности В. Найпола с психологической реакцией на очень большую семью, в которой переживал свое трудное детство писатель. Хотя С. Каджоу претендует на то, что «его книга посвящена исследованию творчества В. Найпола, нежели попытке понять его как человека»[15], многочисленные ссылки на «эго» писателя, «угнетенные страхи», «неврозы», «нарциссическая забота о стиле своей прозы» и анализ «гендерной стороны творчества, имеющей отношения к творческой идентичности» противоречит заявленной цели.
Сходные с С. Каджоу суждения высказывает и Р. Никсон, который вторит ему в книге «Лондон зовет», пытаясь отыскать физиологические объяснения колониальным предубеждениям, которые он рассматривает в процессе анализа публицистики писателя. Хотя и менее категорично, Р. Никсон недооценивает сложные, амбивалентные впечатления писателя о ранних годах жизни в кругу родных и близких, о его социальном положении, которые критик относит в разряд «навязчивых идей», владевших писателем, что получило свое отражение в книге В. Найпола «Средний переход».
В своих рецензиях на произведения В. Найпола исследователь Ф. Мустафа говорит об «искаженном восприятии мира и некорректных высказываниях» В. Найпола о странах третьего мира. Но в то же время, критик дает высокую оценку «того образцового места, которое заняли произведения писателя в истории литературы конца ХХ века»[16]. Как и известный теоретик постколониальной литературы Х. Бхаба, Ф. Мустафа несколько преувеличивает значение того влияния, которое оказал на творчество В. Найпола Джозеф Конрад, и, в особенности, его роман «Сердце тьмы». В качестве единственного источника для доказательств он берет короткий очерк «Тьма Конрада»[17], в котором В. Найпол рассказывает о своем прочтении произведений Дж. Конрада, начиная с детских лет, когда его отец прочитал ему «Лагуну», вплоть до 1974 года, времени написания очерка.
Ключевые строки, на которые опирается Ф. Мустафа, касаются описания В. Найполом своей реакции на находку Марло, случайно обнаружившего в джунглях книгу «Исследование некоторых вопросов по навигации». Это сцена, по словам писателя, которая по прошествии многих лет производит на него гораздо меньшее впечатление, чем в детстве, при первом прочтении. Но Ф. Мустафа как будто не замечает этой ремарки, пытаясь из единичного создать закономерное. Он превращает впечатления молодого, подающего надежды писателя в ценностные установки человека, «который приезжает в Англию как будто в некое чисто литературное пространство, где вдалеке от исторических волнений и своих корней можно строить романтическую карьеру писателя»[18].
Если В. Найпол случайно и поддавался в молодости таким настроениям, он быстро оставил их. Романтика сменилась вполне трезвым анализом новых политических реалий, в том числе, вниманием к феномену парадоксального доверия людей к государственным институтам, которые они в то же время стремятся подорвать, наивности в поступках, подмены понятий общечеловеческих ценностей и социальной целесообразности. Писатель тяготеет к обрисовке картины в странах, которые как раз и обречены расплачиваться за свою наивность. По мнению Ф. Мустафы, «в силу того, что путеводителем для В. Найпола служили скорее творческие мотивы, нежели колониальная история, художественный метод писателя можно отнести к разряду канонического, нежели исторического»[19].
В очерке «Темнота Конрада» представлены, главным образом, пережитые и оставленные в прошлом впечатления В. Найпола о Дж. Конраде, которому он дал свою надлежащую оценку и, в конце концов, в каком-то отношении перерос его. Тем не менее, как писал В. Найпол, «я ценю Дж. Конрада как человека, много десятилетий назад размышлявшего над миром, в котором я живу, который я узнаю сегодня»[20]. Писатель неоднократно обращает внимание на признание Дж. Конрада в том, что тот пытался изобразить скрупулезную правду своих ощущений.
Такие подходы к творчеству В. Найпола достаточно субъективны и не всегда уместны: творчество писателя рассматривается вне главных его составляющих — спонтанности и амбивалентности, органично присущих его произведениям, зоркости его взгляда, постоянно меняющихся реакций.
