Шипилов С. Н. Мировоззрение и представления М. Н. Каткова о политико-культурном опыте Англии

УДК 94

Аннотация: В статье рассматриваются взгляды М. Н. Каткова на культуру и политику Англии, которая впервые уподобляется стране, которая имеет положительный опыт создания и ведения судебной образовательной и государственной систем. Наиболее интересным является критика либеральных взглядов на Европу в целом и Англии в частности.

Ключевые слова: Англия, консерватизм, либерализм, «Московские Ведомости», реформа.

Заметное место, среди взглядов на Германию и Францию, в мировоззрении М. Н. Каткова[1] занимали представления о политико-культурном опыте Великобритании. Своеобразным «англофильством» была отмечена уже его публицистика в пору «Русского вестника» второй половины 1850-х гг. Внешнеполитические обозрения редактора-издателя этого издания строились зачастую на противопоставлении политического опыта Великобритании как положительного примера негативному опыту Франции эпохи Второй империи. Опыт западных государств заинтересованно обсуждался в предреформенной русской печати. Если внешняя политика второй империи Наполеона III превозносилась его поклонниками за «великодушие и рыцарство» в отношении ряда европейских народов, стремившихся к созданию собственных национальных государств, то поведение на международной арене Великобритании, наоборот, часто порицалось за проявления “национального эгоизма”. Иную позицию занимал Катков, вставший тогда во главе нового журнала — «Русского вестника». Все достоинство политики Наполеона III журнал видел лишь в том, что французский император «распоряжается народными интересами, как своею собственностью, а потому имеет возможность действовать с полным бескорыстием». В другом положении — правительство Великобритании, которое “служит ничем иным, как лишь органом народных интересов, и всякая личная инициатива в правительстве допускается лишь в духе этих интересов: ничья воля не может возвыситься над ними и располагать ими как своею собственностью... из каких бы то ни было личных побуждений, хороших или дурных». Полемику, развернувшуюся вокруг не стеснявшейся в средствах английской внешней политики, «Русский вестник» решительно переносил в область рассмотрения внутреннего устройства соперничающих на международной арене государств. “За этим национальным эгоизмом, — писал журнал, — стоит полнейшая свобода лица и общества; эта сила, суровая и эгоистическая в международных отношениях, служит с другой стороны надежным оплотом, за которым беспрепятственно могут развиваться все общечеловеческие интересы». Разделяя надежды на то, чтобы и над отношениями между народами «возвысился закон внутренней справедливости, подобный тому, каким должны руководствоваться отдельные люди в своих связях и столкновениях», «Русский вестник» делал бесповоротный вывод: «для этого надо желать не ослабления Англии, а усиления других народов»[2].

Но и после оформления консервативных взглядов Каткова в его публицистике, в присущей ему системе аргументации, немалую роль продолжали играть ссылки на британский политический опыт. В известной степени это предопределялось и тем обстоятельством, что Великобритания особенно отчетливо выступала в качестве положительного примера, своеобразного образца внутриполитического устройства, и в публицистике его оппонентов из либерального лагеря. Было время, когда иные русские либералы уподобляли политику «Московских ведомостей» — в пору их острого конфликта с министром внутренних дел П. А. Валуевым в 1866 г. — «настоящей конституционной оппозиции»[3], но то время прошло, Валуев, кстати, тоже вскоре оставил свой пост, ни о какой настоящей оппозиции Катков и не думал, а британский политический опыт он интерпретировал несколько по-другому.

Новые судебные учреждения в пореформенной России Катков также оценивал с оглядкой на зарубежный опыт. Процесс над «нечаевцами», происходивший в Санкт-Петербургской судебной палате, — «первый поли­тический процесс, который происходил в России открыто и глас­но, обставленный всеми гарантиями правильного суда», — вызвал особенное разочарование и негодование Каткова. В его оценках появился плохо сдерживаемый сарказм: «Наши судебные уставы ни в чем существенно не уступают соот­ветственным учреждениям в других странах, а наша судебная практика цивилизованностью приемов даже превзошла порядки, принятые во всех цивилизованных странах. У нас подсудимых, ули­ченных и сознавшихся в убийстве, не просто вводят, но приглашают в судебную залу. Английский или французский судья просто скажет: «Подсудимый, отвечайте». У нас скажут: «Господин такой-то, не угодно ли вам разъяснить?..» или «Господин подсудимый! Член суда такой-то (следует звание, титул и фамилия) желает спросить вас...» Председатель суда в других странах не скажет ниче­го подобного; таких утонченных оборотов речи, таких взаимных представлений, напоминающих салон, где собрались люди для приятной беседы, не допускается в судебной зале других стран, где нравы грубее... Там судья, если сочтет должным остановить подсу­димого, сделает это просто и скажет: «Подсудимый, слова ваши неуместны и дерзки». Но ему не придет в голову сказать: «Подсу­димый, ваши слова, смею сказать, дерзки». Везде подобные ого­ворки показались бы иронией, слишком жестокой ввиду людей, над которыми висит обнаженный меч правосудия. А у нас это не ирония, не жестокость; у нас это цивилизация».

