Ганин В. Н. «Женский» взгляд на «мужскую» историю в цикле К. Э. Даффи “The World’s Wife”

УДК 82

Аннотация: В статье рассмотрено творчество известной английской поэтессы Кэрол Энн Даффи (Carol Ann Duffy, род. 1955), представительнице феминистской поэзии.

Ключевые слова: современная английская литература, английская поэзия, феминизм.

На сегодняшний день Кэрол Энн Даффи (Carol Ann Duffy, род. 1955) является одной из самых популярных поэтесс в Англии. Ее книги охотно покупают читатели, принадлежащие к разным социальным слоям. Изучение стихов Даффи включено в программу школ и университетов. Она получила несколько престижных литературных премий, а после смерти Теда Хьюза была одним из главных претендентов на пост поэта-лауреата. Правда, выборы она проиграла Эндрю Моушену, однако сам факт участия в борьбе за это место свидетельствует о ее принадлежности к литературной элите Великобритании.

Кэрол Энн Даффи начала регулярно публиковать свои стихи, когда ей исполнилось 18 лет. Тем не менее, позднее все созданное до 1985 года поэтесса стала относить к ученическому периоду и никогда не переиздавала поэтические работы этого времени. В своих произведениях Даффи пытается сочетать такие качества как простоту, ясность и доступность для массового читателя (это роднит ее с литературной группой «Ливерпульские поэты», с которой она была тесно связана в 70-е годы) и в то же время сложность поэтического взгляда на реальность и многоликость авторского «Я». Особенно удается поэтессе изображение чувств и переживаний девушек и молодых женщин. Даффи не возражает, когда ее называют феминисткой, но ее тематический диапазон гораздо шире, а жизненная позиция гораздо гибче, чем у большинства представительниц этого направления.

Очень часто для своих стихов поэтесса выбирает форму драматического монолога. Также ей нравится играть со звуком и значением слов, она демонстрирует необычайное мастерство в жонглировании разговорными выражениями. Она умеет так перестроить грамматическую структуру предложения, что привычные обороты в ее стихах приобретают свежесть и оригинальность. В этой способности разрушать пелену привычности, которая окутывает язык, Даффи видит одну из особенностей своего поэтического дара. В одном из интервью она сказала об этом следующее:

«... если вам удастся использовать [клише] на определенном этапе создания стихотворения, придав ему почти музыкальную упорядоченность, вам, вероятно, удастся выразить в нем то, что вы слышите сами. Я часто прибегаю к курсиву, когда ввожу языковое клише, или помещаю фрагмент речи, который выглядит уж слишком избитым, по соседству с чем-то таким, что поможет читателю увидеть это так, как вижу я...

Мне нравится использовать простые слова, но в необычной усложненной манере, и это позволяет лучше понять, где ложь, а где истина в стихотворении. Это справедливо не только для читателя; для меня самой это тоже своеобразное откровение, в процессе которого я познаю, что истинно, а что – нет... Вы можете словно бы высветить небольшими прожекторами фразы-клише, и тем самым показать, что пусть они выглядят как пластмассовая роза, но у них есть корни. У них есть значение, и мне оно интересно, потому что, когда я говорю о проблемах жизни и смерти – вещах, действительно, важных для меня – я говорю о них только простым и ясным языком»[1].

Нередко игра с устойчивыми выражениями лежит и в основе названий ее поэтических сборников. Так сборник “The World’s Wife” (1999) явно отсылает к идиоме all the world and his wife («Все без исключения»). Эта книга, моментально став бестселлером, сделал хорошо известным имя автора не только в Англии, но и в большинстве англоязычных стран. Поэтесса обращается к известным мифологическим и легендарным событиям, но дает этим событиям весьма оригинальную интерпретацию. Традиционно реальная и легендарная история складывается из поступков, совершенных мужчинами. Даффи же знакомит читателя с женским взглядом на известные события. Ее героинями становятся по большей части жены хрестоматийных личностей: Эзопа, Пилата, царя Ирода, Фауста, Квазимодо, Дарвина и т.д.

Поэтесса наделяет своих героев чувствами и переживаниями, которые хорошо знакомы каждому: любовь, ревность, страх, зависть и т.п. Подобная архетипичность чувств должна приблизить поэтических персонажей к современному читателю. Еще более значимую роль играет другой прием: Даффи часто модернизирует обстановку, в которой разворачивается действие. В стихотворениях цикла мелькают упоминания о телефонах, телевизорах, автомобилях и других атрибутах современной жизни. Подобная анахронизация придает истории комическое звучание, и вместе с тем во многом определяет оригинальность и субъективность интерпретации известного материала. Автор бывает необычайно убедительна в деталях и мелочах, особенно если речь идет о типично женской сфере.