Высказывание В. Найпола о том, что «человек должен писать, для того, чтобы дать по возможности исчерпывающие впечатления о мире»[21] рождают голос и метод, который характеризует корпус его творчества. В его творчестве заметно стремление примирить колониальный Тринидад поры юности и Англию, где В. Найпол учился в Оксфорде и формировался как писатель. Путешествия писателя по странам Карибского бассейна, Южной Америке, Индии, Пакистану, Малайзии, Индонезии, Заиру, Ирану и югу США расширяют пространство его творчества. В беллетристике и публицистике писатель исследует сложные взаимосвязи между человеческой историей и силами, которые определяют ее ход. Даже когда в произведения вторгаются самые мрачные мотивы, творчество сохраняет имманентно классическое понятие о справедливости, трагичное в том отношении, что, будучи, по сути, целостным чувством, оно постоянно находится под угрозой критики — и литературной, и политической.
Не все критики склонны проводить резкую границу между публицистикой и прозой В. Найпола. Так, Л. Федер в своей книге «Правда В. Найпола» отмечает следующее: «Задолго до того, как “размывание границ жанров” стало определенным направлением в литературе, В. Найпол создавал то, что лучше всего можно было бы назвать “слиянием жанров”»[22]. Исследуя творчество В. Найпола как единое целое, Л. Федер приходит к выводу, что писатель был прав, когда как-то сказал, что он всю жизнь пишет «одну большую книгу»[23]прозы и публицистики, которая противостоит разладу между его происхождением и всем последующим жизненным опытом. Статьи, травелоги (повествования о путешествиях, путевые заметки), проза В. Найпола расширяют этот опыт, превращая его в один большой нарратив о людях, которые пытаются приспособиться к условиям своего особого мира — двойственного даже в те моменты, когда он кажется устойчивым, угрожающим твоему «я», являющемуся одновременно и продуктом, и противником любого примирения.
В творчестве В. Найпола развитие внутреннего мира, реального или выдуманного, превращается в непрерывный процесс, который иногда ясен только в подтексте, в котором растворены детали автобиографии, журналистики и беллетристики. Примечательно, что подспудные нарративы зачастую выражаются в прямом действии, диалогах, очень часто в акте литературного творчества, которое помогает индивиду воссоздать себя в контексте новых жизненных обстоятельств, зачастую вопреки сопротивлению общества и истории. Писатель изображает картину современной истории как через приватные сюжеты, так и через судьбы целых сообществ.
В прозе В. Найпола обращает на себя внимание, прежде всего, полифония голосов рассказчиков, ведущих повествование, и порой затруднительно дать идентичности говорящего какую-либо достаточно четкую литературоведческую характеристику. Даже когда его рассказчик кажется всеведущим, развитие характера в его социальных связях демонстрирует, что знание это пришло не свыше, а было заработано в результате мучительного поиска своего «я». Когда же рассказчик кажется «ненадежным», его мотивации заслуживают доверия, а его туманное будущее вселяет надежды. В некоторых произведениях, к примеру, в романе «Партизаны» (повествование от третьего лица) или в «Загадке прибытия» (повествование от первого лица), «”имплицитный автор” в процессе нарратива скорее открывает вновь, нежели устанавливает “нормы творчества”»[24]. Для произведений В. Найпола, вероятно, подходит иной термин. Скорее всего, рассказчик во многих его произведениях — исследователь, который выискивает скрытые значения событий, будучи в плену твердых границ неумолимой реальности.