В полемике русских консерваторов с либералами выявлялись их принципиально различные представления об английском политико-культурном опыте, и о степени его пригодности для России.

В русской пореформенной публицистике большое место занимали вопросы местного самоуправления. При этом изучался и опыт Великобритании как страны классического самоуправления. Среди русских либералов существовало убеждение в том, что именно английское самоуправление стало основой для развития конституционных учреждений Великобритании, а весь ее опыт в принципе имеет мировое значение.

Но Катков думал иначе. «Самоуправление в том смысле, как оно установилось в Англии, восходя от мелкой сельской единицы до вершин государственного управления, составляет систему, в которой все тесно между собой связано, и нет ничего нелепее того конституционного шаблона, который снят с английских учреждений и гуляет по Европе под именем либеральных учреждений. Это одно из самых жалких недо­разумений, один из самых грубых обманов нашего времени. Чтобы перенести к нам из Англии местное самоуправление вместе с ее парламентаризмом, нужно было бы возвратиться в глубину про­шлого, изменить поземельные отношения, придать нашему земле­владению политический характер, что при громадных пространствах России, при складе всего народного быта не только неудобоисполнимо, но и неудобомыслимо»[4].

Вместе с тем он не упускал случая использовать в своей полемике и позитивные и негативные примеры из зарубежного опыта. Такая непоследовательность проистекала, конечно, из раздвоенности мировоззрения самого Каткова, в котором немалую роль играли усвоенные им еще в молодые годы «европейские идеи», но обосновывалась эта необходимость ссылок на зарубежный опыт тем, что русские интеллигенты, дескать, «жить своим умом не привыкли и не привыкли отдавать себе самостоятельный отчет в собственных делах своих».

Отрицая продуктивность применения к внутренней жизни России западных мерок, в том числе и деления на либералов и консерваторов, Катков как бы уступал слабостям своих оппонентов, предлагая им свои примеры из жизни западных стран. «…Так как мы, — самокритично говорил Катков, — не можем обойтись без того, чтобы не смотреть по сторонам и не приравниваться к чужим образцам, то не худо на­шим так называемым либералам и консерваторам оглянуться на страну, где политические партии выходят начистоту и очерчива­ются с особенной яркостью.

Таким образом, главная особенность этнокультурных представлений Каткова, связанных с Великобританией состояла в том, что он в отличие от либералов подчеркивал уникальность и неповторимость ее политического опыта. Как показал А. В. Репников, аналогичных взглядов придерживался и другой видный консерватор 1880-х гг. — К. П. Победоносцев, «утверждая уникальность английских политико-государственных традиций для стран англосаксонского ареала, …выступал против перенесения их на русскую почву, где господствуют свои традиции в политике».

Но Катков думал иначе. «Самоуправление в том смысле, как оно установилось в Англии, восходя от мелкой сельской единицы до вершин государственного управления, составляет систему, в которой все тесно между собой связано, и нет ничего нелепее того конституционного шаблона, который снят с английских учреждений и гуляет по Европе под именем либеральных учреждений. Это одно из самых жалких недо­разумений, один из самых грубых обманов нашего времени. Чтобы перенести к нам из Англии местное самоуправление вместе с ее парламентаризмом, нужно было бы возвратиться в глубину про­шлого, изменить поземельные отношения, придать нашему землевладению политический характер, что при громадных пространствах России, при складе всего народного быта не только неудобоисполнимо, но и неудобомыслимо»[5].

В свою очередь, по мнению консерваторов, и сформированная на основе изучения западного опыта либеральная модель государственного устройства была чужда российским условиям и могла привести лишь к разрушению традиционных институтов.

В связи с утверждением русской особости, принципиальной непохожести внутренней жизни России на жизнь других стран, редактор-издатель «Московских ведомостей» выводил своеобразный критерий для выявления в русском образованном обществе людей, с его точки зрения, политически незрелых. «Первым признаком» этой «незрелости» Катков называл «мысль о либерализме и консер­ватизме как двух партиях в России». В то же время «первым признаком ума, стряхнувшего с себя обман», должно было быть, по убеждению Михаила Никифоровича, «отречение от этого фальшивого деления», навязанного России со стороны и внесшего в умы «первую смуту, из которой одно за другим, возрастая числом и размерами, выходят все наши гибельные недоразумения».