Обратимся в качестве примера к стихотворению «Миссис Мидас». В основе сюжета миф о фригийском царе Мидасе, в плену у которого оказался Силен. Дионис пообещал выполнить любое желание царя, если он освободит Силена. Мидас пожелал, чтобы все, к чему он прикоснется, превращалось в золото. Однако этот дар едва не привел к голодной смерти фригийского правителя, т.к. в золото стала превращаться и пища. Герою пришлось умолять Диониса лишить его этого чудесного дара. В мифе все заканчивается благополучно для Мидаса.

В стихотворении Даффи рассказ ведется от лица жены Мидаса. Автор помещает героиню на кухню, где она готовит обед. Помещение наполнено ароматами и запахами. Такое вступление сразу же настраивает нас на умиротворенный и прозаический лад. Окна запотели, миссис Мидас открывает одно из них, и наблюдает за мужем, который стоит в саду. Он ломает ветку фруктового дерева, и та становится золотой в его руках. Затем он срывает грушу (женщина не забывает упомянуть, какой именно сорт груши растет в их саду), и плод также претерпевает чудесную метаморфозу. У героини груша вызывает ассоциации с электрической лампочкой:

     and it sat in his palm like a light-bulb[2].

И далее, после точки идет короткое слово On. То есть, не просто электрическая лампочка, а лампочка, которая включена и излучает свет. Синтаксис, ритм стихотворной строки словно бы передают некоторую замедленность работы сознания миссис Мидас. Домашность, уютность обстановки тормозят осознание чуда. Сверхъестественное она стремится увидеть через призму привычных и близких ей понятий.

Реальная тревога закрадывается в ее душу лишь тогда, когда муж входит на кухню, и она чувствует изменения в его настроении и состоянии:

     The look on his face was strange, wild, vain;[3]

Героиня ощущает, что мистер Мидас несет в себе нечто чужеродное комфортному космосу ее дома. И ужас охватывает ее, когда от прикосновения его рук, начинают меняться привычные предметы кухонного мира: вилки, ножи, бокалы… Она не выдерживает, и начинает кричать.

Успокоившись, миссис Мидас выслушивает объяснения супруга о случившемся с ним. Ее практичный трезвый ум сразу же видит опасную сторону дара – превращать все в золото:

     It feeds no one; aurum, soft, untarnishable; slakes
     no thirst[4].

Золото враждебно жизни, оно убивает жизнь, оно враждебно и уютному миру героини, к которому она так привыкла.

Женщине снится, что она родила младенца от Мидаса, и у ребенка было тело из золота. Сон стал сигналом к действию. Героиня осознает, какие страшные последствия удивительного события могут иметь место в будущем, и она принимает решение избавиться от мужа. Ночью она вывозит его в лес и оставляет там. Пытаясь оправдать свой поступок, она ставит в вину супругу не его жадность, которая пробудила в нем потребность в подобном даре, а эгоизм. Он совсем не думал о ней. И все же в финале стихотворения женщина признается, что иногда тоскует по рукам мужа. Они могли быть очень нежными, и эта нежность была для нее более ценной, чем способность превращать предметы в золото.

Большинство героинь из цикла воспринимают мужей в семейном, бытовом контексте. Именно здесь формируются критерии, с помощью которых оценивается их поведение. Кроме того, на оценки влияет и личность самих женщин, их темперамент, характер, уровень образования. Так супругой баснописца Эзопа оказывается весьма вульгарная особа, которую раздражает склонность мужа к сочинительству. Она видит в этом проявление его комплекса неполноценности:

                                                    He was small,
        didn’t prepossess. So he tried to impress[5].

По мнению миссис Эзоп, ее муж постоянно изрекает бессмыслицу, но придает этим нелепостям видимость чего-то значимого и мудрого:

On one appalling evening stroll, we passed an old hare
snoozing in a ditch – he stopped and made a note –
and then, about a mile further on, a tortoise, somebody’s
pet,
creeping, slow as marriage, up the road. Slow
but certain, Mrs. Aesop, wins the race. Asshole.

What race? What sour grapes? What silk purse,
sow’s ear, dog in a manger, what big fish? Some days,
I could barely keep awake as the story droned on
towards the moral of itself[6].