Как мы постараемся продемонстрировать в нашем исследовании, Неслучайно и частое обращение В. Найпола к реалиям и сюжетам античности. Сам писатель отмечал, что изучение истории древнего Рима стало «самой живой частью»[25] его формального образования. В школе во время занятий, проходивших по британскому образцу, он впитывал история римской литературы, и, без сомнения, для него позже не представляло труда сплавлять артефакты античности с образом Индии, «ее великой цивилизации и великого классического прошлого»[26]. Это сходство оказалось иллюзорным, когда писатель впервые приехал в Индию, но историческому Риму суждено было стать многоаспектной аллюзией, расширяющей картину культурных связей персонажей и рассказчиков его прозаических произведений. Многочисленные ссылки в произведениях В. Найпола на историю древнего Рима и латинскую литературу — краткие, но многозначные — передают все более усложняющиеся в процессе эволюции его творчества идеи временной удаленности и одновременного присутствия прошлого в современной истории, культуре и личной судьбе, которые неизбежно оказываются взаимосвязанными. Одна строчка из «Энеиды» для писателя способна дать жизнь интенсивному эмоциональному опыту. В другом случае, эпиграф из Тацита помогает истолковать хитрые, коварные, тайные механизмы колониализма. В. Найпол обнаруживает свое сходство образа мысли с древнеримским писателем и историком не только в цитатах по поводу древнего культа Венеры на Пафосе, но также и в том, как современный писатель изображает исторические события через анализ характеров и поступков людей, вовлеченных в них. Эпиграф из Полибия предвосхищает интерес В. Найпола к теме ислама. В Африке «колониальные руины Стэнливиля, ныне Кисангани»[27] напоминают ему об опустошительных походах римлян. Но Рим также дает писателю примеры «пьеты» — суровой скорби, оплакивания — сравнимые по напряжению с духовностью, присущей индуистскому ритуалу.
В 1975 году В. Найпол говорил, что индийцам в отношении к своему прошлому следует «возродить нечто подобное, что было в Европе во времена Ренессанса, когда новую жизнь обрела античность»[28]. В. Найпол, как и Фустель де Кулань, чью книгу «Древний город»[29] он прочитал с большим энтузиазмом, настаивает на «признании прошлого именно как прошлого», но, тем не менее, он подчеркивает необходимость «понимания всех сторон нашего культурного образования»[30]. Классическая античность и индуизм как исторические и эмоциональные референты очень часто пересекаются в жизни писателя. В книге «Территория темноты» В. Найпол описывает гибель молодого индийца с Тринидада в результате несчастного случая в Лондоне. Желая признать право покойного на то, чтобы «с его телом поступили согласно древним обрядам»[31], писатель сравнивает свою собственную реакцию на происшедшее с возможной реакцией древнего римлянина: «Так, вероятно, римлянин чувствовал себя в Каппадокии»[32]. То есть, для чужака, изгоя и неверующего история и традиция предполагают чувство принадлежности без идеологических привязок, без ограничений воображения или суждений. Во время визита в пещеру Амаранта писатель сравнивает таинство лингама (фаллического символа) Шивы с «Дельфами древнего мира»[33].
Как и сам писатель, некоторые его герои относятся к древнеримской культуре и литературе как к источнику обретения исторической перспективы и самоанализа. В романе «Подражатели»[34] латинский язык и история древнего Рима снабжают главного героя, ведущего повествование от первого лица, ассоциациями, необходимыми для понимания современной политики, и одновременно становятся источником индивидуальной психотерапии. Строка из «Энеиды», слегка «подкорректированная» современными политиками с тем, чтобы передавать значение, прямо противоположное оригинальному, и выгравированная на останках памятника (роман «Излучина реки»[35]) становится знаковой для понимания героем своей роли в современной истории. В романе «Загадка прибытия»[36] рассказчик, планируя будущее литературное произведение, собирает цитаты из Вергилия, Апулея, Горация, Марциала и Петрония: «Воображаемый идеал моей жизни в том классическом мире был крайне привлекательным. Блистательный, ясный и опасный мир, расположенный слишком далеко от места, в котором я находился»[37]. Хотя герой, в конце концов, и отказывается писать роман, древний мир на всем протяжении повествования присутствует как важный конструкт автобиографического повествования.