Вместе с тем он не упускал случая использовать в своей полемике и позитивные и негативные примеры из зарубежного опыта. Такая непоследовательность проистекала, конечно, из раздвоенности мировоззрения самого Каткова, в котором немалую роль играли усвоенные им еще в молодые годы «европейские идеи», но обосновывалась эта необходимость ссылок на зарубежный опыт тем, что русские интеллигенты, дескать, «жить своим умом не привыкли и не привыкли отдавать себе самостоятельный отчет в собственных делах своих».

Отрицая продуктивность применения к внутренней жизни России западных мерок, в том числе и деления на либералов и консерваторов, Катков как бы уступал слабостям своих оппонентов, предлагая им свои примеры из жизни западных стран. «…Так как мы, — самокритично говорил Катков, — не можем обойтись без того, чтобы не смотреть по сторонам и не приравниваться к чужим образцам, то не худо нашим так называемым либералам и консерваторам оглянуться на страну, где политические партии выходят начистоту и очерчива­ются с особенной яркостью.

В начале 1880-х гг. от былых «англофильских» увлечений Каткова ничего уже не осталось. Он с одинаковым рвением отрицал необходимость не только конституции для России (о чем и в пору своего увлечения английским политическим опытом Михаил Никифорович не помышлял), но и требование законосовещательного представительства при самодержавном монархе (эту идею он высказывал в 1863 г.) Между конституцией и представительством, по мнению Каткова было «не более разницы, чем между ломкой и крушением». Законосовещательное представительство он расценивал как «шаг более или менее широкий» на пути ослабления власти в условиях и без того острого внутриполитического кризиса, вызванного деятельностью революционеров. «Конституция и какое бы то ни было выборное государственное представительство в настоящую пору, при данных обстоятельствах, — это совершен­но одно и то же. Это будет началом исполнения программы так называемого интернационального общества, поставившего своей главной задачей “уничтожить самодержавие в России, aneantir l'absolutisme de la Russie”. Кто хочет вывести нас на этот путь имен­но в эту минуту, те знают, куда он ведет. Скажут: можно остано­виться на пути, где будет уместно и благовременно. Напрасно. Если бы мы теперь, даже теперь, не оказались достаточно сильными, чтобы воздержаться, то каким образом будем мы сильнее после того, как уже двинемся на путь ослабления, и где тот пункт благополучия, на котором могли бы мы остановиться и сказать: доселе и не дальше?»

Если представительство — дело нужное и полезное, вопрошал Катков, то зачем давать его в малом и недостаточном объеме, с ограниченными функциями? Если же это дело неполезное, то зачем начинать его? «В деле государственном что не нужно, то вредно. Мы возбудим страсти, раздражим умы, направим их в фальшивую сто­рону и вместо благодарности за желание угодить им и потешить их навлечем на себя их ненависть и вместе презрение».

Подобные трактовки соотношения британского и российского путей развития в корне отличались от либеральной методологии заимствования чужого опыта. Катков в данном случае выступал как представитель консервативной «англофильской» традиции русской мысли.

В русской пореформенной публицистике большое место занимали вопросы местного самоуправления. При этом изучался и опыт Великобритании как страны классического самоуправления. Среди русских либералов существовало убеждение в том, что именно английское самоуправление стало основой для развития конституционных учреждений Великобритании, а весь ее опыт в принципе имеет мировое значение.

Но Катков думал иначе. «Самоуправление в том смысле, как оно установилось в Англии, восходя от мелкой сельской единицы до вершин государственного управления, составляет систему, в которой все тесно между собой связано, и нет ничего нелепее того конституционного шаблона, который снят с английских учреждений и гуляет по Европе под именем либеральных учреждений. Это одно из самых жалких недоразумений, один из самых грубых обманов нашего времени. Чтобы перенести к нам из Англии местное самоуправление вместе с ее парламентаризмом, нужно было бы возвратиться в глубину про­шлого, изменить поземельные отношения, придать нашему земле­владению политический характер, что при громадных пространствах России, при складе всего народного быта не только неудобо­исполнимо, но и неудобомыслимо»[6].

[1] Михаи́л Ники́форович Катко́в (1 (13) февраля 1818, по другим сведениям 6 (18) февраля 1817, — 20 июля (1 августа) 1887) — русский публицист, издатель, литературный критик.

[2] Русский вестник. 1858. Март. Кн.2. С. 163–166.

[3] Никитенко А. С. Дневник. В 3 т. Т. 3. М., 1955. С. 32.

[4] МВ. 1881. № 305. 2 ноября

[5] Там же.

[6] Там же.

Шипилов Сергей Николаевич — аспирант кафедры истории Московского гуманитарного университета.

E-mail: obsess84(at)mail.ru