 Черепаха и заяц, собака на сене, лисица и виноград, рыбак и рыба – все это герои и ситуации из басен Эзопа. Жене баснописца они кажутся глупыми и скучными. Сама она сочиняет грубую шутку о сексуальной слабости мужа и долго смеется над ней.

Впрочем, Кэрол Энн Даффи обращается в стихах упомянутого цикла не только к героям, которые хорошо известны читателю из античной мифологии, но и к персонажам из более близких по времени литературных произведений. При этом она не боится вносить серьезные изменения в исходную сюжетную ситуацию. Так в стихотворении «Развод миссис Квазимодо» горбун Квазимодо из романа Виктора Гюго «Собор Парижской богоматери» получает еще и супругу, не менее уродливую, чем он сам. Именно от ее лица и ведется рассказ. С детства ее привлекал колокольный звон: он вносил успокоение в ее душу. Позднее она повстречала звонаря Квазимодо, который мог извлекать из колоколов эти чудесные звуки, и стала его женой. Поначалу брак приносил радость, несмотря на насмешки окружающих. Но затем все изменилось:

    Soon enough,
   he started to find fault.
   Why did I this?
   How could I that?[7]

Наконец, жена звонаря догадывается, в чем причина такой перемены в ее супруге:

  And in that summer’s dregs,
  I’d see him
  watch the pin-up gypsy with her goat
  dancing for the tourists in the square;
  then turn his discontented, traitor’s eye on me
  with no more love than stone[8].  

Наличие красивой соперницы заставляет героиню особенно болезненно переживать собственное уродство. Страдания, в конце концов, вызревают в желание мести. Ей хочется причинить боль Квазимодо, пробудить в нем такие же страдания, что испытывает она сама. И героиня находит способ, как добиться этого. Она знает, что муж очень привязан к колоколам, и даже дал им имена. Вооружившись инструментами, миссис Квазимодо портит колокола, лишает их голоса. Эта акция направлена не только против неверного супруга, она символически передает смерть того светлого романтического чувства, которое жило в душе женщины и скрашивало ее существование.

Даффи решается подвергнуть «женскому» пересмотру и евангельскую историю. В основе стихотворении «Жена Пилата» один из эпизодов Нового Завета, рассказывающий о суде римского наместника Пилата над Христом: «И когда он сидел на судейском месте, жена его послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому! Я сегодня в сновидении много пострадала из-за Него» (Мат. 27:19). Пилат пытался оправдать Иисуса, но когда он понял, что присутствующие намерены любой ценой добиться его казни, снял с себя ответственность: «Увидев же, что ничто не помогает, но даже начинается возмущение, Пилат взял воды, умыл руки перед народом и сказал: невиновен я в крови Праведника Этого, смотрите сами» (Мат. 27:24). Все упомянутые здесь детали представлены в тексте стихотворения, но они получают здесь совершенно иную окраску, потому что в сознании героини они обретают иную коннотацию. Умывание Пилатом рук является кульминационным моментом во всем эпизоде, не случайно выражение «умывать руки» вошло во многие языки мира как идиоматический оборот. Стихотворение открывается описанием рук Пилата:

   Firstly, his hands – a woman’s. Softer than mine,
   with pearly nails, like shells from Galilee.
   Indolent hands. Camp hands that clapped for grapes.
  Their pale, mothy touch made me flinch[9].

Упоминание о руках наместника возникает вновь в последней строфе:

   and slowly washed his useless, perfumed hands[10].

Изнеженным рукам Пилата противопоставляются загорелые и натруженные руки Христа. Иисус в восприятии героини противопоставляется Пилату именно своей мужественностью. Она интуитивно чувствует исключительность личности, которая предстала перед ней, но пытается перевести свои ощущения в привычные для нее категории. Она смотрит на него оценивающим женским взглядом. И именно это обстоятельство мешает ей увидеть божественную природу Христа:

  Was he God? Of course not. Pilate believed he was[11].

Помимо мифологических и литературных персонажей в произведениях К. Э. Даффи появляются и реальные исторические личности. В стихотворении «Миссис Дарвин» события разворачиваются в семействе великого английского ученого. Стихотворение очень короткое, в нем три строчки:

  Went to the Zoo.
   I said to Him –
  Something about that Chimpanzee over there reminds me of you[12].

Очень важное значение имеет здесь дата 7 April 1852, помещенная сразу после заголовка. Именно она придает комический оттенок содержанию стихотворения. Свой основополагающий труд «Происхождение видов» Дарвин опубликовал в 1859 году, и это позволяет читателю сделать вывод, что главным вдохновителем открытия была жена ученого.