Путешествия В. Найпола в Индию, исследование этой страны стали своего рода путешествием к своим истокам, внутрь самого себя. Во время первого визита Гималаи, которые будоражили еще его детские фантазии, превратились в неотъемлемую часть души писателя. Высоко в горах он наблюдал за паломниками, которые поклонялись лингаму Шивы с отстраненностью, в которой он увидел защиту против своего страха самоотрицания, самоуничтожения. Миллионы людей, с которыми писатель идентифицирует себя в одной из последних книг об Индии, кажутся очень далеко от этих паломников, и, тем не менее, их требование социальных и экономических реформ не мешают глубокой вере, которую многие из них исповедуют. Широта кругозора, приобретенная в течение многих лет путешествий учебы и самонаблюдений, обострила зрение В. Найпола, на которое часто ссылается писатель, усилила его восприимчивость и сделала более изощренным репортерское искусство. Чувствуя себя в большей безопасности после обретения этой новой «индийской идентичности», писатель приветствует новый энтузиазм индийцев в политических и религиозных поисках.
Особое место в творчестве В. Найпола занимает тема взаимоотношения восточной и западной цивилизаций, происходящий между ними интенсивный межкультурный диалог. Известная в академических кругах лекция писателя «Наша единая цивилизация»[38], опубликованная в виде статьи, не содержит теоретических объединительных идей, но скорее в ней анализируются несовместимые понятия, относящиеся в личной, исторической и культурной сферам жизни, которые подразумеваются в заглавии. Естественно, идея универсальной цивилизации может быть использована для оправдания колониализма, «ноши белого человека» в XIX веке и в настоящее время. Именно так, как пишет С. Хантингтон, эта идея влияет на «западное культурное доминирование над другими сообществами, заставляя порой имитировать западный опыт и западные институты»[39].
С. Хантингтон ссылается на статью В. Найпола только для того, чтобы сделать вывод, что как один из «интеллектуальных мигрантов на Запад» он находит в идее универсальной цивилизации «достаточно исчерпывающий ответ на главный вопрос: “Кто я такой?”». Для того чтобы показать, что стремление В. Найпола определиться со своей творческой идентичностью является одним из вредоносных результатов универсальной цивилизации, С. Хантингтон отвечает на этот вопрос, цитируя выражение Э. Саида «темнокожий белый человек»[40].
Необходимо отметить, что проза и публицистика В. Найпола неразрывно связаны с авторским присутствием в качестве наблюдателя и участника действия. В его записках путешественника анализируется проза иранского писателя Нахтда Рашлина, индийцев Р. К. Нарайана и У. Р. Аманты Мерти и других, которые считаются В. Найполом ценными людьми, интерпретаторами, переводчиками с культурного языка своего общества. Описывая непреходящее влияние Ганди на Индию, В. Найпол использует сравнение: «Как романист, который воплощается в своих персонажах, подсознательно строя созвучия, которые дают его теме завершенную энергетику, универсальный гений Ганди проникает в суть современной Индии»[41].
В романе «Дом для господина Бисваса»[42], написанном В. Найполом в двадцать девять лет, фоном для обрисовки психологических реакций героя-мальчика на присутствие отца становится целый букет эмоциональных характеристик: желание общаться, привязанность, страх, ярость и примирение. Но мастерство писателя состоит и в том, что автору удается преломлять драматичные ситуации сквозь тонкую призму иронии и юмора. Образы отца и сына, построенные на основе «юношеского опыта»[43] самого В. Найпола, рождают одновременно и индивидуальное, и историческое прошлое. Некоторые поздние романы В. Найпола — к примеру, «Загадка прибытия» (1987) и «Дорога в мир» (1994) — еще более откровенно автобиографичны. Но даже эти, несомненно, близкие к личности писателя беллетристические произведения, не могут и не должны рассматриваться как версии биографии писателя. В. Найпол расщепляет различные аспекты своей личности в своих рассказчиках и персонажах, включая и тех, кто сильно отличается от своего создателя. Многие из его персонажей — писатели. Когда В. Найпол изображает их в процессе создания своих повествований, он раскрывает перед нами технику литературного мастерства, а именно этапы «творческого производства», в процессе которого он деформирует и по кусочкам использует собственную личность для создания своих «беллетристических отпрысков».
Однажды В. Найпол сказал: «Автобиография может искажать картину человеческой жизни. Факты легко подтасовать. Но проза никогда не лжет, она полностью показывает писателя изнутри»[44]. Так, в книге «Среди верующих»[45], его проза высвечивает не только фигуру писателя. Ссылаясь на впечатления от романа Нахида Рашлина «Иностранец», повествователь отмечает: «Люди могут прятаться за прямыми утверждениями; проза, несмотря на свои окольные пути, наоборот, высвечивает скрытые импульсы»[46]. Вспоминая годы работы над «Домом для господина Бисваса», писатель говорит, что в процессе написания «роман начинал диктовать свою собственную правду», и для автора «чудо прозы пряталось в непредвиденных истинах, которые раскрывает воображение»[47]. Эти и другие комментарии по поводу секретов романистики, а также болезненное восприятие персонажами этих истин, должно быть принято во внимание, когда сталкиваешься с парадоксальными заявления писателя в печати, к примеру, с таким, которое В. Найпол сделал в газете «Обсервер» в 1996 году. Тогда он сказал, что роман не представляет ценности как форма с конца XIX века. Ему блестяще парировал Салман Рушди, защищая жанр романа в «Нью-Йоркере» в 1996, когда он заявил, что если В. Найпол больше не желает или не способен писать романы, это наша общая потеря[48]. Противоречивые заявления В. Найпола фактически отображают и круг тем, и поиски в области формы, которые характерны для его прозы на протяжении всей карьеры.
Пренебрежение, с которым В. Найпол отзывается о «придуманных рассказах» не такое уж оригинальное, как может показаться. В 1979 году он считал, что «романы о жизни в Лондоне» и «страданиях людей в его пригородах» малоинтересны. Им не хватает качества «нестабильности», которое он ценит в прозе[49]. Долгое время В. Найпол считал роман «формой социального расследования»[50], в которую он переносил репортерские впечатления от реальных, посещенных им мест и пережитых событий. Разнообразными, сложными путями его герои усваивают наследие эпохи рабства и колониализма и реагируют на каждый новый «прилив истории»[51]. Последнее словосочетание — цитата из романа «Излучина реки», действие которого происходит в стране, напоминающей Заир, о событиях в котором он писал в своем очерке «Новый король для Конго: Мобуту и нигилизм Африки»[52]. Джеймс Ахмед — главный герой в романе «Партизаны» — литературный персонаж, прототипом которого послужил Майкл Х., также известный под именем Майкла Абдула Малика реального лидера организации «Черная власть» в Лондоне и на Тринидаде, о жизни которого он рассказал в очерке «Майкл X. и убийства «Черной власти» на Тринидаде». События в других романах — «Мистическом массажисте», «Подражателях», «В свободном состоянии», «Загадка прибытия», «Путь в мир» — также связаны с реальной историей.
Замечание С. Рушди о том, что В. Найпол в настоящее время как писатель находится на острие исторического процесса, создавая новую литературу — «литературу факта»[53], имело крайне положительное влияние на творчество писателя. В его последних романах — «Загадке прибытия» и «Пути в мире» — как и во многих более ранних в одно целое сливаются исторический факт, автобиография и вымысел. Однако приемы писателя в объединении всех этих компонентов — передний край его деятельности как художника. Упор при этом он делает на автобиографическое, которое обрело качество прозрачности и является теперь главным проводником правды. И именно из автобиографического, укорененного в истории, древней и современной, политической и культурной, появилась личность писателя.
Говоря о романе «Загадка прибытия» С. Рушди проясняет этот новый подход: «Писатель предстает в роли наблюдателя, который в деталях напоминает “меня самого”. Когда на картинке появляются другие люди, именно тогда рождаются и элементы вымысла. В другом произведении кто-то “очень похожий на меня” наблюдает и анализирует. А в этой книге я делаю анализ в своей собственной личности. Это ближе к правде; и я смешиваю это с моим вымыслом»[54]. Данный подход «является правдой в отношении частного опыта, содержащего определение пишущего индивида»[55]. Темой романа «Загадка прибытия» как раз и становится созидание писательского «я» и осмысление своего творчества, а его сюжетом — акт письма, творимый в поисках правды, которую он ищет. Соединение психологического нарратива личности с письменным нарративом автора, влечет за собой схождение и слияние в сюжетах многих элементов: детство писателя на Тринидаде, которое «вскормило» его «страх и амбиции», впечатления о тех странах и городах, где он жил, о путешествиях, книгах, которые написал или пишет в настоящее время. Романная фабула впитывает его мечты, увлеченность историей прошлого и настоящего — все связанное с его жизнью в Уилтшире, с героями, которых он придумывает как некие катализаторы в этой творческой реакции, превращающейся в картину его внутреннего мира. Связь автобиографии и вымысла — наиболее трогательная вещь в таком слиянии с одним из его героев — Джеком, рабочим в поместье, чья жизнь и смерть явили автору сознание своей собственной смертности как главной теме, постигаемой в «Загадке…» .
В романе «Дорога в мир»[56], одном из последних произведений, В. Найпол опять прибегает к методу сплавления фактов и вымысла, истории и автобиографии с тем, чтобы исследовать генезис своего писательского «я». Здесь он превращает архивный материал, который использовал в «Потере Эльдорадо», в важный предмет исследования, анализируя, насколько тесно история Тринидада сплетена с его личной судьбой. При этом в расчет берется очень солидный отрезок истории. Как и в романе «Загадка прибытия», исторические личности и беллетристическое персонажи вовлечены в интеллектуальную и художественную автобиографию. В настоящем исследовании роман «Дорога в мире» рассматривается сквозь призму составного произведения, центральной темой которого является многолетний процесс самосозидания, нарратив, который включает исторические и социальные рамки, в которых он воплощается.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Найпол В. Два мира. Речь по поводу присуждения Нобелевской премии, произнесенная в Стокгольме 7 декабря 2001 года // Иностранная литература. 2002. № 5. С. 7.
[22] Feder L. Naipaul’s Truth. New York, 2001. P. 8.
[23] "The Novelist V. S. Naipaul Talks about His Work to Ronald Bryden" // The Listener. 1973. March 22. Р. 367.
[24] См.: Booth W. The Rhetoric of Fiction. Chicago, 1961.
[25] Naipaul V. S. Prologue to an Autobiography // Finding the Center: Two Narratives. New York, 1984. P. 46.
[26] Naipaul V. S. India: A Million Mutinies Now. New York, 1990. Р. 8.
[27] Naipaul V. S. A Congo Diary. Los Angeles, 1980. Р. 23–24.
[28] Naipaul V. S. Introduction // East Indians in the Caribbean: Colonialism and the Struggle for Identity. New York, 1982. P. 6.
[29] Н. Д. Фустель де Кулань (1830–1889) — французский историк, автор известной книги «Древний город» (1864) о роли религии в социально-политической жизни древней Греции и Рима.
[41] Glynn P. The Swelling Democratic Tide // Times Literary Supplement. 1997. April 11. Р. 10–11.
[42] Naipaul V. S. A House for Mr. Biswas. L., 1978.
[43] Naipaul V. S. Writing "A House for Mr. Biswas" // The New York Review of Books. 1983. November 24. Р. 22.
[44] Naipaul V. S. Michael X and the Black Power Killings in Trinidad // Naipaul V. S. The Return of Eva Peron and the Killings in Trinidad. New York, 1980. Р. 67.
[45] Naipaul V. S. Among the Believers: An Islamic Journey. New York, 1981.
[52] Naipaul V. S. A New King for the Congo // Naipaul V. S. The Return of Eva Peron. New York, 1980.
[53] Rushdie S. Imaginary Homelands. New York, 1992. P. 71.
[54] Gussow M. The Enigma of V. S. Naipaul's Search for Himself in Writing // New York Times. 1987. April 25. Р. 16.
[55] Naipaul V. S. On Being a Writer // The New York Review of Books. 1987. April 23. Р. 7.
[56] Naipaul V. S. A Way in the World. New York, 1994.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Найпол В. Два мира. Речь по поводу присуждения Нобелевской премии, произнесенная в Стокгольме 7 декабря 2001 года // Иностранная литература. 2002. № 5.
Booth W. The Rhetoric of Fiction. Chicago, 1961.
Cudjoe S. V. S. Naipaul: A Materialist Reading. Amherst, 1988.
Glynn P. The Swelling Democratic Tide // Times Literary Supplement. 1997. April 11.
Gussow M. The Enigma of V. S. Naipaul's Search for Himself in Writing // New York Times. 1987. April 25.
Huntington S. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. New York, 1996.
Hussein A. Delivering the Truth. An Interview with V. S. Naipaul // Times Literary Supplement. 1994. September 2.
Mukherjee B., Boyers R. A Conversation with V. S. Naipaul (May, 1979) // Salmagundi. 1981. № 54. Fall.
Mustafa F. V. S. Naipaul. New York, 1995.
Naipaul V S. An Interview with Adrian Rowe-Evans // Transition. 1971. No. 40.
Naipaul V. S. A Bend in the River. L., 1979.
Naipaul V. S. A Congo Diary. Los Angeles, 1980.
Naipaul V. S. A House for Mr. Biswas. L., 1978.
Naipaul V. S. A New King for the Congo // Naipaul V. S. The Return of Eva Peron. New York, 1980.
Naipaul V. S. A Way in the World. New York, 1994.
Naipaul V. S. Among the Believers: An Islamic Journey. New York, 1981.
Naipaul V. S. An Area of Darkness. New York, 1981.
Naipaul V. S. Conrad's Darkness (1974) // The Return of Eva Peron. New York, 1981.
Naipaul V. S. India: A Million Mutinies Now. New York, 1990.
Naipaul V. S. India: A Wounded Civilization. New York, 1978.
Naipaul V. S. Introduction // East Indians in the Caribbean: Colonialism and the Struggle for Identity. New York, 1982.
Naipaul V. S. Michael X and the Black Power Killings in Trinidad // Naipaul V. S. The Return of Eva Peron and the Killings in Trinidad. New York, 1980.
Naipaul V. S. On Being a Writer // The New York Review of Books. 1987. April 23.
Naipaul V. S. Prologue to an Autobiography // Finding the Center: Two Narratives. New York, 1984.
Naipaul V. S. Writing "A House for Mr. Biswas" // The New York Review of Books. 1983. November 24.
Naipaul V.S. Our Universal Civilization // The New York Review of Books. 1991. January 31.
Nixon R. London Calling: V. S. Naipaul, Postcolonial Mandarin. New York, 1992.
Rushdie S. Imaginary Homelands. New York, 1992.
Said E. W. Edward Said on Naipaul [Электронный ресурс] // Contemporary Postcolonial and Postimperial Literature in English. URL: [архивировано в ] (дата обращения: 24.11.2009).
Staples B. Con Men and Conquerors. A Review of "A Way in the World" // New York Times Book Review.1994. May 22.
"The Novelist V. S. Naipaul Talks about His Work to Ronald Bryden" // The Listener. 1973. March 22.
Theroux P. Sir Vidia's Shadow: A Friendship across Five Continents. New York, 1998.
V. S. Naipaul [Электронный ресурс] // Wikipedia: The Free Encyclopedia. URL: [архивировано в ] (дата обращения: 24.11.2009).
Мурашковски София — профессор американской литературы, Туро-колледж (Нью-Йорк, США).
Murashkovsky Sophia, Professor of American Literature, Touro College (New York, USA).
